Перстенёк с бирюзой (СИ) - Шубникова Лариса. Страница 2

Девушка уж и вовсе собралась рассказать, приветить красивого, но встряла тётка, да не ко времени, некстати:

– С боярышней говоришь. Рук не тяни, – Ульяна вмиг остудила и горячий взор воя, и улыбку.

Возок – широкий, укрытый шкурами – тронулся легко. Крепкий конь тянул справно, вои шли ходко, не отставали, оглядываясь по сторонам.

– Встретил, – радовалась Ульяна. – Не позабыл. Ничего, Настька, не пропадем. Теперь ужо поглядывай, ушами не хлопай. Слушай много, говори мало. Авось приживемся в новом дому.

А Насте опять не до тёткиного учения! Лес-то густой расступился, река показалась широченная вся в сером льду. На пригорке увидала Настасья крепость, да такую, какой еще не встречала: частокол высокий, заборола* крепкие.

– Тётенька, нам туда, нет ли? – прошептала девица.

– А я знаю? – Ульяна и сама поглядывала с опаской на крепостицу. – Впервой тут-то, – потом уж обернулась к десятнику: – Долго нас выжидали?

– Дня два стерегли. Боярин велел встретить, сам-то на дальней заставе*, завтра обещался быть в Порубежном. Мне наказал привезти и поселить в хоромах. Ждут тебя, боярыня, – Сумятин подкрутил долгий ус и поглядел на Настю: – А это дочь твоя?

– Племянница, сирота, – тётка бровь изогнула, указала десятнику место его, и то, что неурядно с боярами в разговоры пускаться, когда не спрашивают.

– Настасья, дочь боярина Петра Карпова, – Настя улыбнулась крепкому вою, голову склонила, привечая. – При боярыне Ульяне, ее добротой жива-здорова.

Десятник замер, а потом и заулыбался в ответ:

– Таких белозубых еще не видал. Здрава будь, боярышня, на долгие лета, – склонил голову в поклоне, да не простом, а сердечном.

– И ты здрав будь, вой, – Настя и сама головой кивнула, а уж потом получила тычок в бок от сердитой тётки.

– Скажи, а поля все Норовские? – Ульяна принялась пытать десятника.

– Да, – сказал вой и отвернулся. – Репища у реки и за горушкой.

– А сколь людей в крепости? – тётка не унималась.

– Дворы у ратной сотни, да с семьями. Кто на заставах дозор несет, кто у засеки*. В Порубежном-то редко, когда вся сотня стоит.

– Хозяйство немалое, – Ульяна задумалась и умолкла.

А вот Насте все интересно!

– А как тебя по батюшке величать? – улыбалась, глядя десятника.

– Так…эта…Фролов сын я, – вой оробел, видно, не всякий день об таком говорил.

– Борис Фролыч, а торг есть ли в крепости?

– Два ряда, пяток лотков, смех, а не торжище. Ладьи мимо идут, откуп дают, иной раз торгуют прямо на подводы. У крепости какой же торг, боярышня? Налетят и пожгут. Тут только мыт брать, сваливать товарец на возки и вести до Шорохово, а то и в княжье городище.

– А ладьи? Ладьи-то откуда? – Настя и вовсе запрыгала в возке, любопытствуя.

– Есть от северян*, – вой наморщил лоб, вспоминая. – Царьгородцы* бывают. Соседи ходят. Прошлым годом ляхи* проходили высокой водой. Ох и чудные. Все выпытывали и на свитках царапали.

– Борис Фролыч, а за какой надобностью ляхи шли? – Настя и вовсе подалась к вою, едва из возка не вывалилась.

– Настасья, – прошипела тётка, – а ну сядь. Не позорься.

Десятник нахмурился на теткины слова, а потом едва приметно улыбнулся Насте. Девушка низко опустила голову и уж более не говорила до самых ворот крепости.

Уже под заборолами Настасья вновь ожила и закрутила головой! Дома-то крепкие, проулки узенькие, а дороги устланы струганным бревном: ни грязи, ни земляного месива. Одна беда – уж слишком высоки заборы и малы оконца в домишках. Будто схоронились людишки да поджидали беды.

– Порубежное, – промолвил тихо десятник. – Крепость. Ты, боярышня, чай и не видала такого в княжьем городище.

– Не видала, Борис Фролыч. А чего ж проулки-то малые? Не дороги, щели, – печалилась боярышня.

