Тайна предсказания - Ванденберг Филипп. Страница 37

На Верхнем мосту, с которым у Леберехта были связаны противоречивые воспоминания, к нему подошел человек, который уже долгое время следовал за ним.

— Не бойся! Это я, Карвакки!

Леберехт удивленно обернулся. Мастера вот уже больше недели не видели на лесах; он объяснял свое отсутствие старым недугом, но подмастерья шептались между собой, будто на самом деле Карвакки снова ушел в запой, что спустя несколько дней приведет к особым достижениям в камне.

— Я думал, вы слегли из-за вашей подагры! — воскликнул Леберехт.

— Подагра? — Карвакки рассмеялся. — Это теплое лето способно выгнать из косточек последнюю подагру. Нет, это не болезнь!

— Понимаю, — ответил Леберехт, приложив ладонь к губам в знак того, что не хочет об этом говорить.

— Ничего ты не понимаешь! — набросился на него Карвакки. — Слушай! — Мастер огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто. Затем, прикрыв ладонью рот, он забормотал: — Мне надо уехать отсюда, причем как можно скорее. Мне нужны деньги. Ты — единственный, кому я доверяю. Можешь мне помочь? Не прогадаешь!

Леберехт не понимал, с чего это мастер напустил такого туману и почему последовал за ним ночью на мост. Неужели только для того, чтобы прямо здесь поговорить о деньгах? Карвакки был известен как игрок. Его слабостью были триктрак и кости. Леберехт знал это с первого года обучения, хотя они никогда не обсуждали пристрастий мастера. Вероятно, это и было причиной, почему Карвакки еще ни разу не брал у него взаймы.

— Ты не прогадаешь! — повторил мастер.

— Да что там, — ответил Леберехт, — конечно же, я помогу вам!

Карвакки был заметно обеспокоен и схватил Леберехта за обе руки.

— Но мне нужна довольно большая сумма, — добавил он.

— Сколько?

— Сто гульденов, если возможно.

— Сто гульденов?..

— Пятьдесят. Понимаешь ли, меня выручит любая сумма!

Леберехт пытался разглядеть лицо Карвакки, насколько позволяла темнота. Тот не производил впечатления слишком уж пьяного, как это показалось вначале. Его взгляд казался скорее умоляющим, и Леберехт понял, что вряд ли сможет отказать мастеру в его просьбе. Карвакки всегда был добр к нему, считал своим любимым учеником и давал больше, чем требовалось от цехового мастера. Наследство Леберехта хранилось в городском совете, и он подумал: "Почему бы не помочь человеку, которому я стольким обязан?"

— Клянусь всеми святыми и Святой Девой Марией, что ты получишь свои деньги с процентами и долями процентов! — Карвакки сплюнул в реку, словно стараясь придать своим словам вес.

— И что вы собираетесь делать с деньгами?

— Прочь отсюда! Я возвращаюсь во Флоренцию.

— Во Флоренцию? — воскликнул Леберехт так громко, что мастер невольно взмахнул рукой, призывая его говорить потише.

— Инквизиция следует за мной по пятам. Они хотят устроить процесс за богохульство и поношение Господа.

— Над вами? Над человеком, который восстановил императорский собор в его былой красе, во славу Божью?! Не смешите меня.

— Объясни это ревнителям из инквизиции. С тех пор как место Бартоломео занял брат Каэтан из Регенсбурга, лицемерие во имя Бога расцвело еще сильнее. Чтоб их черт побрал!

Карвакки перегнулся через перила моста и глянул в воду. Издалека был слышен шум плотины, расположенной от ратуши на расстоянии броска камня.

— Перед началом чумы, — снова начал Карвакки, — я сбежал в Вайсмайн, к священнику Иоганну Куну, человеку bonna famae. [43] Он не святоша и умеет пить. Когда же к концу чумы я вернулся, оказалось, что сарай, служивший мне мастерской, был взломан…

— Догадываюсь, что произошло…

— …а статуи, которые воплощали для меня красоту и женственность, были сброшены со своих пьедесталов и разбиты на куски. Боже мой, если Бог вообще существует, как он мог допустить это?! — Голос Карвакки задрожал.

— И что? Кто это был?

