Большое небо - Аткинсон Кейт. Страница 19

Дерби открыл ей глаза: там были сверстники, которым она нравилась (У нее друзья!), и отношения (Секс! Не стыдно!) со смешным вежливым мальчиком, который учился на айтишника и теперь работал антихакером на ту самую злую транснациональную корпорацию, которую хакнул аспирантом, потому что так, знамо дело, происходит со всеми хорошими хакерами – их принуждают работать на дьявола, шантажируя долгим тюремным сроком или экстрадицией. Звали мальчика Сай, он был красивый азиат, с Реджи они больше не встречались, потому что ему предстоял договорной брак, и его переманило ФБР, и он уезжает работать в Куантико, и все это, считала Реджи, слишком показушный способ закончить отношения.

Сердце ее не разбилось вдребезги, только треснуло, хотя и трещина – уже нехорошо. А в утешение ей остались карьера и черный костюм.

– Вот это дело, – сказала Ронни.

Сама Ронни была сейчас «между подругами». Реджи частенько жалела, что не лесбиянка, это бы сильно упростило ей жизнь, но Ронни чуть не померла со смеху и спросила:

– Это каким же образом?

Тхэквондо Реджи занялась в универе. Там было полно секций и клубов – учись на здоровье чему хочешь. Доктор Траппер в университете занималась бегом – а также стрельбой, – и Реджи понимала, до чего это полезные навыки, потому что доктор Траппер ей наглядно показала.

Доктор Траппер – самый милый, добрый, чуткий человек в жизни Реджи, и Реджи знала достоверно, что доктор Траппер убила двоих мужчин голыми руками (буквально), и в курсе были только Реджи и еще один человек. Так что сами видите.

– Есть справедливость, а есть закон. Какая связь? – сказала ей однажды доктор Траппер, и Реджи это поняла, и другой человек, который знал о краткой киллерской карьере доктора Траппер, тоже понял бы.

Ронни и Реджи допили кофе – осушили кружки одновременно. Оставили сообщение для Гилмертона, рассказали ему о своих планах на сегодня и диспетчерской тоже рассказали. В основном вопрос оперативного взаимодействия – у Реджи сложилось впечатление, что все плевать хотели.

– Так, – сказала Ронни. – Пора шевелиться.

Когда Ронни позвонила в дверь «Спрута и сердцевидки», у обеих полицейские удостоверения уже были наготове. Открыла женщина, и Ронни сказала:

– Доброе утро, я детектив-констебль Ронни Дибицки, а это детектив-констебль Реджи Дич.

Реджи улыбнулась женщине и подняла удостоверение повыше, чтобы было видно, но та и не глянула.

– Мы ищем мистера Эндрю Брэгга, – сказала Ронни.

– Энди? Это зачем еще?

– Вы его жена? – спросила Реджи.

– Допустим, – сказала женщина.

Ну ты либо жена, либо нет, подумала Реджи. Ты же не кот Шрёдингера.

– А мистер Брэгг дома? – спросила Ронни. – Нам коротко поговорить, и все, – успокоила она. – Подбираем кое-какие потерянные концы в давнем деле. Писанина в основном, нужно навести порядок.

И Ронни вопросительно задрала бровь. Бровь она задирала шикарно. Реджи тоже пробовала, но у нее получалось, как будто она плохо (очень плохо) изображает Роджера Мура. Или Граучо Маркса [37].

Бровь сломила сопротивление жены Энди Брэгга.

– Пойду посмотрю, – может, он дома. Ну вы заходите, что уж тут, – неохотно прибавила она, припарковала их в общей гостиной и исчезла в недрах дома.

На буфете веером лежали туристические буклеты. Лодочные экскурсии, верховая езда, местные рестораны и телефоны заказа такси. Реджи села на диван и взяла с кофейного столика расписание приливов и отливов. Ткань диванных подушек и штор разрисована ракушками. Как начнешь приглядываться, ракушки на каждом шагу. Несколько напрягает. Реджи прочла таинственные сведения из таблицы.

– Малая вода сегодня в три, – сообщила она.

Ни Ронни, ни Реджи никогда не жили у моря. Море для них – загадка. Плещет туда и сюда, туда и сюда, покоряясь луне.

В гостиную забрела собака ростом с тяжеловоза, молча обозрела их и убрела прочь.

– Большая какая, – отметила Ронни.

– Да уж, – согласилась Реджи. – Почти с тебя.

– И с тебя.

Реджи глянула на часы:

– Как думаешь, миссис Брэгг не забыла, что ищет мистера Брэгга?

