С любовью, сволочь (СИ) - Жилло Анна. Страница 53

Она изменилась. Стала жесткой, словно прошитой железной арматурой. Пропала та искрящаяся радость жизни, которая делала ее моложе.

«Даже если и не сам, если действительно баба была — неважно, — Марго рассмеялась с горечью. — Это в любом случае диагноз. Его диагноз. А мне хватит своего. Я много обо всем думала. Читала о болезни, о прогнозах и перспективах. На форумы заходила, где больные общаются. И поняла, что не надо ничего придумывать. Надо просто жить. Здесь и сейчас. Да, лечиться по возможности. А так… все под богом ходим. Сегодня живы и здоровы, а завтра уже нет. Просто у меня чуть больше определенности, чем у большинства. Я точно знаю, что меня ждет. А когда — это уже второй вопрос».

Праздновали шумно и весело. С друзьями и родными Фанечка отмечала юбилей накануне, а сегодня были только мы — ее последний класс. Вспоминали, рассказывали о себе. Договорились обязательно собраться через год — на десятилетие выпуска. Потом, когда наелись, напились и пошли погулять к озеру, я отловила Кешего. И пообещала с кулаком под ребра:

— Я тебе всю бороду по волоску повыдергаю, как Хоттабычу, если не расскажешь.

— Маша… — он закатил глаза к небу. — Ну что я тебе должен рассказать? Про развод?

— Это ведь из-за Марго? Скажешь, нет?

— Из-за Марго, — похоже, отпираться не имело смысла. — Я ей все рассказал. Катьке. Она ушла и подала заявление.

— Что все, Кеший?

— Маш, отстань, а? — он поморщился с досадой. — Ты хочешь знать, вместе мы или нет? Нет, не вместе. Почему? Потому что она не хочет. Почему не хочет? Потому что вбила себе в голову, что не должна быть кому-то обузой. Будет жить одна, пока сможет. А когда не сможет, сдаст квартиру и переедет в платный пансионат для хроников. И учти, если ты сейчас попытаешься сказать, что мне надо делать, я скажу, куда тебе надо пойти, поняла?

Вечером, когда мы с Севкой вернулись домой, я пересказала ему этот разговор.

— Ставлю на Кешего, — сказал он. — Вот увидишь, он ее дожмет.

Прода от 30.07

Прода от 30.07

Сева

— И чего бежали? — с хохотом спросила Маша, стягивая через голову сарафан. — Все равно вымокли.

— Подожди, — я остановил ее и одернул подол. Мокрая ткань облепила тело, обрисовав каждый изгиб, каждую складочку. — Обалдеть как красиво. И просто… хот.

— Севка, холодно, — она рассмеялась по-русалочьи, отжимая волосы.

— А я тебя согрею.

Мы попали под ливень, когда возвращались с пляжа. Уже начало погромыхивать, но казалось, что лиловые тучи еще далеко, поэтому особо и не торопились. Однако они нагнали нас, словно сделали рывок. И добежать-то оставалось метров сто, но ливень обрушился стеной. Влетели в дом, поднялись к себе на второй этаж, преступно оставляя мокрые следы, захлопнули и закрыли на ключ дверь.

С отпуском у нас до последнего момента все было неясно. Другой гинеколог в ее клинике угодила в больницу, и Машу попросили отдых перенести.

«Сев, ну понимаешь, мне там всегда навстречу идут, с самого начала, я не могу отказаться, — оправдывалась она. — Съездим. Тебе-то ведь проще, ты вообще сам себе господин».

Ага, господин! Господин в том смысле, что работать могу в любом месте, была бы розетка ноут воткнуть. Отпуск для таких господ вообще не предусмотрен. А на Машке, как я считал, просто катались все кому не лень. Но лучше этого было не озвучивать, чтобы не обострять. Характер у нее за восемь лет не изменился. Скорее, наоборот, стал еще более взрывоопасным. Просто я принял это как данность и учился обращению с горючими материалами.

В итоге поехали в конце августа в Геленджик, в пожарном режиме выискивая по отзывам какой-нибудь гостевой дом, чтобы не шлепать до моря полчаса. К гостиницам вообще было не подступиться. Я, в принципе, мог это для нас позволить, но Машка уперлась рогом. Мол, лучше не тратить сейчас, оставить на свадебное путешествие. Если мы в него поедем, конечно.

