Демогоргон - Ламли Брайан. Страница 7

Они набросились на них кусая и вызывая неимоверный зуд. Несчастные принялись с воплями метаться по небольшой пещере буквально раздирая свои тела ногтями.

Это продолжалось всего лишь несколько мгновений, а затем тучи кусачих мошек вдруг исчезли, выплеснувшись в большую пещеру.

Тела совершенно ошалевших от ужаса иракцев были покрыты бесчисленными кровоточащими укусами. И на сей раз первым опомнился Мхирени.

— Видения, говоришь! — задыхаясь рявкнул он, угрожающе надвигаясь на Гуигоса. — Миражи? Ах ты лживый старый ублюдок! Не знаю, что ты тут с нами за игру затеял, но только вот это никакое не видение и не мираж. — Он вытянул вперед руки покрытые бесчисленными крошечными ранками из которых сочилась кровь. — Видишь — это моя кровь, и она совершенно реальна!

— Сокровище, Якоб Мхирени, сокровище! — вполголоса пробормотал Гуигос. — Ты должен думать только о вознаграждении. Если, конечно, ты мужчина…

— Что? — оскалив зубы и занося над головой похожий на кувалду кулачище взвился Мхирени.

— Стой! — крикнул Хумнас. — Не трогай его. Пускай продолжает. Разве ты не видишь, что старик рехнулся? Но лично я нисколько не сомневаюсь, что в конце концов он приведет нас к сокровищу.

— Ага! — проворчал Мхирени. — Это он-то рехнулся? Старый лис куда разумнее чем мы с тобой. Да и сокровища я пока что-то не вижу.

— А что, если оно все же существует? — настаивал Хумнас.

— Да, — пробормотал Гуигос. — Вдруг оно есть? — Тут его голос неожиданно стал тверже. — Довольно угроз, Якоб Мхирени. Тебе хорошо заплатили, и заплатят еще. Так что за дело.

Мхирени скрипнул зубами и молча вернулся к рычагу. Укусы все еще кровоточили и невыносимо зудели — так, что он готов был разодрать на себе кожу. Когда он занял свое место, Гуигос сверился с часами и лицо его исказила гримаса ярости. Он что-то прошипел себе под нос и Хумнасу показалось, что он услышал:

«Трое, мне нужны трое! Куда подевался этот проклятый грек?»

Вслух же старик проскрежетал:

— Давайте, вы двое, давайте! Тяните снова. Мы должны поднять ее до конца к полуночи.

Они снова навалились на рычаг и теперь дело пошло гораздо легче. Постепенно над полом поднялась вся плита — ужасный испещренный высеченными на нем заклятиями камень. Чтобы довести дело до конца их нужно было прочитать все до единой, а было их там десять, причем количество имело важнейший смысл.

Поскольку когда Господь подарил миру свои десять заповедей, Дьявол ответил на них своими…

Димитриосу Каструни пришлось возвращаться за часами. Он не хотел их терять — ведь это был отцовский подарок на девятнадцатилетие и только они еще как-то связывали его с прошлым. Обнаружив их отсутствие, молодой грек тут же вспомнил, как за что-то зацепился запястьем, подбираясь к краю скалы.

Наверное там он их и потерял. И конечно же, они оказались на камнях на том самом месте. И тогда же, взглянув на циферблат, Каструни понял, что времени у него в обрез. Теперь, если он даже поспешит, то окажется на месте всего за несколько минут до полуночи. Впрочем, что могут значить какие-то минута или две?

Так решил Каструни, но еще до того как разразилась гроза. Гроза? Но столь странной грозы молодому греку видывать еще не приходилось — а ведь живя на восточном побережьи Кипра бывали просто ужасные грозы! Но они, как правило, бывали только в строго определенное время года, эта же явно никаких сезонов не признавала.

Молнии, казалось, сверкали прямо над Хоразином. Создавалось впечатление, будто гроза разыгралась лишь над древним городом. Черные, похожие на медленно вращающееся над самой землей колесо тучи, буквально кипели, в ставшем совершенно непроницаемым всего за какие-нибудь пятнадцать минут небе.

И, тем не менее, дождя не было — только ослепительно сверкающие молнии и сопровождающие их раскаты грома. Но не гром в основном беспокоил Каструни — его он уже наслышался на своем веку — самым страшным оказались молнии.

Стоя над резко уходящим вниз, к Галилейскому морю, обрывом, Каструни вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным перед молниями, высвечивающим его силуэт на фоне окружающей тьмы. Каждая вспышка ярко выделяла его и среди окружающего пейзажа сразу становилось ясно — это чужой.

