"Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Овалов Лев Сергеевич. Страница 15

Я и в самом деле проявил все то беспокойство, какое полагается обнаруживать в подобных случаях. Предупредил рудничное управление о том, что комиссия собирается ускорить свой приезд, поговорил в гостинице о номерах, зашел к уполномоченному Государственного политического управления… Откровенно говоря, только он и был мне нужен. Я договорился с ним о том, чтобы люди были наготове и в любой момент могли произвести операцию.

В запасе у меня оставалось несколько часов. Читая книжки, написанные сотрудниками различных разведок, я всегда с недоверием отношусь к их рассказам о необыкновенной выдержке и спокойствии одних или обостренной нервной чувствительности других. Даже в самых исключительных обстоятельствах люди, как и всякие прочие живые существа, ведут себя естественнее и проще. Разумеется, я нервничал, но пересилил себя и заставил пообедать, заставил заснуть, хотя спал недолго. В сумерках проснулся и, выглянув в окно, увидел на ступеньках гостиничного крыльца какого–то подозрительного типа, тщетно пытающегося изобразить на своей физиономии полное равнодушие. Я походил по комнате, позевал, бросил на подоконник фуражку, повесил на спинку стула брюки, взбил одеяло так, чтобы казалось, будто на кровати спит человек, и незаметно выскользнул в коридор. Хотя я и не очень верил в предусмотрительность своих противников, но все же допустил возможность того, что и у заднего крыльца дежурит какой–нибудь субъект. Поэтому я прошел в конец коридора, распахнул выходящее в переулок окно и быстро перемахнул через подоконник, прикрыл раму, нырнул во двор стоящего напротив дома и через несколько минут находился вне досягаемости своих надзирателей.

Как и было условлено, я нашел Виктора за церковью. Он сидел на скамеечке у чьей–то высокой могилы, уныло поглядывая на густой дерн.

– Ну как твои успехи? – спросил я, садясь с ним рядом.

– Так себе, – сказал он, чертя каблуком по земле. – Все какие–то подрядчики. Глотов, Кирьяков, Бочин… Их там, по–моему, человек пятнадцать. Сыновья их, а может, и работники ихние… Чаще всего они у Кирьякова собираются. Приходят, уходят. Прямо штаб там. у них какой–то…

– А Губинский бывает?

– Техник, который с вами ходит? Нет, не замечал.

– Сейчас пойдем на рудник, – сказал я. – Я спущусь в шахту, а ты останешься наверху. По моим соображениям, сегодня там обязательно должны быть посетители. Ты по–прежнему не виден и не слышен. Но как только они вылезут обратно, отправишься за ними, узнаешь, куда они пойдут, и вернешься сюда.

Виктор взглянул на меня исподлобья.

– А что с тобой будет?

– Я тоже вернусь сюда. А если до двенадцати не приду, отправишься в наше отделение, спросишь Васильева и расскажешь все, что тебе известно.

– А если я с тобой вниз?

Виктор зацарапал ногтем по скамейке.

– В следующий раз, – сказал я. – Понятно?

Низом, от реки, прошли мы к руднику, миновали уступы карьеров и подошли к той самой шахте, которую рабочие прозвали Богатой и куда особенно не хотел допустить меня Губинский.

– Ну, марш…

Я прикоснулся к плечу Виктора, и он послушно отстранился от меня и сразу растаял в ночном, внезапно сгустившемся мраке.

Я ощупал в карманах револьверы, достал электрический фонарик, но зажечь не рискнул. Постепенно освоился… Подошел к колодцу. Прислушался. Все тихо… Ну, была не была! Пополз вниз по стремянкам… Темь. Тишь. Только слышу, как сердце колотится.

Спустился кое–как вниз, чуть отошел в сторону и притаился. Ночь. Будто во всем мире наступила вечная ночь и я остался один. Тихо–тихо. Только из каких–то бесконечных глубин доносятся чьи–то вздохи… Страшно ли? Немного. И очень–очень грустно. И такое ощущение, будто время мчится, неудержимо сменяются минуты, часы, сутки. Сердце в груди бьется быстро–быстро, и кажется, точно сам ты несешься стремглав куда–то…

Вдруг – шорох, и слабый стук, и слабый свет… Пришли! Спускается кто–то в шахту!

Я – не шелохнусь.

Так и есть… Спускаются. Двое. Трое… К поясам шахтерские лампы прицеплены. Я еще подальше отполз. Встали они, переговариваются. Лиц не рассмотреть, но слышу по голосам – нет среди них Губинско–го. А я надеялся в шахте встретить его!

– Динамит у тебя где сложен? – спрашивает один.

– Близко, – отвечает другой.

– Сегодня надо перенести, – говорит третий.

Пошли они вниз, и я движусь за ними в отдалении по свету их ламп.

Неужели, думаю, они сегодня шахту взорвать собираются?

И шахту спасти надо, и взять мне их здесь не удастся, в трудное попал положение… Оступлюсь, думаю, загремлю, придушат они меня тут, как мышь клетью, и пистолет мой не поможет.

А ночные посетители знай себе носят, переносят, устраивают что–то…

Тут опять слышу – спрашивает кто–то из них:

– А запаливать кто же будет?

– Завтра Филю пошлем, – отвечает другой…

Отлегло у меня от сердца.

Сравнительно недолго возились они в штольнях, быстро управились. Полезли обратно.

«Недолго вам гулять да лазить осталось», – думаю.

Дал я им время выбраться и еще переждал, чтобы как–нибудь случайно на них не наткнуться, и сам полез, прижимаясь к шершавым и грязным перекладинам стремянок.

Очутился на свежем воздухе, вдохнул его полной грудью, и так мне все показалось кругом хорошо: звезды светят, девки где–то вдали песни поют, и даже ночь вовсе не такая темная, как была недавно.

Дошел обратно до церкви. Виктора еще не было. Прибегает запыхавшийся.

– У Кирьякова они, – говорит. – Там что–то много народу собралось. Мужиков восемь.

– Веди–ка меня туда, – говорю.

Повел меня Виктор крутогорскими переулками. Дом Кирьякова почти на окраине стоял, и улица на городскую не походила – широкая, немощеная, как в деревне. За домами поле начинается, а дальше–лес. Дом у Кирьякова одноэтажный, деревянный, но из доброго теса сложен, под железо, с большими окнами, и высоким забором огорожен. В окнах свет горит, во дворе собака брешет.

– Здесь они, – говорит Виктор.

Подтянулся я на руках, взглянул через забор. Собака в глубине двора цепью позвякивает, не спустили ее, посторонние в доме есть. В окно видно, что в комнате за столом люди сидят и закусывают.

Эх, думаю, когда они еще так соберутся? Лови их потом всех порознь по городу…

– А ну, – говорю Виктору, – лети к Васильеву. Пускай приезжают, берут. А я покараулю.

Виктор убежал, я на всякий случай к соседнему дому в тень отошел. Стою, заглядываю через забор, нетерпение меня мучает…

И вдруг слышу позади себя ласковый голос:

– Интересуетесь нашей жизнью, товарищ Пронин?

Повернулся я: стоит передо мной Губинский и рядом с ним два парня – медведи, а не люди, каждый косая сажень в плечах.

– Да так, – говорю, – загляделся. Гулял по городу. Именины там, что ли?

– Да нет, – говорит Губинский. – Здесь Кирьяков живет. У него всегда люди собираются. Он сказки сказывать любит. А тут еще приезжий один зашел, записать их хочет. Нарочно для этого ездит. Песнями интересуется, былями… Да вам не угодно ли зайти?

– В другой раз как–нибудь, – говорю. – Поздно уж.

– Ничего не поздно, – отвечает Губинский. – Хозяин рад будет. Право слово, зайдемте.

– Спать хочется, – говорю. – В другой раз.

– Идемте–идемте, – зовет Губинский.

Вижу – не уйти мне от них. Встали парни с боков у меня – не пойду, так поднимут и унесут.

– Если уж вы так настаиваете, – пойдемте, – говорю.

Подошли к калитке. Калитка заперта. Застучал Губинский, как–то не по–простому, с перерывами. Условный стук, конечно.

Выходит кто–то из дома, отодвигает засов, открывает калитку – показывается невысокий человек, немолодой, с бородкой.

– А я к тебе, Павел Федорович, гостя привел, – говорит Губинский. – Сказки твои пришли слушать.

– Что ж, милости просим, – отвечает хозяин. – Гостям всегда рады.

Запер калитку… Иду один в логово к зверю, и не могу не идти.

Заходим в горницу. Под потолком керосиновая лампа висит. За столом люди сидят. Действительно, человек семь или восемь. Лица сытые, одеты прилично. По облику – зажиточные обыватели. Среди них только приезжий этот самый выделяется – и одет по–другому, и лицо интеллигентное. На столе бутылка водки, закуска, но по окружающим незаметно, чтобы они много выпили.