"Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Овалов Лев Сергеевич. Страница 74

— Кто вы такая? — отрывисто спросил Агеев.

Женщина молчала, стиснув бледные губы, будто не поняла вопроса.

— Кто вы такая, как ваша фамилия? — повторил Агеев.

— Я… — Она переводила с Агеева на летчика огромные светлые глаза. — Я жена советского офицера, он служит на Севере… Медведев…

— Вы жена старшего лейтенанта Медведева? — почти вскрикнул Агеев. Обычная выдержка изменила ему.

— Да, я жена Медведева, — повторила женщина как эхо.

Она зашаталась. Боцман бережно подхватил ее, опустил на камни. Она была необычайно легка, с тонкой морщинистой шеей, с ввалившимися щеками.

— Хэв сэм дринк! [13] — сказал заботливо англичанин. Развинтил висевшую на поясе фляжку, большой ладонью приподнял голову женщины, влил ей в рот несколько капель. Она проглотила, закашлялась, оттолкнула флягу. Села, опершись худыми руками о камни.

— Уведите меня! — умоляюще посмотрела она на Агеева. — Они нагонят, убьют вас, меня будут мучить снова…

Летчик быстро заговорил. Боцман вслушивался изо всех сил. Ждал услышать, как попала в самолет эта женщина — жена старшего лейтенанта.

Но летчик говорил совсем о другом: он тоже торопил идти.

— Джермэн, джермэн! [14] — произнес он несколько раз, указывая на скалы.

— Идти-то вы можете? — с сомнением взглянул на женщину Агеев.

— Я могу идти, я могу! — вскрикнула она. Вскочила, пошатнулась, запахивая халат на груди. Это был именно халат — из грубой дырявой холстины.

Напряженный свет излучали ее широко открытые глаза.

— Никогда не видел раньше таких глаз, — рассказывал потом Агеев. — Прямо они меня по сердцу резанули…

Да, положение становилось невероятным, как в сказке. Он приведет на пост не только летчика, приведет жену командира. Такое совпадение! Кому-нибудь рассказать — засмеют, скажут: «Трави до жвака галса!»

— Ну что же, идти так идти! — сказал наконец боцман.

Но он решил возвращаться не прежней дорогой. Повернул к берегу фиорда, неловко подхватив женщину под руку. Она торопилась, скользя по камням. Англичанин шел размашистым твердым шагом.

Из-за скал доносился шелест волн. Они вышли к синей, вскипающей пенными барашками воде за лаковой, черной линией камней. Туман рассеялся, светило высоко поднявшееся солнце, блестело на серой скорлупе раковин, на мокрой морской траве, опутавшей камни.

В одном месте осушка вдавалась глубоко в берег. Здесь море в час прилива билось, видно, в самое подножие отвесных утесов. Летчик стал огибать мокрые камни.

— Хелло! — окликнул Агеев. Летчик оглянулся.

— Прямо! — Агеев искал нужные английские слова. — Стрэйт эхед!

Уже начинался прилив, небольшие волны, белеющие пеной, набегали все ближе. Агеев сделал знак идти прямо по обнаженному дну водной излучины.

Но теперь летчик потерял, казалось, способность понимать разведчика. Пошел, тщательно огибая излучину, карабкаясь по скалам.

— Ну, мистер, если боишься ноги промочить, нам с тобой не по пути, — пробормотал Агеев.

Отпустил руку женщины, взял своими сильными пальцами летчика за предплечье. Повел его, слегка сопротивлявшегося, прямо по мокрым камням. Женщина шла следом.

— Так-то лучше. — Боцман выпустил руку летчика. — А теперь прибавить шагу надо. Вода зажила, как мы говорим — по-поморски…

Он почти бежал по неглубокой впадине вдоль отвесного темного утеса. Волны плескались все ближе, они почти прижали трех пешеходов к камням. Казалось, сейчас ударят под ноги — придется идти уже по воде…

— Вот и порядок! — сказал наконец Агеев.

