(Не) люби меня (СИ) - Красовская Марианна. Страница 24

А еще Кьяна страшно бесил этот зной, струйки пота, стекающие по спине, испарина на лбу и висках. Завидев ручей, он свернул к нему и принялся умываться прохладной водой, и голову намочил, и руки до самых плеч. Лилиана жары не замечала вовсе. Ей очень понравились розовые цветы клевера, в изобилии растущие вокруг ручья. Таких в Степи не было. Она срывала пушистые шарики, мяла их в руках, кидала в Кьяна, а затем просто в воздух над своей головой, воображая, что пошел цветочный дождь. Ей было очень весело. Прежде, чем они двинулись дальше, она набрала полные руки соцветий.

Кьян Ли только головой качал на подобное ребячество.

– Слушай, Колючка, тебе вообще сколько лет?

– Двадцать, – весело ответила Лили, продолжая подпрыгивать и разбрасывать вокруг себя цветы.

– А такое чувство, что два.

– Это просто ты зануда, – засмеялась девушка. – Занудный зануда.

– Ну хорошо, – согласился Кьян. – Я зануда. А ты – ребенок.

– Тогда ты извращенец, – повисла у него на шее Лили. – В брачную ночь мы играли вовсе не в детские игры.

– Лили, – возмутился катаец, стряхивая ее руки с шеи. – Перестань!

– Ох! Ладно! Простите, ваше занудчество!

– Лили!

– Ой всё! Достал, – буркнула девушка, отворачиваясь. – С тобой скучно.

Она немного подумала, коварно улыбнулась и плеснула в него фонтаном воды. Кьян молча утер лицо, холодно посмотрел на нее и спокойно пошел дальше, но, как только его маленькая жена сделала шаг следом, ловким броском поймал ее и, зажав голову Лили под мышкой, принялся трепать ее волосы и приговаривать, что она сама напросилась. Лилиана визжала, вырывалась, а затем, обхватив руками его бедро, резко дернула, заставив Кьяна потерять равновесие. Они повалились на траву, хохоча, а потом мужчина вдруг резко стал серьезным, подмял под себя жену и пристально посмотрел на нее. Лили испуганно замерла, облизнула губы и широко-широко раскрыла глаза.

Этого Кьяну было достаточно, чтобы голова закружилась. Не говоря ни слова, он принялся стаскивать с нее сорочку, а затем и штаны, а она так же молча расстегивала пуговицы на его рубашке. Уже раздевшись, они потянулись друг к другу губами, а затем и телами. Он не осмеливался прикоснуться к ней после брачной ночи, он даже в одной постели с ней не спал, хотя она, наверное, ждала, а может, и не ждала. Но сейчас он ловил губами ее стоны, с удивлением понимая, что она не притворяется. При свете дня, на твердой земле – ему и в голову не приходило, что так вообще бывает, и, заглядывая девушке в лицо, Ли ожидал каждую минуту, что она остановит его. Но ее пьяные глаза и полуоткрытые влажные губы доказывали, что она вовсе не возражает против его неуклюжих ласк.

Лилиана и сама не могла понять, что с ней происходит. Первая ночь не принесла ей особого восторга, и она не настаивала на повторении, малодушно радуясь тому, что Кьян спал на полу, стягивая туда подушку и одеяло. А сейчас ей вдруг было так хорошо, что она не могла, да и не пыталась сдержать стонов, и задыхалась от его горячих губ и рук, и кусала его плечо, чтобы не закричать от пронзительного удовольствия.

Так вот, значит, что происходило между родителями! Вот почему они смотрели иногда друг на друга так пристально и жадно, что дети невольно отводили глаза, вот почему старались незаметно прикоснуться друг к другу и так радовались, когда оставались дома одни! Значит, у них с Кьяном всё хорошо и правильно, все, как и должно быть, и не зачем смущаться своих чувств. Теперь-то Лили не будет избегать супружеских ласк!

Они так и не заговорили друг с другом, но дальше шли уже рядом, держась за руки. Кьян даже пытался не так широко шагать, чтобы ей было удобно идти с ним в ногу, а Лили поглаживала его ладонь своими маленькими пальчиками, отчего у мужчины что-то замирало в груди.

