Гений - Слаповский Алексей Иванович. Страница 60

– Та який там навідник!

– Говори по-русски, не напрягайся, – сказал гражданский. – Тем более что на украинском ты говоришь, как полный кацап, прости за правду.

– Да я бы нормально говорил, но у нас в Грежине на украинском никто, вот я и отвык… – оправдывался Веня. – А наводчиком Степан вряд ли мог быть. Да там и наводить не на что. Он студент, к родителям ехал на каникулы, спрямил путь, вот и попал под чей-то снаряд.

– Ты считаешь – чей-то? Считаешь, это наши могли выстрелить?

– Да нет, с какой стати…

– Недаром информация до нас дошла, – объединил себя гражданский с какими-то неведомыми людьми, – что в Грежине буза идет. Новый очаг сепаратизма созрел, так, капитан Вяхирев? – ошеломил гражданский Веню неожиданным знанием. И, не давая опомниться, разоблачал его дальше: – А ты, вместо того чтобы наводить порядок, привез контрабандой начальника грежинской российской полиции, да еще врешь мне тут, что его сын твой родственник. Маминої сестри син чи племінник! – с иронией повторил гражданский слова Вяхирева, и подполковник захихикал, оценив его юмор.

– Откуда вы… – растерянно пробормотал Веня.

Гражданский был доволен.

Этот пятидесятилетний человек, Олександр Остапович Колодяжный, был одним из самых опытных работников СБУ Украины, перейдя туда на службу на рубеже девяностых из украинского КГБ – совсем молодым, но уже зарекомендовавшим себя смекалистым и очень работоспособным кадром.

Был он родом все из того же нашего Грежина, из украинской части, но уехал оттуда очень давно с родителями. А старшая сестра Ганна, уже почти взрослая, не захотела, осталась из-за любви к местному парню, они поженились, родили дочь и сына. Сыну Владимиру уже тридцать четыре, что, конечно, хорошо, но он пошел воевать к луганцам, что плохо – особенно для его дяди, потому что крайние правые националисты уже не раз требовали подвергнуть Колодяжного люстрации. Начальство Олександра Остаповича пока отбивалось, не желая терять ценного работника, а Колодяжный удвоил и утроил рвение, если это вообще было возможно, он и без того, как выражалась его жена, умирал на работе.

Саша рос необычным мальчиком. Он был как разведчик в этом постороннем мире и даже придумал себе игру, будто ему дали задание освоиться здесь, так себя вести, чтобы никто не догадался, кто он и зачем послан. И это удавалось: стал своим до неразличимости. Нормально учился, нормально общался с одноклассниками и дворовыми приятелями, ничем не выдавая себя, а вечером, в постели, закрывшись с головой, передавал по воображаемой рации сведения воображаемым руководителям…

Минутку! – скажут читатели. Чем это тут занимается автор? Он же переписывает один в один историю совсем другого человека, да еще из другого, вражеского лагеря, абсолютно то же самое он рассказывал про Стиркина!

И это правда. Но как быть, если на земле живет большое, даже очень большое, даже, не побоюсь это сказать, фантастическое количество похожих людей, настолько иногда похожих, что они кажутся двойниками.

Александр Колодяжный, впоследствии, при замене паспорта, переименовавшийся в Олександра, действительно во многом повторил путь и судьбу Стиркина (или тот повторил его судьбу), с тем лишь отличием, что Стиркин был как бы засекречен, а Колодяжный имел легальный статус государственного служащего. Хотя, конечно, дух подпольности остался – уже в силу специфики деятельности. И СБУ Украины, и ФСБ России в описываемые времена считали себя самыми важными силовыми структурами, недаром к их службам присоединялось слово «спец». Военные ведут войну только с внешними врагами, милиция и полиция – с внутренними, а спецслужба работает на всех фронтах, но главная ее сила – в тайном знании процессов, знании, недоступном простым людям. Да и те, кто стоит у власти, причем на самом высоком уровне, тоже часто не в курсе истинного хода вещей.

