Гений - Слаповский Алексей Иванович. Страница 43

Естественно, у непосредственного начальства было свое начальство, а у того свое, в результате эти сведения, попав в средства массовой информации, несколько изменились. Многие российские издания и каналы сообщили, что в непосредственной близости от российской границы и российского поселка Грежин выявлены скопления украинских войск, усиленные пресловутым батальоном Мельниченко, их целью является подавление протестных настроений местного гражданского населения, являющегося почти на сто процентов русским. Украинские же СМИ забили тревогу: ракетный обстрел украинского грежинского района был только первым шагом, тут же там появились боевики пресловутого Стиркина, которые были немедленно вытеснены нашими войсками, но нет сомнений, что готовится прямая агрессия с участием российских наемников и консультантов, так, как это было в Донецке и Луганске.

В русской части Грежина население приняло новость как ожидаемую: война полыхала слишком уж близко, все постоянно говорили о том, что не сегодня завтра все может начаться и в Грежине, – и вот, началось.

Но самой удивительной была реакция непосредственно украинских грежинцев, которые были и свидетелями, и участниками событий. Разойдясь по домам и обсуждая происшествия дня, они пришли к единодушному выводу: дело идет к тому, чтобы, отсоединившись от Украины и не примкнув к России, создать независимую Грежинскую республику – и покончить наконец с этим бардаком, когда живешь меж двух огней.

А еще забродили слухи о том, что третьяки наконец обнаружили себя, именно их представитель сегодня выступал на площади, а то, что его никто не знает, говорит лишь в пользу данной версии.

Глава 16

Хто не знає, що шукає, той знайде, чого немає

[23]

После субботников Марина Макаровна всегда устраивала в гостевой комнате администрации поощрительный фуршет для своих подчиненных, и сама демократично выпивала с ними рюмочку-другую, а потом удалялась по своим делам, понимая, что настоящего веселья на глазах начальства не бывает, пусть отдыхают без стеснения. И сегодня она тоже позвала сотрудников, но не всех и не для того, чтобы праздновать, а – обсудить события. Были тут, среди прочих, известные нам Алексей Торопкий, капитан Вяхирев и Виталий Денисович Чернопищук, позвали, конечно, и Евгения, и не просто позвали – он был в центре внимания, все хотели узнать что-то о человеке, который предотвратил кровопролитие своей замечательной речью.

– Вы все-таки кто у нас будете? – напрямик спросила Марина Макаровна, придвигая к Евгению тарелку с бутербродами.

– Евгения глубоко тронуло выражение «у нас», – сказал Евгений и двумя пальцами взял бутерброд, самый скромный из имевшихся, с сыром, хотя были и с красной икрой, и с ломтиками семги, и с бужениной.

– Но вопрос поставил его в тупик, – продолжил Евгений. – Самое сложное для человека – определить, кем он является.

– Герой! – не удержался от благодарности Чернопищук, которому после пережитых волнений хотелось выпить, но первым он предложить стеснялся. За героизм же выпить никогда не грех, поэтому он после своего восклицания тут же разлил по рюмкам, чтобы все поняли, что наливается именно по поводу героизма, а не из-за простого желания выпить.

Мужчины оценили его находчивость, Марина Макаровна тоже благосклонно подставила свою персональную хрустальную рюмочку.

Но при этом самому Евгению Виталий Денисович почему-то не налил, что заметил заместитель Марины Макаровны по культурно-досуговым вопросам, добродушный, веселый и вполне еще молодой Гриша Челкан.

– Герой, говоришь, а героя обнес!

– А разве ему можно? – простодушно вырвалось у Виталия Денисовича.

В его возгласе было то, о чем и другие думали: все-таки Евгений, как ни крути, выглядел довольно странно, а люди в администрации были здравые, глядящие на жизнь реальными, не склонными к преувеличениям глазами.

– Я, конечно, извиняюсь, – смутился Чернопищук, наливая Евгению, – я просто имел в виду, что, может, человек при каком-то исполнении…

– Не это вы имели в виду, Виталий Денисович, – сказал Торопкий, считавший своим долгом журналиста говорить правду в лицо, – а то, что наш дорогой Евгений – человек, мягко говоря, необычный.

