Тайна предсказания - Ванденберг Филипп. Страница 86

— А вы, профессор Альбани, не могли бы объяснить нам, что это означает для наших планет? Иначе говоря, обязательно ли с этим связано уничтожение нашей планеты? Я имею в виду, может ли чуждая звезда упасть на другую сторону нашей планеты, скажем, в Индии или Америке, где обитают язычники?

Альбани с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться, и с подчеркнутой серьезностью заявил:

— Пары метеоритов — а это осколки звезд, ваше святейшество, — уже достаточно, чтобы превратить в пустыни целые страны. Звезда же, которая мчится к нам…

— Говорите же, профессор!

— …в десять раз больше Земли…

В консистории стало тихо. Лишь кардинал Франческо Варезе, который понимал каждое слово, хотя судьба и лишила его речи, встал со своего места, и все услышали, как в его горле заклокотали какие-то звуки. При этом он растопырил пять пальцев на левой и три на правой руке, неистово потрясая ими, пока церемониймейстер Иоганнес Кустос не подошел к нему и, понимающе кивнув, не припечатал к сиденью.

— Исключена ли ошибка? — осведомился Папа, направив взгляд на потолок капеллы, где Микеланджело на собственный лад изобразил начала человечества.

— По состоянию науки на то время, да, — ответил Альбани и добавил: — К сожалению.

Папа сложил руки и произнес:

— Да будет милостив к нам Господь!

В самых нижних рядах патер Ганцер из миноритов, вновь поддерживаемый субдьяконом, с пылом затянул напев Ессе sacredos magnus, но это доброе начинание было прервано раздраженным "Ш-ш-ш!" Папы.

Кардинал Доменико Исуальи из Монте Марано внезапно закашлялся, так что не сразу стало понятно, что его странное поведение было вызвано попыткой преодолеть приступ смеха, который предательским образом напал на него. Но потом кардинал не смог больше сдерживаться и стал задыхаться, ловя ртом воздух.

— Господи Боже! Ха-ха! Какой Бог?! Какой Господь?! — воскликнул Исуальи и дал волю смеху. — Может, тот, что грозит нам Страшным судом? Может, время еще не пришло?

Сначала Исуальи пожинал гневные взгляды, но уже через несколько секунд смех перекинулся и на государственного секретаря Гамбару, титуляра Санто Спирито Даниеле Роспильози, монсеньора Пачиоли и даже на строгого патера Ганцера от миноритов. Вскоре все они тряслись от смеха, а Гамбара крикнул:

— Представляю себе, что с нами будет, если окажется, что этот Коперник прав!

— Нельзя себе представить! — согласился Роспильози, и Исуальи прыснул:

— А представить, если верующий люд это заметит…

Надрывный смех стих так же неожиданно, как и начался. Испуганно и немного смущенно кардиналы оправляли свое облачение, патер Ганцер туже затянул пояс, а церемониймейстер Папы демонстративно произнес немую молитву.

Тут поднялся Филипп фон Трапп, каноник Льежа, один из самых умных в консистории, и начал поучать:

— Не пристало мне сомневаться в коперниковских вычислениях, но они повлекли бы за собой страшные последствия. Одним ударом будет уничтожено все живое, и не будет никакого суда и никакого судьи, то есть того, что обещает нам Писание. Но я не верю в это! Почему? Так ведь нет людей на этой земле — с древности и до нового времени, — которых бы в течение жизни в одном месте не ожидали радости, а в другом — страдания. Халдеи, фракийцы, вавилоняне, ассирийцы, персы, мидийцы, парфяне, индийцы, финикийцы, египтяне, гараманты [109], гиперборейцы, скифы, готы, даже галлы и германцы никогда не сомневались в будущей жизни. А если добавить сюда вновь открытые народы — китайцев, японцев, индусов, моголов, талапонцев, татар, мадагаскарцев и готтентотов, — то мы придем к таким же выводам и найдем совершеннейшее согласие между всеми народами Земли в этом вопросе.

С задних рядов, где были места низшего духовенства, раздались аплодисменты. Государственный секретарь Клаудио Гамбара, напротив, обескураженно заметил:

— Хотел бы я, чтобы вы и названные вами народы были правы!