Он явился сюда в одиночку якобы с тем, чтобы обеспечить безопасность Гуигоса и иракцев, но теперь в свете сверкающих молний вполне мог сыграть и совершенно противоположную роль. Сейчас его силуэт среди скал был очень заметен и кто-нибудь мог обратить обратить на него внимание.

Поэтому он просто обязан был возвращаться кружным путем, перебегая от одного естественного укрытия к другому, ища для себя любые мало-мальски подходящие расщелины или камни, а впридачу стараясь, чтобы перебежки совпадали с периодами кромешной тьмы между вспышками молний. Все это крайне замедляло его возвращение.

И вот, когда до полуночи оставалось всего несколько минут, Каструни вдруг увидел сбившихся в кучу и дрожащих от страха ослов, освещаемых ослепительными зигзагами молний, и понял что попал куда надо. А дождя все не было.

Это было странно… ОЧЕНЬ странно. Греку-киприоту казалось что воздух буквально насышен энергией сродни электрической: он чувствовал как потрескивает при прикосновении кожа, только наощупь она сейчас была не сухой и наэлектризованной, а какой-то скользкой, вроде кожи несвежей рыбы.

Он заметил возвышающуюся над зияющим отверстием входа в подземелье плиту, поспешил туда и, остановившись лишь на мгновение, чтобы зажечь свечу, начал спускаться вниз. Фитиль разгорелся и постепенно стали видны уходящие в недра земли каменные ступени. В этот момент откуда-то снизу до его слуха вдруг донесся какой-то звук. Чуткий Каструни тут же целиком обратился в слух, а когда понял, что именно за звуки раздаются из-под земли, от ужаса кровь буквально застыла у него в жилах, а сам он будто примерз к ступеням. С выпученными глазами, вставшими дыбом волосами он наклонился вперед и стал прислушиваться.

Звуки послышались снова: безумный все нарастающий хохот, переходящий… или не совсем?… в крики? Что же во имя… ? Смех, вопли и… жужжание? Жужжание…

… бесчисленных мух!

Они вырвались из темноты как облако и тут же окутали Каструни — закружились так близко от него, что на лице он чувствовал дуновение ветерка от взмахов бесчисленных крылышек. Мух было так много, что они слились в одну синевато-черную отливающую металлом подвижную завесу, а потом миновали его и устремились наружу — прямо в грозовую ночь. Да, это несомненно были мухи: мясные — или так называемые песьи — мухи крупные как пчелы! Обычно они заводились в испорченном мясе или на загнивающих ранах на теле живых существ!

По спине Каструни пробежал холодок ужаса. Что бы ни происходило там, внизу, это явно было не по нему. Лучше не спускаться вниз. Он попятился назад, поднялся на несколько отделяющих его от выхода ступенек, выскочил наружу и отбежал к полуобвалившейся стене неподалеку. Там он укрылся среди камне и впился взглядом в темную дыру входа. И не успел Каструни замереть в своем укрытии, как до него снова донеслись крики — крики, подобных которым ему еще в жизни не приходилось слышать и, как он надеялся, никогда в жизни больше услышать не придется. Они были исполнены предсмертной муки, агонии, невыносимой боли, они будто возвещали о неотвратимом приближении самой Смерти.

Но тогда ЧТО же это была за смерть?

Никакие деньги теперь не удержали бы Каструни. Ни деньги, ни сокровища, ни любые, даже самые щедрые посулы. В принципе, он не был особенно суеверен, и к тому же далеко не глуп. Там под землей явно умирали люди, причем умирали в старшных, невероятно жестоких мучениях. И он понимал, что это наверняка дело рук Гуигоса, поскольку именно его смех доносился снизу — точнее сказать его, но только какой-то поразительно молодой! В нем чувствовалась сила, порожденная явно не на земле, а в преисподней, и сейчас его раскаты смех почти заглушали отчаянные предсмертные вопли иракцев.

А когда и смех и крики начали мало-помалу стихать и Каструни подобрав поводья одного из ослов, отвязал его, чтобы поскорее покинуть ужасное место, вдруг раздался шелест множества крыльев. Из отверстия у основания стоящей плит вдруг начали вырываться клубы дыма, хотя нет, это был не дым, а почти сплошной столб чего-то черного, подобно нефтяному фонтану струей забившему из дыры в земле. Но у нефти собственная воля отсутствовала, а эта струя начала расползаться в разные стороны, образуя в небе под огромными тучами затянувшими небо, еще одну тучу, которая разлетелась в разные стороны под шелест миллионов крыльев.