Лили не особо любила горы, она привыкла к простору и полям вокруг. Для Кьяна же горы были чем-то родным и привычным. Ему нравилось двигаться вперед и вверх, нравилось ощущение собственной незначительности в сравнении с ними. В его народе говорили, что горы – это погибшие драконы, но он не видел в хребтах и скалах очертаний чудовищ. Ему казалось, что просто кто-то очень большой, невероятно большой пальцами сморщил земную плоть в складки, да так и оставил.

Основная дорога в Катай была не слишком удобна и безопасна лишь отчасти, но хотя бы обозначена. Можно было идти козьими тропами, только Кьян их не знал совсем, а дорога – вот она. А нанимать проводника, путешествуя вдвоем с молодой и красивой женой он и вовсе не рискнул бы, зная завистливую человеческую натуру.

В те времена, когда Галлия еще надеялась на торговый союз, начало дороги выложили камнем, а кое-где и гранитными плитами. Идти по ним было легко и приятно. А вот дальше уже дорога была значительно хуже, встречались и обвалы, и ямы, и рытвины. Дикого зверя в этих местах не водилось – и то счастье. В Галлии встречались рыси и медведи, но не здесь, а дальше, в лесах. Их же путь шел меж голыми скалами, где можно было увидеть лишь козла с закрученными рогами. Кьян был бы не прочь таким козлищем отобедать, но убивать красивое сильное животное ради пары кусков мяса – глупо, а тащить с собой при такой жаре – еще и опасно. Испортится, будет вонять, привлечет хищников издалека. Поэтому перекусили тем, что было в мешке у Кьяна – хлебом и сыром. А чистую воду Лили может добыть в любом месте. Это стало для катайца приятным открытием – теперь не нужно таскать с собой бурдюк с водой, да и умыться можно без проблем. Пожалуй, от Колючки есть какая-никакая польза, даже если закрыть глаза на внезапное, неуместное и оттого более сладкое удовольствие, которое он вообще не понимал (разве можно вот так, в дороге, без всяких там подготовок и ритуалов?), но почему-то не отказался и остановиться не смог. Но, конечно, повторять подобное не стоило. И вообще, стоило думать о деле, а не о том, какая она, оказывается, податливая в его руках.

К вечеру стало ощутимо холоднее, пригодились самые теплые вещи. Катаец рассчитал дорогу так, чтобы обойтись только одной ночевкой в горах, но понимал, что девушка ощутимо устала. Она перестала улыбаться и болтать, тяжело дышала. Сам Кьян привык к длительным пешим переходам, он мог бы идти и дальше – до самой темноты, но он – мужчина и воин. И без того выносливость жены его приятно удивила. Он привык, что чем красивее женщина, тем она декоративнее. Самые красивые и вовсе должны сидеть дома, командовать служанками и ублажать мужей приятными разговорами, игрой на музыкальных инструментах и изысканными ласками, а уж никак не скакать по горам наравне с мужчиной. Лилиана была красива даже по катайским меркам, хотя и излишне выпукла в стратегических местах. Он не забывал, что, к тому же, его жена была из очень знатной семьи. Разумеется, она устала, хоть и бодрится, не показывая вида.

Поэтому Кьян Ли пристально оглядывался, ища какую-нибудь пещеру, где можно уже остановиться. Такая непременно должна быть здесь – все же этой дорогой пользовались много лет. Наконец, он увидел в скале подобие вырубленных ступеней, а над ними – черный провал.

– Подожди здесь, – попросил он Колючку, и та с облегчением опустилась на камни. – Только не сиди на голой земле, простудишься.

Сил у Лилианы не осталось совершенно, но она послушно встала и, вся дрожа, оперлась на скалу спиной. Кьян легко поднялся вверх, заглянул в пещеру и с радостью понял, что она не просто пригодна для ночевки, а сделана специально для путников. Здесь даже было подобие очага и запас дров.

– Ци, ты сможешь подняться? – выглянул он наружу. – Здесь переночуем.

– Напомни мне, почему мы не поехали верхом? – простонала Лилиана, честно пытаясь подняться по искрошившимся ступенькам.

Пальцы у нее соскользнули, она упала в пыль и от обиды и усталости разревелась. Кьян слетел вниз как птица, испугавшись, что она поранилась. Быстро ощупав жену, он с облегчением и стыдом понял, что плачет она не от боли, и начал соображать, как же затащить ее наверх.

– Я сейчас обвяжу тебя веревкой, – наконец, придумал он. – И подниму.