Каноник Льежа кивнул и продолжил:

— Древние египтяне считали смерть значительного человека поводом для веселого празднества, поскольку ему предстояла новая жизнь. Фракийцы плакали при рождении нового человека, поскольку предвидели невзгоды, которые ему придется пережить, и смеялись, когда он умирал, так как верили, что его ожидает блаженство. А у индусов брахманы старались убедить верующих в том, что смерть — это рождение новой жизни. Сокотранцы в сложных вопросах просят совета у гробниц своих старейшин, а талапонцы сжигают своих мертвых лишь по той причине, что придерживаются взгляда, будто дым прямым путем достигает рая. От китайцев мы знаем, что они ставили у своих гробниц еду, которая должна была служить пищей блуждающим вокруг духам. Когда в Гвинее умирает король, то с ним сгорают на погребальном костре его жены и самые важные из подданных, дабы он не остался один в дальнейшей жизни. А индейцы Нового Света дают своим мертвым оружие, лошадь, раба и собаку, чтобы по пути в мир иной он не остался без удобств, помощи и защиты.

— Дурацкие фантазии! — воскликнул Гамбара. — Жестокие обычаи!

— Конечно, — согласился Филипп фон Трапп, — но все они возникли из веры в бессмертие. И при этом каждая из религий очень далека от веры нашей Святой Матери Церкви.

Великий инквизитор вскочил, кипя от бешенства, и, обращаясь к Папе, выпалил:

— Язычники они, еретики и ослепленные, глупые народы, не причастные к спасению Господа нашего Христа! Одно лишь упоминание их в Львиных стенах есть тяжкий грех; а приводить их в доказательство верности учения Церкви — оскорбление Господа!

При этих словах он угрожающе направил свой наперсный крест на каноника из Льежа и что-то тихо пробормотал.

Это, в свою очередь, так сильно разволновало польского профессора Станислауса Ондорека, что он отступил от латыни и озадачил великого инквизитора словесным потоком на польском, который едва ли понимал хоть кто-то из присутствующих. Тем не менее смысл сказанного ни у кого не вызывал сомнений. Даже предупреждение государственного секретаря о необходимости выражаться понятно для всех не было воспринято Ондореком, и прошло некоторое время, прежде чем он наконец замолк, чтобы прислушаться к объяснениям льежского каноника, который вынужден был исполнять эту роль как доктор декрета против конечного времени.

— Причем, — продолжил Филипп фон Трапп, — это относилось не только к святым и священникам, проповедующим вечную жизнь. То же самое делали величайшие поэты и философы. Мусей, Орфей, Гесиод, даже Платон, которого многие считают мудрейшим, были убеждены в реальности будущего наказания или награды. Точно так же и Гораций, Овидий и Вергилий. Не говоря уже о Данте. А что касается мудрецов и философов, то число тех, кто предрекает вечное спасение, велико, как небесный свод: Зороастр у халдеев, Конфуций у китайцев, Афас у мавров, Орфей и Самол у фракийцев, Анахарсис у скифов, Ферецид у финикийцев, Гермес у египтян, далее — фиванские, диосполийские и мемфисские мудрецы, гимнософисты и брахманы Индии, брамины Малабара, друиды бриттов — все они предрекали жизнь после жизни. Как пламенно и убежденно говорил о бессмертии мудрый Сократ, прежде чем принять яд! А когда Платон составил об этом диалог, то он так тронул души слушателей, что один из них, по имени Клеомбрут, гонимый стремлением к будущей жизни, кинулся в море. И Цицерон говорит: "Если я ошибаюсь, считая души людей бессмертными, то ошибаюсь я охотно и не позволю отнять у меня это приятное заблуждение, пока я жив".

— Слова еретика, слова еретика! — вскричал великий инквизитор, зажимая уши, дабы не внимать греховным измышлениям. — Господин каноник, как можете вы привлекать в свидетели Страшного суда язычников? Если бы слова ваши были публичными, мне пришлось бы цитировать вас перед священным трибуналом.

По этому поводу среди кардиналов завязалась яростная полемика, что привело к образованию двух партий. Большинство пурпуроносцев объединилось вокруг великого инквизитора и поносило древних философов, даже если те, возможно, выражали мысли Церкви, в то время как меньшинство, и прежде всех государственный секретарь Гамбара, хотели призвать их в свидетели истины христианского учения.