Преимущество в том, что спецслужбисты имеют сведения не только о причинах и развитии уже совершающихся событий, это при желании доступно многим, – им известно главное: как события должны развиваться. Они предугадывают, предотвращают то, что не нужно, или стимулируют то, что желательно.

Парадокс украинской войны того периода заключался в том, что ни ополченцы, ни власти Украины не могли и, главное, не хотели ее закончить. И опасались при этом, сами себе не признаваясь, не поражения, а слишком скорой победы. Люди, управлявшие самопровозглашенными республиками, понимали: если завтра вдруг наступит победный мир, они тут же должны переключиться на решение житейских обычных проблем, а их скопилось столько, и они были так трудноподъемны, что страшно даже подумать. И уже на войну все не спишешь. Власти, сидевшие в Киеве, боялись того же самого: в случае победы на них ляжет обязанность победителей все восстанавливать и налаживать. А того страшнее: радикалы всех мастей дышат в затылок, а часто нагло и в самое лицо, и, если присоединится обратно чудодейственным образом юго-восточная Украина, немедленно потребуют вернуть и Крым. Будут ходить с демонстрациями, давить, без спроса влезать в кабинеты, как им свойственно, стучать кулаками и требовать решительных действий. А киевская власть при всех своих недостатках была тогда не полная дура, она понимала, что Крым в обозримом будущем не вернуть, хотя и заявляла обратное. Чтобы выпутаться из крымского вопроса прилично, не потеряв достоинства, нужно выждать время, имея возможность ссылаться на мешающие непреодолимые трудности. То есть – на войну.

Возможно, не все украинские властители так рассуждали, но многие. В частности, те, кто имел прямые связи с СБУ или сами были из этой службы. И вот, когда они узнали о третьей силе, о третьяках, а потом и о странной заварушке в Грежине, то увидели возможность возникновения нового очага напряженности и сообразили, что это им на руку. Да и российским властям подарок: те, как и ополченцы, были в ту пору заинтересованы в затяжном конфликте, он отвлекал население России от собственных проблем, он оправдывал конфронтацию с Западом. Стратегию российских правителей никто тогда толком не понимал; потом объяснили, что эта конфронтация была необходима для того, чтобы, временно поссорившись с Западом и вконец ополоумевшей от безнаказанности Америкой, вернуться в мировое сообщество уже другой страной, имеющей позицию силы. Почему эта сила обязательно должна быть военной, а не мирной, экономическо-промышленной, на этот счет удовлетворительных разъяснений не последовало. Кое-кто догадался сам, что ларчик открывается просто: воевать быстрей, чем что-то строить.

Колодяжному не так давно один из сослуживцев шепнул, что между ФСБ и СБУ состоялись секретные консультации, содержания которых никто не знает, но смысл сводится к тому, чтобы, не доводя до пожара, костер все-таки допустить. При этом, добавил сослуживец, чины ФСБ и СБУ обвинили друг друга в покровительстве третьей силе или даже в ее создании, следовательно, нужно доказать, что третьяки – дело рук противоположной стороны.

Именно это, отыскание таких доказательств, и поручили Колодяжному. В частности, расследовать обстоятельства гибели российского гражданина на украинской территории с желательным обнаружением следа третьяков.

Он тут же помчался в грежинский район, побывал на месте происшествия, потом поехал в Сычанск, сопровождаемый офицером военной контрразведки подполковником Денисом Лещуком, человеком исполнительным, но ума не очень быстрого, несмотря на свои молодые тридцать шесть лет.

Увидев во дворе больницы полицейскую машину, возле которой стояли, разминаясь и дыша относительным воздухом Мовчан, Евгений и люди Вяхирева, Колодяжный тут же почувствовал неладное (может, странная форма Евгения насторожила), и он тут же показал Лещуку класс оперативной работы: подошел и наводящими вопросами в две минуты расколол приезжих. Впрочем, чрезмерно стараться не пришлось: Таранчук, уставший от долгой поездки, голодный и злой, быстро понял, кто перед ним, и выложил всю правду. Оправдывая сам себя, он сказал:

– Да мы только заберем гроб и назад поедем. Никому ничего.