Предсказание - Кунц Дин Рей. Страница 4

А голос Джозефа упал до едва слышного шепота: «Две тысячи пятый».

Он все смотрел в некую реальность, что открылась ему там, где другие видели только голую стену. И в эту реальность, похоже, он верил ничуть не меньше, чем в мир, в котором прожил пятьдесят семь лет.

Дрожащей рукой, но по-прежнему разборчиво, Руди записал год и теперь ждал продолжения.

– Ах, – выдохнул Джозеф, словно ему только что открылся какой-то важный секрет.

– Папа?

– Не то, не то, – пробормотал Джозеф.

– Папа, что не то?

Любопытство заставило медсестру вновь приблизиться к кровати.

В палату вошел врач.

– Что здесь происходит?

– Не доверяй клоуну, – выдохнул Джозеф.

Врач переменился в лице, предположив, что пациент только что усомнился в его профессиональной компетентности.

Наклонившись над кроватью, пытаясь переключить отца с невидимого для всех, кроме него, на реальность, Руди спросил: «Папа, откуда ты знаешь о клоуне?»

– Шестнадцатое апреля, – сказал Джозеф.

– Откуда ты знаешь о клоуне?

– ЗАПИШИ! – проорал отец, после того как гром вновь расколол небеса.

И когда врач подходил к кровати с другой стороны, Руди добавил в строку с «2005 г.» на оборотной стороне контрамарки «16 АПРЕЛЯ». А потом и «СУББОТА», едва отец произнес это слово.

Врач взял Джозефа за подбородок и развернул голову к себе, чтобы лучше видеть глаза пациента.

– Он не тот, за кого себя выдает, – сказал Джозеф, не врачу, а своему сыну.

– Кто не тот? – переспросил Руди.

– Он не тот.

– Кто не тот?

– Хватит, Джозеф, – отчеканил врач. – Вы прекрасно меня знаете. Я – доктор Пикетт.

– Ох, трагедия, – в голосе Джозефа слышалась такая печаль, словно он был не кондитером, а актером-трагиком в пьесе Шекспира.

– Какая трагедия? – обеспокоился Руди.

Достав офтальмоскоп из кармана белого халата, доктор Пикетт не согласился с пациентом: «Нет тут никакой трагедии. Наоборот, налицо значительное улучшение».

Вырвав подбородок из пальцев врача, Джозеф воскликнул: «Почки!»

– Почки? – ничего не понимая, переспросил Руди.

– Почему почки должны быть таким важным органом? – пожелал знать Джозеф. – Это же абсурд, полнейший абсурд!

Руди почувствовал, что у него упало сердце. Если разум отца на какое-то время и прояснился, то теперь он снова начал заговариваться.

Вновь ухватившись за подбородок пациента, врач включил офтальмоскоп и направил луч в правый глаз Джозефа.

А в следующее мгновение, будто луч был иглой, а жизнь Джозефа Тока – воздушным шариком, пациент шумно выдохнул и упал на подушку, мертвый.

Его попытались вернуть к жизни, благо больница располагала первоклассным оборудованием, но все попытки реанимации потерпели неудачу. Джозеф ушел в мир иной.

А я, Джеймс Генри Ток, прибыл в этот мир. Время в свидетельстве о смерти моего деда совпало со временем в моем свидетельстве о рождении: 22:46.

Потрясенный случившимся, Руди Ток остался у кровати отца. Он не забыл про жену, но горе обездвижило его.

Десятью минутами позже медсестра сообщила ему, что роды у Мэдди прошли с осложнениями, и он должен немедленно идти к ней.

Встревоженный перспективой одновременно с отцом потерять и жену, Руди пулей вылетел из палаты интенсивной терапии.

Как он говорит, коридоры нашей скромной окружной больницы превратились в белый лабиринт, и он дважды сворачивал не в ту сторону. Не в силах дожидаться лифта, он скатился по лестнице с четвертого на первый этаж, прежде чем вспомнил, что родильное отделение находится на третьем.

Отец прибыл в комнату ожидания в тот самый момент, когда Конрад Бизо застрелил врача, принимавшего роды у его жены.

На мгновение он подумал, что Бизо стреляет из шутовского пистолета, заряженного капсулами с красными чернилами. Но врач упал на пол по-настоящему, и воздух наполнился запахом крови.