Каким-то чудом нам удалось оторвать большую комнату с балконом, выходящим в сторону моря. На третьем этаже она была единственной — никаких соседей, что нас более чем устраивало. Хотя до пляжа все-таки полчаса. Но мы нашли путь покороче — партизанскими тропами, на десять минут быстрее, да еще мимо симпатичного ресторанчика, куда ходили завтракать.

Маша боялась, что в отпуске мы сожрем друг друга без хлеба. Так-то нам было особо некогда. Случались, конечно, терки, и нешуточные, но, выплеснув раздражение, мы быстро расходились по углам. Я писать свои коды, а Машка читать очередные учебники. Ложились спать, повернувшись друг к другу задницами, но долго не выдерживали. Кто меньше злился, тот и запускал руку… к стратегическим объектам. Запрещенные методы ведения войны стабильно срабатывали.

Тогда, в марте, все было… как разведка. И вовсе даже не боем. Мы словно вспоминали друг друга. Мягко, нежно, осторожно. Как в самый-самый первый раз. Да я и видел ее — прежнюю Машу, которая доверилась мне. Ловил каждый ее вздох, каждый стон, снова, как и раньше, сходил с ума от ее запаха и вкуса. Ничего не забылось, ни одна ее впадинка и складочка, словно они жили все это время, записанные на кожу пальцев, на губы и язык. Я помнил все, что ей нравилось, что доставляло самое большое удовольствие. Помнил ее прикосновения, ее слова. Помнил, как растворялся в ней, когда мы становились единым целым, существом с общей кровью и одним дыханием на двоих.

Ну а потом вернулся тот пожар и та жажда, которую мы когда-то никак не могли утолить. То самое первое наше лето, когда мы еще не жили вместе, но если оставались у кого-то на выходные, то даже не одевались, чтобы не тратить время на раздевание.

— Помнишь, как раньше? — спрашивал я, забирая у нее нож, которым она резала помидоры, усаживая на стол и задирая юбку.

— Раньше мы ходили голыми, — она тянулась к шнурку на моих штанах. — А сейчас носим слишком много всего лишнего.

— Это чтобы не смущать кота. Иначе что он о нас подумает?

— Он и так думает, что мы бесстыжие развратники. Брысь отсюда!

Сверкнув желтым глазом, Бакс уходил. Весь его вид кричал: почему я вынужден терпеть этот бардак⁈

Ну а в отпуске мы отрывались по полной. Пару раз поругались, не без того, но не до такой степени, чтобы сожрать друг друга. Кажется, мы действительно повзрослели и чему-то научились.

— Давай, грей уже скорее, — потребовала Маша, стягивая с меня мокрую футболку.

— Идем в душ. Выльем всю горячую воду, и весь дом нас проклянет.

— Ну и пусть, — она направилась в ванную, раздеваясь на ходу. — К вечеру еще нагреется.

Мы целовались под горячими струями воды, которые стекали по коже, дразня и распаляя. Ну как тут было удержаться? Я трахал ее, прижав к стене, а где-то рядом назойливой мухой летала мысль, что надо поосторожнее, надо успеть. Мы не практиковали этого ни раньше, ни, тем более, теперь. Опыта не было. Но едва я хотел выйти, Маша не позволила, подавшись навстречу.

— С ума сошла? — спросил я уже потом, когда мы лежали на кровати и слушали шум дождя за окном.

— Да ничего не должно быть, — она потянулась всем телом и закинула ногу мне на живот.

— А если будет?

— Ну, значит, будет. Ты против?

— Нет.

Я совсем не был против. Наоборот. И эти ее слова мне очень многое сказали. Но уже потом, когда мы вернулись в Питер и то, что ничего не будет, подтвердились, я не удержался, чтобы не подушнить.

— Маш, а ты вообще хочешь детей? Раньше тебя это пугало до усрачки.

— Хочу, — ответила она. — А пугало… И сейчас пугает, Сев. Только другое. То, что я вдруг стану такой же ужасной матерью, как моя. Или твоя.

— Глупости, — я посадил ее к себе на колени и обнял. — Такой ты точно никогда не станешь. Потому что знаешь, как нельзя. А если даже и попытаешься, то я тебя приторможу.

— Хорошо, — Маша потерлась носом об мою щеку и дотянулась до телефона. — Ну так что, будем заявление подавать?