В гостиную зашел мужчина, увидел их и вздрогнул.

– Мистер Брэгг? – вскочила Реджи.

– Нет, – сказал он. – Вы его не видели? В душе нет горячей воды.

На восемнадцатой играем, на девятнадцатой пьем

– По-моему, угощаешь ты, сквайр, – сказал Энди.

– Опять? – спросил Винс.

Это как так? Винс же только что на всех взял? Счет из бара, наверное, уже до облаков дорос – Томми и Энди пили двойные сингл-молты. Винс старался обойтись пинтами, и все равно поплыл.

– В легком весе выступаешь, – сказал ему Томми. – Что с тобой сегодня такое?

– Не обедал, – ответил Винс. – Занят был, не успел.

Едва ли правда. То есть насчет обеда правда, насчет «занят» – ни в коей мере, потому что в довершение ко всему – и об этом Винс ни словом никому не обмолвился – неделю назад его выперли с работы. Достиг низшей точки. Дна. Невзгода за невзгодой. Катастрофа библейских масштабов, словно Винса испытывает ревнивый ветхозаветный Господь. Страдаю, как Иов, подумал он. Его растили баптистом в Уэст-Йоркшире, и воскресная школа пустила корни.

Смешно совпало, что страдание и трудовая страда – похожие слова. Не очень смешно, если одно есть, а другого нет. Сократили за избыточностью.

– Прости, Винс, – сказал его босс Нил Ротчер. – Но сам понимаешь… – И пожал плечами: – Поглощение и все такое.

Несообразно, счел Винс, жать плечами, когда человек теряет средства к существованию.

– Как начинается консолидация активов, сокращения неизбежны, – сказал Ротчер. («Рифма – дрочер», – говорили все за его спиной. И правда. Дрочер и есть.)

А при этом Винса все, наоборот, любили – аж сияли, когда он входил, всегда ему радовались («Принести тебе кофе, Винс?», «Как там твоя дочурка, Винс? Эшли, кажется, да?»). В отличие от Венди, которая весь год и головы не поворачивала, когда Винс перешагивал порог. Была одна особенно приятная женщина, работала в йоркском офисе, Хэзер ее звали. Полненькая такая и всегда одевалась в лиловое – не сказать, что то и другое ее не красило. Всегда обнимала Винса и говорила: «Вы гляньте, кто пришел, – да неужто Винс?!» – словно это большой сюрприз.

– Я проработал в компании двадцать лет, – сказал Винс Ротчеру. – Это что, не считается? Вроде всегда было «первым пришел, последним ушел»? А не «первым пришел, первым ушел»?

А этот дрочер опять жмет плечами:

– Им, понимаешь, нужна свежая кровь. Молодые голодные ребята, чтоб готовы были кровью истекать ради компании.

– А я не истекал? Я весь истек! Я уже как жертва вампира после пира!

– Винс, не усложняй. – (Это почему еще?) – Получишь хорошее выходное пособие.

Хорошее, ага. Хрен там, думал Винс. На эти деньги и год не протянуть. Вселенная над ним насмехается. Безработный разведенный мужик под полтинник – есть ли на планете более низшие формы жизни? Год назад Винс был полноценным человеком – мужем, отцом, работником, – а теперь стал избыточен и сокращен во всех смыслах этого слова. Ошметок на дне фритюрницы.

– Шевелись, Винс! – прервав эти размышления, грохнул в ушах голос Томми Холройда. – Тут люди от жажды помирают.

– Слыхал новости? – невзначай спросил Томми, когда они сели за столик у окна с прекрасным видом на фервей. (Томми всегда доставался лучший столик – сотрудницы клуба его любили.) – Говорят, Кармоди выпускают. Ввиду особых обстоятельств.

– Господи, – сказал Винс. – Как ему это удалось?

– Из гуманизма. У него жена умирает. Якобы.

Томми и Энди переглянулись – Винс не понял, что означали эти переглядки. И Бассани, и Кармоди были членами «Бельведера». В клубе о них не поминали, но их призраки по-прежнему шныряли где-то в тенях. Оба оставили по себе некое пятно, вопросительный знак на всем, к чему прикасались. И конечно, всю дорогу ходили слухи про третьего. «Кто-то из этих?» – гадал Винс, взглядом окидывая клуб, уже бурливший алкоголем и праздной болтовней самодовольных. Винс здесь и прежде чувствовал себя лишним, а теперь, докатившись до жизни такой, – тем более.