Гений - Слаповский Алексей Иванович. Страница 65

– Кофе будешь? – спросила Валентину.

– А звонить?

– Подождем. Если не дура, сама уйдет. Обнаглели вконец. И все правила знают! Помнишь, на прошлой неделе из двадцать второго мужчина люстру разбил и отказывался платить?

– Еще бы, полдня осколки выметала.

– Я ведь конкретно объяснила: раздел четыре, пункт двадцать шесть, вот. – Наталья выхватила из стола изрядно потрепанную брошюру, пролистала, нашла и прочитала вслух: – «Потребитель в соответствии с законодательством Российской Федерации возмещает ущерб в случае утраты или повреждения имущества гостиницы, а также несет ответственность за иные нарушения!» Что, не ясно?

– Если кто дурак, тому все неясно.

– Вот именно!

– А иные нарушения, это что? – спросила Вален тина.

– Да все остальное. Любое безобразие, включая это! – Наталья ткнула пальцем вверх.

Они выпили по чашке кофе, ждали.

Светлана не вышла.

– Ну ладно, – сказала Наталья.

И позвонила в полицию.

Дежурным в отделе был лейтенант Россошанский. Наталья объяснила ему:

– У нас тут самовольное вселение, а уходить не хочет, пришлите кого-нибудь.

– Из москвичей кто-то? – поинтересовался Россошанский, опасаясь вляпаться в неприятную историю: кто знает, кто у них кто, у этих москвичей, нарвешься на непредвиденную важную персону, оправдывайся потом.

– Да наша, Светка Зобчик! Выучилась на журналистку и наглеет теперь. У меня приличная гостиница, а не притон какой-нибудь.

– Хорошо, понял.

– Что понял?

– Все понял.

– Так приедете или нет?

– Ждите, – ответил Россошанский и пошел докладывать Мовчану, который, несмотря на поздний час, был у себя. Лейтенант понимал, что все, связанное со Светланой, майору интересно, несмотря на личное тяжелое горе.

А Мовчан сидел в кабинете потому, что боялся идти домой, к жене.

С сыном все получилось, они, заметив погоню, сумели оторваться, рванув сначала поперек всех светофоров, потом свернув на проселок, в лесок, потом оврагом, а дальше до самого Грежина полями и буераками, без дорог, не рискнув заехать за машиной Мовчана, оставленной у милицейского поста. Выручат ее как-нибудь потом.

Мовчан не знал, что, если бы Колодяжный захотел, он догнал бы его в два счета – организовал бы перехват, взяли бы и майора, и сопровождающего его ополченца, и трех милиционеров-предателей. Лещук именно этого и ждал, ерзал на сиденье «хаммера», высовывался, азартно кричал:

– Не уйдут, гады!

Но, в отличие от него, Олександр Остапович умел одновременно и действовать, и думать.

И вдруг приказал остановить погоню.

Лещуку было так досадно, что он сказал Колодяжному почти обвиняюще, нарушая служебный этикет:

– Может, конечно, я чего-то не понимаю, но нехорошо получается. Дали выкрасть вещественное доказательство в виде трупа, а потом вообще отпустили.

– Не дали выкрасть, а позволили, – спокойно поправил Колодяжный. – Не отпустили, а спланировали их уезд в Грежин. Объяснить зачем?

– Хотелось бы.

– Ладно. Но между нами. В Грежине зреет сепаратизм. Внешних признаков мало, спецоперацию проводить – нет повода. То есть не было. А теперь есть. Потому что в Грежине укрываются трое милиционеров, пособников сепаратистов и явных сотрудников российской стороны. Хотя, скорее всего, это третьяки. Которых явно поддерживает опять же российская сторона. Теперь туда хоть дивизию посылай, никто не удивится. Нет, в самом деле, вы рейды тут устраиваете, вооруженные налеты на больницы, а мы будем это терпеть?

И опять восхитился Лещук умом Колодяжного и мысленно пообещал себе побольше читать и думать, чтобы достичь таких же высот, как Олексанр Остапович. Ведь этот человек прямо у него на глазах, без особых усилий, только грамотной фантазией мысли, превратил частный случай в масштабное событие государственной значимости, которое еще не состоялось, но обязательно состоится.