– Иначе нельзя, Настасья Петровна, – десятник говорил охотно. – Людишки сами просились в городище, ворог набегами измотал, пограбил, иных похолопил*. С окрестных весей прибыло немало, вот и расселились тесно. Да ты не робей, уж сколь лет Порубежное стоит, а никто его еще не пожёг и людишек не тронул. Боярин наш вой хваткий. Ворог токмо задумался, а он уж и почуял. Раньше о таких говорили – Перунов вой.

– Это который огневой птицей осенён? И меч в Перуновом пламени опален? – Настя рот открыла, ответа ждала.

– Знаешь, однако, – хмыкнул вой. – На месте Порубежного раньше капище было. Идолища стояли в два человечьих роста. Потом их в лесок сволокли и врыли на Кривой поляне.

– О чем речь ведете, окаянные? – взвилась Ульяна. – Побойтесь бога!

Десятник нахмурился и отвернулся, а Настя умолкла и принялась смотреть по сторонам: и подворья приметила небедные, и чудных девок в плотных запонах*, и бабу-лучницу. Вот на нее боярышня и уставилась, как на диво какое. Шутка-ли, баба, а оружная.

– Стой, – подал голос давешний парень. – Приехали.

Настя смотрела вокруг и дивилась: дом-то большой, крепчайший, овины кряжистые, сарайки приземистые. Забор новый, ворота широкие, двор просторный. И вроде справное все, а смотреть на эдакое богатство – тоскливо. Будто и хоромина, и забор, и даже овины уготовились к рати, поджидали ворога и загодя давали отпор напасти. Два больших дуба на задке двора – черные по ранней весне – тянули ветки к небу, словно молились, ждали подмоги.

Возок остановился у крыльца, тётка Ульяна полезла выйти, за ней потянулась Настёна. Не успела ногу выставить на приступку, как подлетел молодой вой и руку протянул:

– Помогу, Настасья Петровна, – и улыбался, будто ждал чего.

– Ты, боярышня, его не слушай, – шепнул десятник, покручивая ус. – Лексей у нас дюже влюбчивый. Не успеешь оглянуться, как окрутит.

Настасья смеха не сдержала, одно отрадно – тётка того не приметила: уже шла по приступке к дородной бабе, что встречала гостей на пороге.

От автора:

Десятник - ратник, у которого под началом десять воинов (воев)

Заборол - бруствер в древних крепостных оградах в городах Руси (с XI века)

Застава - сторожевой (сторо́жа) или наблюдательный укреплённый пункт отряда служивых людей с начальником

Засека - это старинное оборонительное сооружение из надрубленных деревьев. Их располагали рядами или крест-накрест и укладывали кронами в сторону противника

Северяне, царьгородцы, ляхи - викинги, византийцы, поляки

Похолопили - сделали холопами (рабами)

Запона - большой кусок ткани с вырезом посередине. Надевали его через голову поверх рубахи.

Глава 2

На широком крыльце встречала гостей баба в расшитом зипуне. Стояла прямехонько головы не клонила, глазами зло высверкивала, но улыбалась, будто поднесли ей пряник на золотом блюде:

– Здрава будь, боярыня, – едва кивнула. – Давно уже поджидаем. Боярин Вадим велел поселить и обиходить. Ступайте в дом, передохните. А тем временем баньку истопим, чай, с дороги употели. Да и одежки грязные, – наглая скривилась, мол, приехали, приживалки.

В тот миг Настасья и разумела – кто б ни была эта баба, в дому она не задержится. Если кто и мог одолеть злоязыкую, так только Ульяна. Не помнила Настя, чтоб тётка спускала такое, да еще и прилюдно. А народцу-то у крыльца прибыло: с пяток девок жались к углу хоромины, смотрели жадно на приживалок. Вои, что спешились, тоже поглядывали не без интереса.

– Ты чьих будешь, хозяюшка? – Ульяна едва не пропела: голос тихий, медовый, а взгляд льдистый.

– Дарья, Серафимова дочь. У боярина Вадима хозяйкой в дому уж три месяца, – подбоченилась баба, приосанилась.

– Ну коли так, хозяйка, укажи снести нашу поклажу в дом. Вели одежки сушить, чистое исподнее достать и взвару теплого дать, а ужо баню после. Да девку к нам приставь, не самим же обживаться, – Ульяна улыбалась, будто псица щерилась. – Дай тебе бог за теплый привет.

Дарья обомлела и лица не удержала: насупилась, едва руки в боки не уперла: