Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга - Веста Арина. Страница 59

Заночевали в командорской избе Кулика, сохранившейся на удивление хорошо, и ранним утром поднялись на вершину горы Стойковича. К полудню небольшая экспедиция вышла к границам вывала. Обугленные склоны так и не обросли молодым лесом. Деревья и травы упорно не хотели пускать корни на пепелище.

Илимпо уверенно двигался в глубину вываленного леса, к чудом выжившей кедровой роще. Стволы деревьев, переживших агонию взрыва, были перекручены винтами и пластичными извивами. За танцующими кедрами блестело круглое озерцо, похожее на воронку.

– Лезь сюда! – приказал Звягинцеву старый шаман. – Будешь снова молодой и ярый, что мой Бугике.

Звягинцев недоверчиво сбросил одежду, зашел по шею в воду и окунулся с головой.

– Тепло? – спросил Илимпо.

– Как в бане! – с восторгом отозвался Звягинцев.

– Здесь лежит душа Железного Шамана! – бормотал Илимпо. – Я чую его горячее дыхание! Ничего не могло измениться… Поищи на дне, Кола!

Звягинцев занырнул еще раз и нашарил на дне воронки нечто круглое, покрытое слоем скользкого ила.

Трясущимися руками он очистил шар и прочитал маркировку, чтобы окончательно убедиться, что именно этот «орешек» он запустил семнадцать лет назад.

– Да это он… Он лежит все в той же яме, – подтвердил Илимпо, любовно оглядывая шар. – И в нем все так же спит душа Железного Шамана.

– Сталина? – зловеще переспросил Звягинцев. – Его черная душа заключена в эту скорлупу?

Илимпо важно кивнул.

– А что, если я уничтожу это Кощеево яйцо?! – прошептал Звягинцев. – Взорву?! Брошу в домну?! Переплавлю или перекую?!

– Никто не перекует прошлое, – покачал головой Илимпо. – Ты спрашиваешь, что будет, если уничтожить дух Сталина? Смотри!

Илимпо выдернул из своего костюма подвеску: низку сине-бирюзовых бус, и разорвал жилку. Звягинцев вздрогнул и пошатнулся: раскатившиеся бусины шаманского костюма слились с видением рассыпающегося мира: светила забыли свой путь по орбитам и сталкивались в дикой пляске, рушились горы и вскипали моря, и камни распадались на атомы, на разноцветные вихри в безумной центрифуге Времени. Железный шар из прошлого соединял звенья времени, как стальная крепь, и, утратив одно из своих колец, всего лишь фрагмент спирали, маленький позвонок, или коленце, живой, полный соков стебель настоящего обращался в кисель… в гниющий труп…

– Но что, скажи, что мне делать с моей ненавистью к нему? – прошептал Звягинцев.

– Понять – это простить и целиком вместить в свое сердце. Поверь, Кола, тебе станет легче! – Илимпо положил ладонь на плечо Звягинцева и заглянул в глаза, с выражением мольбы и боли.

– Илимпо прав, уроки истории не нуждаются в повторении, – мягко сказал Якут. – Сталин спас страну жестокими методами, это была операция на поле боя, сделанная перочинным ножом и топором. Если бы не он, России уже не было на карте мира, ее не было нигде во вселенной! Он сберег для грядущего ее Душу. Он научил Ее быть сильной и заставил томиться ожиданием весны и жаждой света!

– Добро! Я примиряюсь с Тобою, Бессмертный Кощей, я прощаю тебя, Праведный Злодей, и признаю твою конечную победу! Я погружаю тебя в твое сказочное бессмертие, в огненную реку народной памяти, и с этой минуты я дворянин и сталинист! – захохотал Звягинцев, и его горький смех повторили кедровая роща и фантастические извивы стволов и ветвей – коби древа, как называл эту пляску Ворава.

Вечером у костра Звягинцева сморил ранний сон. Перемигиваясь, Ворава и Марей посматривали на мирно посапывающего Батю. Его обветренное, давно не бритое лицо блестело молодым румянцем. Морщины расправились, и вместе с ними исчез призрак тусклой старости. Беззубый старик, загибающийся от цинги, молодел на глазах, точно время для него побежало вспять. Клочки седой щетины на подбородке обернулись густой темно-русой волной, и под брезентовой ветровкой теплой опарой встали молодые мышцы.

– Поберегитесь, бойе, – ехидничал Илимпо, – скоро у вашего Бати вырастут зубы, и он отобьет всех ваших девок!

