Последний секрет - Вербер Бернард. Страница 29
Мажордом раздает карточки с программой: еда, речи, сюрпризы.
Все сели, двери закрываются. Звучит ода «К радости» Бетховена, тем временем сцена освещается. На эстраду поднимается Миша, держа в руке свои записи, он становится лицом к столу и начинает краткий доклад на тему удовольствия.
Президент НЕБА напоминает, что удовольствие – долг каждого человека. «Возлюби себя, и познаешь небеса и богов», – декламирует он, перефразируя Сократа, который призывал: «Познай себя». Он осмеивает стоиков, романтиков, героев, мучеников и мазохистов, которые не поняли, что мгновенное удовольствие – главная движущая сила жизни.
– Богу нравится видеть нас радостными, – заключает он.
Аплодисменты.
– Спасибо. Пируйте. Если вам нравится: ешьте руками! И не забывайте: грех лучше лицемерия.
Слуги в ливреях приносят блюда с икрой и шампанское; на бутылках указан год урожая. Маленькие рыбьи яйца лопаются на зубах, сок их растекается во рту. Шампанское заливает зародышей, заключенных в икре, и спирт высвобождает вкус нескольких сортов белого винограда, который поднимается к задней части нёба, и обонятельные сенсоры начинают улавливать аромат.
Миша напоминает, что вечер посвящен памяти доктора Самюэля Феншэ.
– …Но помимо того восхищения, которое мы испытываем к Феншэ как к психиатру-реформатору, талантливому невропатологу, гениальному шахматисту, Феншэ – это образцовый эпикуреец, чему я хотел бы воздать здесь честь.
– …Друзья мои, друзья мои! Повторяю, мы тут не для того, чтобы жить несчастными, и уж тем более не для того, чтобы умереть несчастными. Да будет облик Самюэля Феншэ маяком, который ведет нас. Умирать счастливыми. Умирать от удовольствия. Умирать, как Феншэ!
Снова овация.
– Спасибо. И еще. Мы имеем большую честь видеть среди нас Наташу Андерсен.
Топ-модель встает под звуки оды «К радости». Овации усиливаются. Аплодируя вместе со всеми, Лукреция Немро наклоняется к Исидору Катценбергу.
– По-моему, она ледяная. Я никогда не понимала, почему мужчин так привлекают эти высокие скандинавские блондинки.
– Может быть, потому, что они вызывают желание состязаться? Как раз потому, что они кажутся нечувствительными, хочется заставить их взволноваться. Вспомните Хичкока, он любил только холодных блондинок, так как утверждал, что, когда те делают что-то, слегка выходящее за рамки обычного, это сразу же кажется необыкновенным.
Наташа Андерсен склоняется к микрофону:
– Добрый вечер. Самюэлю понравилось бы здесь, среди вас, на этом празднике. Незадолго до смерти, когда мы разговаривали в машине, он сказал мне: «Думаю, мы переживаем переходный период, все становится возможным, нет больше технических границ в расширении человеческого разума, единственное, что замедляет это расширение, – наши страхи, архаизмы, наши блокировки и предубеждения».
Аплодисменты.
– Я любила Самюэля Феншэ. Это был светлый ум. Вот все, что я могу сказать.
Она садится, и праздник продолжается. Слуги приносят большие подносы с холодными и горячими блюдами. Свет гаснет. Бетховена сменяет Гендель. Он лучше способствует пищеварению.
Исидор и Лукреция незаметно подкрадываются к Наташе Андерсен.
– Мы расследуем смерть Феншэ.
– Вы из полиции? – спрашивает топ-модель, не удостоив их даже взглядом.
– Нет, мы журналисты.
Наташа Андерсен смотрит на них с пренебрежением.
– Мы думаем, это убийство, – произносит Исидор.
Она растягивает рот в разочарованной улыбке.
– Я видела, как он умирает в моих объятиях. В комнате больше никого не было, – говорит она, отворачиваясь, чтобы посмотреть, нет ли кого, беседа с кем была бы ей приятнее.
– Наши чувства порой нас обманывают, – настаивает Лукреция. – Судебный эксперт, делавший ему вскрытие, был убит, когда собирался добавить к расследованию новый факт.
Наташа Андерсен сдерживается и очень медленно произносит:
– Предупреждаю, если вы расскажете что бы то ни было, бросающее тень на меня или на моего бывшего друга, я пошлю к вам своих адвокатов.
Металлически-голубые глаза топ-модели с вызовом смотрят в изумрудные глаза журналистки. Обе молодые женщины напряженно, без улыбки, изучают друг друга.
– Мы здесь, чтобы помочь вам, – мягко говорит Исидор.
– Знаю я вас, вас и вашу породу. Вы здесь, чтобы попытаться воспользоваться моим именем и написать скандальную статью, – отрезает Наташа Андерсен.
Тут появляется Миша, дабы представить вновь прибывших бывшей подруге Феншэ. Лукреция и Исидор отходят.
– Она вам не нравится? Это нормально. Красивых девушек всегда ненавидят, – забавляется Исидор.
Лукреция пожимает плечами.
– Знаете, чего бы мне в эту секунду хотелось больше всего?
43
«…Такой же имплантат в мозгу, как у Каннингема».
Феншэ взглянул на своего больного.
– Сожалею, но это очень дорогая операция. В больнице мне и так каждый день сокращают кредиты. По-моему, чиновники предпочитают отдавать деньги в тюрьмы, поскольку это успокаивает «мещанина-налогоплательщика-избирателя». О сумасшедших же предпочитают забыть.
Глаз Мартена блестел. Недавняя гимнастика для глаз дала свои плоды.
«А если я найду средства обогатить эту больницу?»
Врач наклонился к больному и прошептал ему на ухо:
– В любом случае у меня нет сноровки. Трепанация – штука тонкая. Малейшая ошибка может повлечь серьезные последствия.
«Я готов рискнуть. Вы согласны произвести это вмешательство, если я сумею превратить вашу больницу в процветающее предприятие?»
Когда Самюэль Феншэ давал согласие, он все еще сомневался.
Лицо Мартена не могло выразить убежденность, но он написал так быстро, как мог:
«Вспомните, Самюэль, вы сказали мне, что хотите углубить реформы. Я готов помочь вам».
– Вы не отдаете себе отчета, насколько здесь трудно сдвинуть что-либо с места.
«А вам не кажется, что трудно бывает потому, что мы ничего не делаем. Доверьтесь мне».
Феншэ кивнул.
Жан-Луи Мартен надеялся быть на высоте своего вызова.
Он рассмотрел проблему со всех сторон. Сперва разыскал примеры в истории.
У древних греков была церемония, в течение которой недееспособных людей бросали в море во имя искупления грехов сообщества. В Средние века к деревенским дурачкам относились терпимо, но осуждали и сжигали как колдунов тех, кого считали одержимыми.
В 1793 году, когда Французская революция раздула смуту на парижских улицах и во всех сферах общественной жизни гулял ветер перемен, доктор Филипп Пенэль, молодой врач, друг Кондорсе, стал директором больницы Бисетр, самого большого дома для умалишенных во Франции. Он увидел, в каком положении были сумасшедшие того времени. Они были заключены в темные камеры, где не было ни одного свободного квадратного метра, сидели связанные и избитые – с сумасшедшими обращались как с животными. Чтобы угомонить их, им пускали кровь, погружали в ледяные ванны, заставляли глотать слабительное. После того как разрушили Бастилию, Филипп Пенэль предложил открыть новые психиатрические больницы. Во имя свободы опыт был предпринят.
Жан-Луи Мартен рассказал историю Филиппа Пенэля Самюэлю Феншэ и предложил ему продолжить дело этого реформатора.
– А что случилось потом?
«Большинство освобожденных Пенэлем потребовали, чтобы их снова поместили в больницу».
– Значит, эксперимент провалился.
«Филипп Пенэль недалеко зашел. Сумасшедшим все равно, где быть, снаружи или внутри, это ничего не меняет, важно то, что они делают. Пенэль отстаивал мнение, что сумасшедшие – нормальные люди. Нет, они не нормальные, они другие. Значит, их надо не приравнять к нормальным, а убедить в их специфичности. Я уверен, что недостатки больных можно превратить в преимущества. Да, они опасны, да, некоторые предрасположены к самоубийству, они нетерпимы, раздражительны, они разрушители, но как раз эту отрицательную энергию и надо направить в нужное русло, чтобы она превратилась в положительную. Неисчерпаемую энергию безумия».