Агония небес. На исходе дней - Золотухин Алексей. Страница 20

Напротив за столом сидел мужчина в строгих очках и сером костюме с металлическим значком в виде щита и меча на лацкане пиджака. У него было худое сосредоточенное лицо с жесткими аккуратно подстриженными усами.

Он курил и при этом что-то записывал на слегка пожелтевших листах бумаги, словно не обращая на меня никакого внимания.

Этот человек показался мне знакомым. Похоже, именно он руководил операциями и в офисах «Финанс Профи Групп», и в день моего побега из больницы.

Наконец, хозяин кабинета оторвался от своих записей и, затушив сигарету, презрительно посмотрел в мою сторону.

У него были неприятные полуприкрытые веками глаза. Казалось, этот человек пытался отгородиться от людей, которые вечно суетились вокруг него и раздражали. На меня же он смотрел и вовсе как на недочеловека.

– Ну здравствуйте, Александр. Или, может, вам привычнее, называться Призраком? Именно так вас кличут криминальные товарищи?

Разговор с самого начала для меня принимал не совсем приятный оборот. Но в одном я был уверен наверняка: как бы меня ни прижимали и ни уговаривали, признаваться ни в чем нельзя. Сказал правду – пошел на нары, не признался – еще не факт, что у них хватит доказательств. Поэтому я сделал возмущенное лицо и начал защищаться.

– Хоть чучелом меня называйте. Понятия не имею, что вам от меня надо. Требую адвоката! Немедленно!

– Вы, молодой человек, видимо, не совсем меня правильно поняли. Давайте попробуем еще раз. Позвольте представиться. Меня зовут Анатолий Михайлович Зверев. Будучи полковником ФСБ, я по долгу службы руковожу группой экспертов, занимающихся вашей персоной и вашим творчеством. Причем уже очень давно. Еще с вашего питерского «Бизнес-клуба». Помнишь, скольких ты тогда обокрал? – он резко перешел на «ты».

– Понятия ни о чем не имею. Вы меня с кем-то путаете…

– Ты знаешь, что из-за тебя в Питере, Саратове, Владивостоке и еще во множестве мест, которые ты посетил, тысячи честных граждан потеряли абсолютно все, даже крышу над головой?

– Первый раз слышу…

– Хорошо. Даю тебе подсказку. В Твери ты недавно наделал много шума. Подельника мы твоего взяли, и, поверь, он сдал тебя с потрохами. Не сразу конечно, но Тимофей с Игорем так хорошо умеют убеждать, что твой напарник нам все выложил. Хорошо они с ним поработали, я их даже после этого к себе взял. Просто находка года для меня… Так что если не захочешь по-хорошему, они все равно заставят все рассказать, но уже по худшему для тебя сценарию. Так что выбор за тобой.

– Да не знаю я ничего… – попробовал я вставить фразу.

Но полковник продолжил свой монолог, не обратив на нее никакого внимания:

– Во-первых, меня интересует, как ты смог выжить после того, как тебя поезд раскатал под цыпленка табака? Чем таким ты убил врачей и охранника в больнице? Ну и последний, но не по значению вопрос: где деньги, что ты украл?

На последней фразе глаза Зверева заметно блеснули, и я в них увидел алчный огонек.

– Какие убийства? Какие деньги? – снова запротестовал я.

– Что ж, очень жаль. Поверь, я искренне надеялся на сотрудничество. Думаю, у нас нашлись бы точки соприкосновения для переговоров о твоей дальнейшей судьбе. Но раз не хочешь, придется тебе побеседовать с моими помощниками. А они умеют объяснять без лишних слов, поверь мне, – полковник, как сумел, улыбнулся, показав желтые от частого курения зубы. – Чуть позже, когда у тебя появит ся желание побеседовать, мы встретимся вновь.

Мой собеседник встал из-за стола и удалился из комнаты, а ему на смену вернулись мои похитители. Вид у них был недобрый.

Тимофей снял пиджак, показав, как под белой рубашкой играют крепкие мышцы, а заодно и какая у него мощная пушка в кобуре. Он начал закатывать рукава и с ухмылкой посматривать в мою сторону.

Предчувствия на счет предстоящей беседы с оперативниками были очень плохие, и неудивительно, что меня пробрала нервная дрожь.