— Кто? Те же самые люди, которые сожгли твоего мертвого отца на костре! Те же самые люди, что разрушили статую в соборе! Те же самые люди, что бьют своих жен и детей и покупают отпущение грехов у соборных врат, делая так, что их деяния как бы и не происходили… — Карвакки перевел дыхание и продолжил: — Головы этих святош полны самых низменных инстинктов. В любой наготе они видят зло; даже нагой камень смущает их инстинкты. Жизнь была бы слишком хороша, если бы текла, как эта резвая река, — без ограничений, меж берегов искусства и науки. Но тебе хорошо известно, насколько далеко это возвышенное желание от действительности и что приходится терпеть творческому человеку, которого небо наделило талантом.

— Как вы правы, мастер! Воистину, здесь не время и не место для муз. Искусство — богохульство?! Не смешите меня!

— Один из соборных священников, мой добрый приятель, слышал, что новому инквизитору бросилось в глаза сходство моих статуй с "Евой" в соборе. Это он и назвал богохульством!

Леберехт оторопел. Сходство было несомненным, однако какое это имело отношение к надругательству над святыми?

— Трудно сохранять веру в то, чему учит и что делает Святая Матерь Церковь, — заметил Леберехт.

Карвакки молчал. Конечно же, он был верующим человеком, но никогда не делал тайны из своего неприятия клира и Церкви. Пасторы и монахи пользовались его признанием, лишь если были умны и умели пить, а лучше — и то и другое. А коль скоро большинство из них думало, что Фидий — это святой, а пиво — пища на время поста, то общий язык Карвакки находил лишь с немногими из них. В действительности мастер проповедовал свободу искусства и классический образ мыслей, которому научился во Флоренции, и это неизбежно влекло за собой напряженность в отношениях.

— Значит, брат Каэтан лично вломился в вашу мастерскую! — снова взял слово Леберехт.

— Похоже на то, мой мальчик, похоже на то… — Мастер задумчиво смотрел на реку, на белые змеистые линии, прочерченные на воде лунным светом. Внезапно он спросил: — А почему бы тебе, собственно, не отправиться вместе со мной?

— Во Флоренцию? — испугался Леберехт. В его голове вмиг пронеслись сотни мыслей: Флоренция!

— Можешь мне доверять! — добавил Карвакки.

Леберехт кусал губу.

— Поверь мне, — прошептал мастер, — это другой мир, это даже другое время! Раньше или позже, но тебе необходимо попасть во Флоренцию. С такими способностями, как у тебя, парень…

Оба неотрывно смотрели в темную воду под ними. После долгой паузы Леберехт ответил:

— Не сейчас, мастер. Мне еще нужно какое-то время, чтобы закончить в этом городе дела, требующие прояснения. Они, возможно, важнее для меня, чем все мое восхищение вашей страной и ее художниками.

— Ты разбудил во мне любопытство. Не говори загадками!

Леберехт тихо рассмеялся.

— Как говорит пророк, в злые времена мудрый должен молчать. Избавьте меня от дальнейших объяснений. А что касается вашей просьбы, мастер, то вы получите деньги, сотню гульденов, под честное слово, ибо я следую принципу доверия и веры. Под доверием я имею в виду ваше всегдашнее отношение ко мне, а под верой — то, что однажды, когда дела у вас пойдут лучше, я получу эту сумму обратно.

Карвакки обнял Леберехта и поцеловал его, как сына.

— Леберехт, ты об этом не пожалеешь!

— Я возьму в магистрате сотню гульденов из своего наследства. Завтра на этом же месте и в это же время, да?

— Договорились, прощай! — И Карвакки скрылся, направившись в сторону Инзельштадта, откуда он и появился.

Последующие дни Леберехт провел в страхе: вдруг инквизиция устроила мастеру ловушку и лишь ждет повода, чтобы убить Карвакки при попытке бегства? Карвакки признался ему, что именно по этой причине он не двинется прямым путем на юг, а сначала задержится в Фихтельберге, Франкенвальде и Фогтланде, где находятся твердыни богемской ереси и где уже сотни лет лесные общины имеют многочисленных приверженцев. Там он может чувствовать себя свободно и там намерен дожидаться оказии, чтобы с торговым караваном отправиться через Регенсбург и Зальцбург в Венецию.