Между адом и раем - Белл Тед. Страница 8

Одним дождливым январским днем, примерно за месяц до этого, в клубе Хока в Лондоне состоялся продолжительный обед с обилием спиртного. Там Хок первый раз упомянул о том, что ему предстоит небольшой круиз по Карибскому морю, и предложил своему другу поучаствовать в нем.

Сначала Конгрив не знал, соглашаться или нет.

— Ну, не знаю, — сказал он тогда. — А на сколько запланирована эта поездка? Как выразился Холмс, «мое длительное отсутствие может привести к излишнему ликованию в преступном мире».

И, хотя Хок не дал никакого убедительного ответа, Конгрив все-таки согласился. В конце концов этот круиз означал побег от лондонской зимней слякоти, не говоря уж о его крохотной конторе Специальной службы в Вестминстере. Несколько недель солнца, прекрасных видов и даже хождения по магазинам — вот как была расписана поездка. Конгрив клюнул на это. Хождение по магазинам? Конгрив едва ли мог представить, что именно Хоку хотелось бы купить на этих Богом забытых окраинах Багам. Может быть, парочку островов? И тут выясняется, что Хок назначил встречу не агентам по недвижимости, а торговцам оружием.

Конгрив глянул на Хока, который внезапно застыл на месте, словно каменный.

— Я был в этой гавани раньше, Эмброуз, — сказал Хок, обводя местность внезапно помрачневшим взглядом. — Но это было давно. Я был тогда совсем мал. Едва ли лет семи. Правда, ничего больше об этом вспомнить не могу.

— Так поэтому ты выбрал для встречи именно этот остров?

— Не знаю, — ответил Хок. — Сюда меня привело задание, это несомненно. Тем не менее я чувствую, что моя судьба как-то связана с этими местами. Мне иногда снятся сны, что на этих островах… — Он не договорил и отвел глаза.

— Во всяком случае, я сохранил карту, — сказал он наконец. — Она была у меня с самого детства. Карту, которая ведет к каким-то сокровищам, спрятанным на одном из этих островов. Но, если честно, я не уверен, что эта карта заставляет меня чувствовать, что я на грани какого-то открытия.

— Вот как?

— Даже не знаю, что к чему, — сказал Хок, глядя на друга беспомощными глазами. — Я просто знаю, что карта может быть как-то связана со всем этим.

— Теряешься в догадках, иными словами, — Конгрив смотрел на него пристальным взглядом.

— Ну да, — сказал Алекс, глядя на какую-то воображаемую точку на горизонте. — Теряюсь.

Затем он словно отбросил в сторону все чувства, которые только что испытывал, и продолжил:

— Как бы то ни было, это место так же подходит для встречи с отъявленными негодяями, как и любое другое.

Конгрив рукой потрепал его плечо. Он ожидал этого момента. Вообще-то, даже опасался его.

Как и многие другие, Эмброуз знал ужасную историю об убийстве родителей Алекса. Конечно, не от Хока, который все эти годы не признавал этого факта. Эмброуз верил, что воспоминания о трагедии стерлись из памяти Хока. Но могло быть и так, что они скрылись глубоко в подсознании, чтобы потом выйти наружу.

В большом кожаном портфеле, который Эмброуз везде носил с собой, были некоторые материалы из отдела расследований. Материалы, о существовании которых было известно лишь Конгриву. Дело об убийстве родителей Хока, которое на протяжении трех десятилетий оставалось нераскрытым. Если бы не решительность и энтузиазм Конгрива, эти материалы так и догнивали бы в Скотланд-Ярде. В полутемном архиве, где нашли последний приют все дела, зашедшие в тупик.

Он никогда не решался говорить с Хоком на эту тему. Не решался потому, что не хотел расстраивать друга и будить в нем мрачные воспоминания. Но преступление, насколько было известно Конгриву, произошло где-то в этих водах. Может быть, у этого самого острова. Он лишь мог догадываться, что может заставить Алекса вспомнить о былом — один из этих видов или какой-то звук.

Странное выражение во взгляде Хока навело Эмброуза на раздумья: а что если Хок все-таки вспомнит рано или поздно о том, что случилось? Если все это вырвется на поверхность, как старый буй, оторвавшийся от сгнившей цепи, сдерживавшей его? И если это произойдет, что будет дальше?

На мгновение ему показалось, что Алекс хотел что-то добавить. Но он моргнул и улыбнулся, глядя на Эмброуза.

— Скажу тебе одну непреложную истину, Эмброуз Конгрив.

— Какую же?

— Все на этом свете свершается в мгновение ока. Не забывай об этом. Все.

3

Гомес, избитый и окровавленный, вышел из старой полутемной больницы, стены которой разваливались буквально на глазах. На уме у него были только две вещи — секс и убийство. Неважно, что будет первым.

По крайней мере, хоть дождь кончился. С широких, покрытых плиткой ступеней больницы Каликсто Гарсиа, залитых нещадными солнечными лучами, взвивался пар. Господи! Яркий свет заставлял его щуриться, пока он спускался по скользким ступеням в окруженный пальмами внутренний двор, который был заполнен старыми солдатами в креслах-каталках, только что выбравшимися на свежий воздух из помещения, где раньше располагался военный госпиталь. Снаружи было не так уж здорово, но гораздо лучше, чем внутри.

Он увидел неоновые огни маленького бара близ перекрестка улицы Авенида-де-ла-Универсидад. Сейчас бы неплохо опрокинуть парочку кружек холодного пива. Хотя, наверное, лучше было бы все двенадцать.

— У меня денек не задался, — обратился он к какой-то старой проститутке, которая уставилась на его окровавленные губы, когда он выходил из кованых ворот. — А у тебя, наверное, все путем?

Он вышел на охваченную солнечным зноем соседнюю улицу и потрогал ладонью губу. Черт, как больно.

Какими ужасными были те два часа, которые он провел у кровати умирающей матери!

У нее рак. Казалось бы, в лучшей больнице Гаваны для нее должны были найти обезболивающее. Дать ей умереть, черт возьми, спокойно и пристойно. Он даже тайно, под столом, передал лечащему врачу приличные деньги, чтобы тот проявил к ней особенное уважение.

Справляемся с болью — так они называли это, когда он звонил в больницу, чтобы поинтересоваться о ее состоянии. Как ему сказал один из врачей, это все, что они могут сделать на данной стадии. Справляемся с болью, сеньор.

Ну что ж, ее врач быстро превратился в главного врага Гомеса. Побил все рекорды.

Что он дал ей сегодня, чтобы избавить от боли? А вчера? А что давал в течение всего месяца? Ничего. Даже таблетки детского аспирина не предложил. Правительство США здорово позаботилось о Минздраве, наложив свое проклятое эмбарго на питание и медицинское обслуживание. Тем не менее, они должны сделать что-нибудь для нее.

Наконец, он затеял склоку с врачами и медсестрами. Они говорили ему, что ни в чем не виноваты. Все сваливали на Америку. Он чуть не вышиб мозги из проклятого докторишки, да только вот его оттащили. Какой-то урод пнул его в голову, пока он лежал на полу, и рассек губу. Медный привкус крови все еще был у него во рту. Он наклонился и выплюнул кровавую слюну в сточный желоб.

Господи Иисусе, это что, зуб выпал изо рта? Он провел языком по зубам. Да, одного нет. Ну что ж, еще осталось побороться в высшей лиге.

Вот почему сейчас он шел в консульство Швейцарии. Потрепать нервы какой-нибудь большой шишке. Надрать кому-нибудь зад. Старшая медсестра сказала, что там есть американский стол. Стол? Она имела в виду, что там были американские чиновники, хотя это и консульство Швейцарии.

Есть ли в этом здравый смысл? Нет. Ну и какая разница? На Кубе больше ни в чем нет здравого смысла. В любом случае он хотел прийти туда и отыскать одного из Этих проклятых бюрократишек, чтобы отвернуть ему башку.

Убийство. Вот лучший способ справиться с болью.

Так он и планировал. Сначала хорошенько дать кому-то по заднице, а потом подцепить чью-то задницу. У уличного торговца он приобрел туристическую карту и несколько презервативов. Заплатив за все доллар (никто не брал здесь песо, все хотели только баксов), он нашел консульство на карте. Всего-то в восьми кварталах. Он сразу же помчался туда, но его ждала еще одна головная боль.