Судорожно обдумывая, как мне вымолить у них пощады, я одновременно с этим начал нервно ерзать и напрягать руки в наручниках, пытаясь освободиться.

Дрожь усилилась, а вместе с ней вернулась злополучная головная боль. Снова капилляры в носу не выдержали, будь они трижды неладны, и кровь потекла из носа, предвосхищая неизбежное избиение. Однако в этот раз я почувствовал, а затем и увидел в висевшем напротив меня зеркале, что кровь пошла не только из носа: по лицу катились кровавые слезы. К сожалению, они испугали только меня, но не моих «собеседников».

Тимофей медленно, растягивая удовольствие от нагнетаемого страха, шел в мою сторону.

– Что-то ты побагровел, малой. Не бойся, до смерти не забью. Так, может, чуть-чуть покалечу…

Меня всего трясло, я внутренне сжался, напряг все мышцы и стал с удвоенной силой пробовать высвободиться из наручников.

Сперва попытки были тщетны и, кроме боли, ничего мне не приносили. Но через некоторое время произошло нечто странное. Я почувствовал, что давление железных оков на руки начало ослабевать.

Словно загипнотизированный, я не мог оторвать глаз от надвигающейся на меня горы мышц с огромными кулаками. И только в тот момент, когда наручник громко звякнул о металлический стул, я осознал, что одна рука уже свободна, и смог отвести взгляд от Тимофея.

Вид собственных рук меня ошеломил: правая больше не была заключена в «браслет», а вот посредине левой ладони, прямо из нее, торчал наручник. Каким-то неведомым мне образом, он сам собой снимался с руки, проходя через нее. В тот самый момент, как я сконцентрировал внимание на этом процессе, он остановился. Тогда-то я и ощутил примерно то же самое, что почувствовал бы любой другой человек, которому прямо в ладонь всадили металлический прут.

Острая боль обожгла мою руку, и вместе с ней я ощутил холод металла, который болезненно давил на кости.

Тимофей невольно застыл на месте при виде столь неординарного зрелища.

Воспользовавшись его замешательством, я изо всех сил потянул на себя левую руку, но получил лишь резкую боль, как если бы пытался содрать ее с железного крюка, а кровь выступила по краям застрявшего наручника.

Перестав дергаться, я закусил губу от нестерпимой боли. У меня на глазах снова выступили слезы, на сей раз уже самые обыкновенные, правда, еще чуть розоватого оттенка.

Собравшись с силами, я вновь, на этот раз медленно и осторожно, потянул руку, и та нехотя продолжила движение, освобождаясь от наручника.

– Ах ты, фокусник чертов! – возмутился пришедший в себя Тимофей и отвесил мне жесткий удар в челюсть, от которого я упал вместе со стулом, но, к счастью, моя вторая рука уже тоже освободилась, и я немного смягчил свое падение, выставив вперед ладони и спружинив на руках.

Пожилой напарник Тимофея также подключился к моей обработке и стал усердно пинать меня ногами.

Удары. Боль. Кровь. Парни просто сошли с ума. Не было сомнений в том, что они держали на меня обиду еще с Твери.

Сколько это продолжалось, сказать трудно. Должно быть, долго – ребята даже изрядно вымотались. Что же касается меня, то я, напротив, начинал адаптироваться к их ударам и чувствовал себя немного лучше. Даже боль, казалось, притупилась.

Удары становились все слабее, и наносили их оперативники все реже. Бойцы вспотели и выглядели неважно. Движения их становились все более вялыми.

Неожиданно пожилой оперативник схватился за сердце и упал рядом со мной сначала на колени, а потом и вовсе рухнул на пол, скорчившись и прерывисто дыша.

Его напарник, поняв, что дело принимает дурной оборот, отступил назад и потянулся одной рукой к кобуре, а другой – начал на ощупь искать на столе телефон.

Однако я легко предотвратил его порывы, встав с пола и просто толкнув оперативника рукой. Тимофей весь обмяк и, словно неживой, рухнул на пол, по пути ударившись затылком о стол. Его глаза смотрели на меня через полузакрытые дрожащие веки, как будто он засыпал.

Похоже, что, как и в тренажерном зале, существовала реальная связь между приходом сил ко мне и уходом оных от окружающих людей.