Он ухватился за выступ утеса, подтянулся, поднялся на выступ. Подхватил женщину, поставил рядом с собой. Брызги волн хлестнули по мохнатым унтам летчика. Англичанин подтянулся тоже, встал рядом с Агеевым, с улыбкой глядя вниз.

В излучине, которую только что пересекли, плескались темно-синие беспокойные волны, пузыри пены лопались на камнях.

— Олл райт! — сказал летчик.

— То-то — «олл-райт!» — ответил боцман.

Снова подхватил женщину, подтянул на следующий выступ утеса. Подсадил англичанина, легко подтянулся сам.

Так они карабкались все вверх и вверх. Англичанин тяжело дышал и уже не улыбался. Женщина бледнела все больше.

Они добрались до самой вершины утеса. Утес свешивался прямо над морем, уходил подножием в волны. Прилив продолжался.

— Вот и прошли по морскому дну, — взглянул боцман на женщину. — Маленькая предосторожность… Литтл каушен… — повернулся он к летчику. — Не понимаете, в чем дело? После, может быть, поймете…

Он пересек утес, лег у его противоположного края. Подал знак спутникам сделать то же самое.

— Теперь можем и отдохнуть. Только за скалы прошу не высовываться.

Сам осторожно выглянул через край утеса.

Ничего не осталось кругом от недавнего промозглого тумана. Высоко в небе стояло полярное неяркое солнце. Небо было чистым, будто омытым морской водой. И лилово-синими красками играло море, принимало те глубокие, непередаваемые оттенки, которые навсегда пленяют сердце северного моряка.

Дул свежак, пахнущий морем и солнцем.

Далеко внизу, направо, среди однообразных камней был виден маленький, беспомощно приподнявший крыло самолет.

Летчик, лежа рядом с Агеевым, расстегнул желтый комбинезон на груди, снял шлем. Ветер шевелил мягкие волосы на затылке.

Женщина явно мерзла в своем рваном халате.

Агеев скинул ватник.

— Наденьте, товарищ Медведева.

— Мне не холодно… — Она сделала слабый протестующий жест.

Агеев набросил ватник на ее узкие плечи.

Англичанин медленно вынул из кармана вместительный портсигар. Взял в рот сигарету, протянул портсигар Агееву.

— Спасибо, — отвернулся боцман.

Летчик не опускал портсигара. Сигареты дразнили своим нарядным, свежим видом, так и просились в рот.

— Спасибо, фэнк, — повторил Агеев. Он резко отвел руку летчика, чуть не рассыпав сигареты.

Англичанин пожал плечами. Чиркнул зажигалкой, закурил.

— Теперь, — боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, — расскажите-ка поподробнее, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали?

Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых растрепанных волосах. Конечно, не такою хотел бы увидеть командир свою супругу… А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу…

— Что мне вам рассказать? — Она взглянула и тотчас отвела глаза. — Сама не знаю, как мне посчастливилось… Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод… Нас там много — замученных женщин… Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы… Не выполнила нормы, — повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. — И вот меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь.

Она села, прижала ко лбу маленькую, морщинистую, темную от въевшейся грязи руку.

— Меня должны были сечь! Вы не знаете, что это такое! Они засекают до смерти… На днях убили одну женщину, она умерла под розгами. Так страшно… Я не могла вынести ожидания. Убежала ночью из барака, прокралась возле проволоки, мимо пулеметных гнезд. Но все равно идти некуда, только разве броситься в море… Вокруг стройки охрана, в горы не убежишь, поймите! Знала — утром все равно отыщут с собаками: решила не даваться, лучше головой о камни. Так было страшно, поймите!

Она говорила это «поймите», вскидывая на Агеева глаза, прижимая ко лбу руку снова и снова, как будто смиряя острую головную боль.

— И вот — чудо! Крадусь между камней, в тумане, и вдруг будто занавес разорвало, тумана нет — и самолет и все, что я вам рассказала. Когда лежала в хвосте, думала: а может, все это сон, сейчас проснусь в нашем бараке, и все по-прежнему, и нет никаких надежд. А потом услышала русскую речь — вас услышала. Тогда выбралась наружу…