Бизо повернулся к отцу и поднял пистолет.

Несмотря на мятую шляпу-пирожок, короткие рукава пиджака, полосу клетчатой материи на заднице, белые круги вокруг глаз и румяна на щеках, в этот момент в Конраде Бизо не было ничего клоунского. Он смотрел на Руди глазами дикого кота, не составляло труда представить себе, что за сомкнутыми губами скрываются не человеческие зубы, а тигриные клыки. Похоже, его обуяла жажда убийства.

Отец подумал, что и он сейчас получит пулю, но Бизо процедил: «Прочь с дороги, Руди Ток. С тобой мне делить нечего. Ты – не воздушный гимнаст».

Плечом он распахнул дверь между комнатой ожидания и родильным отделением и захлопнул ее за собой.

Отец опустился на колени рядом с врачом и обнаружил, что тот еще жив. Раненый попытался заговорить, но не мог: кровь клокотала в горле, и он задыхался.

Руди осторожно приподнял голову врача, подложил под спину стопку старых журналов, чтобы раненый мог дышать. Стал звать на помощь, но его крики заглушались ревом грозы и раскатами грома.

Доктор Феррис Макдональд был лечащим врачом Мэдди. Он также занялся и Натали Бизо, когда ту привезли в больницу.

Смертельно раненый, он испытывал скорее недоумение, чем страх. Когда горло освободилось от крови, он смог сказать отцу:

– Она умерла при родах, но моей вины тут нет.

В этот момент отец подумал, что речь идет о Мэдди.

Доктор Макдональд это понял, потому что успел перед смертью сказать:

– Не Мэдди. Жена клоуна. Мэдди… жива. Извини, Руди.

И Феррис Макдональд умер на руках у моего отца.

А едва стих очередной громовой раскат, отец услышал еще один выстрел, раздавшийся за дверью, через которую только что прошел Конрад Бизо.

Мэдди лежала где-то за той дверью… обессиленная трудными родами. И я тоже был за той дверью, младенец, неспособный защитить себя.

Мой отец, тогда еще пекарь, никогда не отличался склонностью к решительным действиям. Не прибавилось у него этой самой решительности и несколько лет спустя, когда его перевели в кондитеры. Среднего роста и веса, он не был слабаком, но не мог похвастаться и недюжинной силой. Он привык к спокойной жизни, без стрессов и катаклизмов, которая, кстати, полностью его устраивала.

Тем не менее страх за жену и сына не вызвал у него истерики, наоборот, заставил действовать хладнокровно и расчетливо. Без оружия, без плана действий, но с внезапно обретенным сердцем льва, он открыл дверь и последовал за Бизо.

И хотя воображение рисовало ему кровавые картины, он и представить себе не мог того, что должно случиться, не мог и предположить, что события той ночи наложат свой отпечаток на последующие тридцать лет жизни, моей и его.

Глава 2

В центральной больнице округа Сноу, войдя в дверь между комнатой ожидания и родильным отделением, человек попадает в короткий коридор, по левую стену которого находится кладовая, а по правую – ванная. Матовые потолочные панели, закрывающие флуоресцентные лампы, белые стены, пол, выложенный белыми керамическими плитками, указывают на то, что здесь поддерживается идеальная чистота и ведется непримиримая борьба с болезнетворными микроорганизмами.

Я тоже побывал в этом отделении, потому что мой ребенок появился на свет божий здесь же, в еще одну незабываемую ночь, когда за окнами вновь разбушевалась непогода.

В ту грозовую ночь 1974 года, когда Ричард Никсон уехал домой в Калифорнию, а Бизо обезумел от ярости, мой отец нашел в коридоре медсестру, застреленную в упор.

Он помнит, как едва не упал на колени, от жалости и отчаяния.

Смерть доктора Макдональда, пусть и ужасная, не поразила отца до глубины души, возможно, потому, что произошло все слишком быстро, слишком внезапно. Но всего через несколько секунд он увидел второй труп, молодой медсестры, в белом халате, с золотыми кудрями, обрамлявшими вдруг ставшее таким серьезным лицо, и только тут окончательно осознал, что долгое время находился бок о бок с маньяком-убийцей.

Он распахнул дверь кладовой, в надежде найти там хоть что-нибудь, похожее на оружие. Но нашел только простыни, бутыли с антисептическим раствором, запертый шкаф с лекарствами…