– Может быть, и нам с Якутом для профилактики макнуться? – загорелся Марей. – Станем бессмертными Кощеями?

– А заодно погреемся! – поддержал его Ворава.

До утра Ворава и Зипунов плескались в теплой яме, но особых перемен в своей буйно цветущей молодости не заметили.

За полвека Ворга Мертвых почти потерялась в тайге, и только глубокая, утоптанная во мху колея – оленья тропа, напоминала о старом пути в Солнцево селение.

– Эден-Кутун… Кама… – повторял Звягинцев, точно молился на далекий свет у края горизонта, и в распахнутые резные ворота он вошел первым: ступил несмело, точно в зыбкое сновидение.

Как и сто лет назад, здесь жил дивный род людей Оси. Звягинцев зачарованно обходил золотистые терема с нетускнеющей росписью, украшенные резным кружевом и лебяжьими знаками.

– Земной поклон! – ласково здоровались с ним застенчивые красавицы, статные старухи и молодые матери с младенцами на руках. Мужчины вернулись с прииска ближе к вечеру, сквозь прорези в ставнях загорелись светочи, и позабытое дыхание семейного лада согрело и укачало Звягинцева. Из тайги пришли старшие братья Воравы, они уже давно породнились с остяками и жили единым родом.

Как сто лет назад, здесь правил древний обычай: на закате гостей пригласили на молчаливое чаепитие с Родом, черный несладкий чай заедали солеными сухариками. Глотки и шорохи сливались в общий ритм, плавные жесты походили на беззвучный танец, и Звягинцев внезапно ощутил единое дыхание Рода, великую святую силу, окутывающую мир. После чаепития зазвучала и набрала силу песня; голоса сливались в могучий поток, и он, Звягинцев, с его памятью и болью, с невероятным счастьем встречи и узнавания, растворялся в этой вечной реке, бегущей в будущее, в солнечное безбрежье. Кама с мягкой улыбкой смотрела на него и сияла молчаливой радостью.

– Дозволь остаться возле тебя, – попросил Звягинцев, когда они остались одни. – Тебе ведомо все, что я пережил. Каждую минуту своей жизни я беззвучно взывал к тебе и жил надеждой на встречу!

Кама качнула головой в царственном уборе, и с тихим печальным звоном заговорили жемчужные нити.

– Здесь, на этой земле, живет Род, и ты можешь остаться здесь, породнившись с остяками, выбрав девушку по душе и слившись с ней в один дух, в одно тело.

– Ты же знаешь, что это невозможно, – с отчаянием проговорил Звягинцев.

– Да, знаю… У тебя, Николай, совсем иная судьба. Боги вернули тебе потерянные годы для великой цели. Пройдет двадцать пять лет твоего одинокого подвига, и тебе будет доверено воспитывать Деву-Веду – дочь Воравы, грядущего русского Спаса. В тот день и час, когда она родится, будет великая битва на Земле и в Небесах. Силы тьмы будут отброшены, но они будут терпеливо ждать и искать случая, чтобы погубить Ее и тех, кто ее полюбит. Я буду далеко, очень далеко и не смогу помочь…

Вглядываясь в нечто над его головой, видимое только ей одной, Кама заговорила о будущем:

– Любовь спасет мир! – Кама закрыла свои мудрые, вещие очи. – Она царствует над миром, несмотря ни на что! Когда власть Любви превозможит любовь к Власти, на Земле наступит мир!

Крушение

Красноярский край, наши дни

Маленький катер «Стриж» шел в низовья Енисея, обгоняя навигацию. Большие и малые суда еще стояли в зимних доках, и только отважный «утюжок» гладил против шерсти бунтующие волны Енисея.

В рулевой рубке крутил штурвал Лаврентий Малюта. За бортом плавали клочья морозного тумана, это проснувшаяся вода густо парила под студеными ветрами. Свинцовые волны гнали к океану остатки ледяного панциря.

Отвечая на злобу дня, Великий Инквизитор назначил себя еще и Великим Кормчим, и эта роль пришлась ему по душе. Ради экскурсии по сталинским местам ему пришлось отказаться от сопровождения, и целый взвод «Золотых псов» остался отлеживаться в Костино – в порту приписки суденышка.

Марей и Авенир второй час не поднимались из крошечной кают-компании. Качка за бортом не помешала им выставить на подвесной столик весь убойный арсенал, захваченный в туземном продмаге.