Мовчан же, сердечно распрощавшись с Веней Вяхиревым, сержантом Евдохой и старшиной Таранчуком, поблагодарив их, отнес вместе с Евгением сверток с останками сына в частную автомобильную мастерскую Мусы Халилова, где тот был и хозяин, и работник. Муса уже кончил работать, был дома и готовился ужинать, но, узнав, в чем дело, отложил ужин. Мовчан попросил его сделать цельнометаллический гроб. Запаять туда Степана так, чтобы мать не смогла увидеть.

– Цинковые гробы делают, но ты столько цинковых листов не достанешь, а мне бы к утру.

– Цинковые делают для перевозки и чтобы вскрыть можно было, – объяснил Муса. – Цинк мягкий, если надо, взрезал, посмотрел, а обратно запаять – пять минут. Я тебе из нержавейки сделаю, хочешь? Есть у меня полосы – как раз подойдут.

– Ладно, спасибо. Только размером сделай не как… Ну, сам видишь. А в натуральную величину.

– Понимаю. Утром будет.

– Спасибо.

После этого Мовчан пошел в отдел. Евгений был с ним, это как бы само собой подразумевалось.

В кабинете Мовчан выпил, предложил Евгению, тот отказался.

Потом позвонил жене, сказал:

– Я все устроил, утром привезут.

– Ладно, – сказала Тамара выцветшим голосом. – А ты где?

– Да проследить надо, чтобы нормально все сделали.

– Ел что-нибудь?

– Конечно.

Мовчан еще выпил и сказал, будто подводя черту:

– Вот так, Евгений. Был у меня сын, и нет сына.

Евгений ответил:

– Вы еще молодой, у вас еще будут сыновья, – сказал Евгений то, что обычно говорят в таких случаях. – При этом говорящие понимают, что это не утешение, что скорбящий о ребенке не согласится: другого такого не будет. Но, может, в этом и есть настоящий смысл таких речей: не утешить, а, наоборот, растравить, как растравливают рану, чтобы оттуда вышла больная кровь.

– Больная кровь, да, – кивнул Мовчан, не особо вслушиваясь.

Евгений продолжил:

– Правда, майор Мовчан все же подумал о возможности второго сына – если от Светланы.

– Думаешь, я об этом подумал? – спросил Мовчан.

– Мне так кажется.

– А ведь пожалуй, – согласился Трофим Сергеевич. – Иногда сам не знаешь, о чем думаешь.

И как раз в это время заглянул Россошанский. Посмотрел на Евгения.

– Говори, говори, – разрешил Мовчан.

– Да смешно. Из гостиницы позвонили. Вроде того, Светлана Зобчик там окопалась и не хочет уходить.

– Что значит – окопалась? Интервью у кого-то берет или что?

– Не знаю.

– Она у Геннадия, – догадался Евгений.

– А чего они хотят? – спросил майор.

– Просят посодействовать, чтобы ушла. Я и говорю: смешно – девушку с полицией из гостиницы вытаскивать. Скоро кошек с деревьев снимать будем.

– А почему и не снять? Я, было дело, у одной бабушки канарейку ловил.

– Да нет, я ничего. Я вот – доложил, – поставил себе в заслугу Росссошанский. – Только у нас во всем отделе никого, Рябцев и Рябоконь на патрульной ездят, их послать?

– Сам пойду.

И Мовчан пошел к гостинице, что была на соседней улице.

Евгений последовал за ним.

– Тебе домой не пора? – спросил Мовчан.

– У меня нет дома.

– Имею в виду – к брату.

– Евгений грустно подумал, – сказал Евгений, – что для него, в отличие от большинства людей, нет понятия дома и нет понятия пора. Ему никуда не пора. Но он хотел увидеть Светлану, любовь к которой он понял, хотя сопротивлялся. А может, и не сопротивлялся. Но люди обычно сопротивляются, поэтому он все-таки, наверное, сопротивлялся.

– Ты о чем? – вслушался Мовчан. – Какая еще любовь?

– Евгений спохватился, что выдал свою тайну, – сказал Евгений. – Но тут же успокоился: опасен не тот, кто о любви говорит, а тот, кто молчит.

– Кому опасен?

– Вам.

– В голове у тебя, я смотрю, будто доминошки перемешались. То шесть-шесть, то пусто-пусто.

– Склонность к образному мышлению выдавала в майоре незаурядный ум, – невпопад ответил Евгений.

Майор хмыкнул – хоть и от дурака похвала, а все равно приятно.