– Ой, да прямо уж! – не согласилась начальница отдела здравоохранения Любовь Гаврилюк, статная женщина с румяными щеками, весь вид которой свидетельствовал, что дело охраны здоровья поручено соответствующему человеку. – Чего уж такого необычного? Мало ли кто как смотрится, а тем более говорит! Вон взять Ж., – она назвала фамилию известного российского политика, – или того же Л., – она назвала фамилию известного украинского политика, – их послушать и посмотреть, они ж такую дичь лепят, что просто мама дорогая, просто бери их за ручку и веди к психиатру, но их же почему-то переизбирают, они на трибунах выступают, значит, что-то такое все-таки есть дельное в них, не будут же держать полных идиотов, сами подумайте!

– Будут! – полемически заострил Торопкий. – Будут, если их идиотизм кому-то выгоден!

– Абсолютно согласен, – вступил Евгений. – Юродивые или, говоря грамотно, эксцентричные люди всегда нужны при власти. Во-первых, они своими откровенными, как бы сумасшедшими идеями выражают самые потаенные, самые сальные, злые и непристойные мысли и чаяния народа или его части, и озвучивают нагло, без всякого стеснения и рефлексии. Многим это нравится, они смеются, но голосуют, это оттягивает часть электората от людей разумных, но скучных. Во-вторых, они странные только по отношению к окружающему миру, но, как правило, очень умно и бережно относятся к себе, к своим интересам, значит, их всегда можно приструнить, чем власть и оперирует. В-третьих, власти всегда хочется в тестовом режиме проверить, какую меру государственного безумия способно усвоить, принять и одобрить население. В-четвертых…

– Где это ты вычитал, чьими словами говоришь? – невежливо перебил Торопкий.

– Зря ты, я и сама об этом думала, – сказала Марина Макаровна.

– Евгений с нежностью отметил защиту любимой женщины, – сказал Евгений, – хотя легко мог бы возразить, что все мы говорим чьими-то словами, потому что от рождения не имеем языка, а получаем его от той среды, где родились.

– Ну, ну, ты не очень! – остудила Марина. – Еще не выпил, а уже про любовь заговорил! Когда успел полюбить, интересно?

– Когда увидел. Сразу.

Марина хмыкнула. Каким бы ни был странным этот человек, но ей было приятно, даже если он, как многие мужчины, говорил не от всей души, а от настроения. У других и настроения не допросишься.

– Послушайте! – рассердился Торопкий и выпил, чтобы ожидание водки не мешало разговору.

Выпили и остальные.

– Послушайте, – сказал Торопкий, наскоро прожевывая кусок бутерброда, – я ведь знаю, кто он! Это брат Аркадия Мельниченко, он российский гражданин, Аркадий его к моей Анфисе приводил на предмет обследования!

– Не приводил, а мы пришли, и не на предмет обследования, а поговорить, – мягко поправил Евгений. – И вас взволновало не мое появление у Анфисы, будем говорить откровенно, а появление Аркадия, с которым у вашей жены близкие отношения.

– Правда, что ли? – спросила Любовь Гаврилюк, невольно улыбнувшись: она давно и безнадежно симпатизировала Алексею Торопкому, и это известие ее порадовало.

– Ерунда! – ответил Торопкий. – Да, Аркадий к ней заходит, как к бывшей однокласснице, но для чего? Для того, чтобы через нее узнать, какие тут у нас, в нашем Грежине, настроения! Они ведь спят и видят, чтобы мы устроили тут заварушку, чтобы присоединить нас к себе! Вот увидите, Марина Макаровна, к осени будете под Крамаренко, если он еще вас возьмет на службу, уж извините за пророчество!

– Ни под кем не была и не буду! – с достоинством оскорбилась Марина Макаровна, но тут же поняла, что слова ее могут истолковать двусмысленно, и, чтобы сбить с вероятного фривольного настроя, приказала Чернопищуку: