Vip-зал - Лапидус Йенс. Страница 34

Тедди склонялся к последнему варианту, поскольку все разговоры были весьма короткими. Не более двенадцати секунд. Но телефон подключался к сети в разных местах: кто-то носил его с собой.

В этих перемещениях была какая-то система.

До 12 февраля аппарат чаще всего подключался к четырем вышкам: на Карлавэген, у Стуреплан, на Коммандорсгатан в центре и на Хегбергсгатан в Седермальме.

После 12 февраля подключение происходило к тем же вышкам, за исключением Коммандорсгатан.

Первую вышку, на Карлавэген, объяснить было нетрудно: недалеко отсюда находилась квартира Филипа. Если он был дома или где-то поблизости, то при звонках всегда подключался к ней. Со Стуреплан тоже все было просто: если Филип пользовался телефоном в офисе, подключение происходило здесь. Коммандорсгатан тоже не вызывала вопросов, там жила Стефани. Но четвертая вышка поставила ее в тупик. Что Филип мог делать на Хегбергсгатан два раза в неделю?

Согласно распечаткам, чаще всего он бывал там по вечерам, но иногда и среди дня.

Она выписала все даты и время подключений в Седермальме на отдельный лист. Девятнадцать раз с ноября по 11 февраля. Три раза после 12 февраля. Она проверила каждый день в календаре Филипа. Затем нашла нужный номер и позвонила Карлу-Юхану.

Он ответил почти сразу.

— Здравствуйте, это Эмили, простите, что звоню так поздно.

— Что-то случилось?

— Нет, ничего.

— Тогда в чем дело?

— Я тут смотрю на список подключений и сверяюсь с календарем Филипа.

— И?

— Не знаете ли вы, какие у Филипа были причины часто ездить на Хегбергсгатан?

Эмили вкратце объяснила, что привлекло ее внимание.

— Понятия не имею, — ответил Карл-Юхан.

— Кто-то из его знакомых живет там?

— Нет, знаете, я не думаю, что кто-то из его друзей может там жить. Так не принято.

Эмили вынуждена была с ним согласиться, после сегодняшней встречи с друзьями Филипа она бы очень удивилась, узнав, что кто-то из них покидает центр без паспорта и карты в кармане.

— Может быть, кто-то из коллег?

— Нет, вряд ли. Я о таких не слышал. Но все может быть. Возможно, стоит позвонить Яну?

Карл-Юхан замолчал.

Эмили собиралась попрощаться и положить трубку. На часах было полпервого.

Карл-Юхан спросил:

— Эмили, вы можете ответить на один вопрос?

— Конечно.

— Вы сможете его найти? Как вы думаете? Пожалуйста, будьте со мной откровенны.

Эмили захотелось утешить его, подарить ему немного спокойного сна этой ночью.

— Я уверена, что найдем.

— Но как?

— Мы что-нибудь придумаем. Обещаю.

Тьма. Сплошная тьма.

Совсем ничего не видно, даже собственных рук. Он их и не чувствовал, онемели. И разве у него еще есть руки? Или пластик стяжек так глубоко вошел в плоть на запястьях и перерезал их, а он даже не заметил? Даже обрубок мизинца он больше не чувствовал.

Тьма и затхлый запах.

Здесь невозможно спать. Филип лежал на боку, руками к стене. Холод проникал сквозь джемпер, как озноб, овладевая всем телом. Он провел здесь, должно быть, не меньше полусуток. Он перевернулся, подтянув колени к животу.

Попытался губами найти таблетки, которые ему бросил Джокер.

Проглотил две штуки.

Ему не это нужно.

Он рожден, чтобы расти на поверхности жизни, как те овощи, которые зреют наверху, не имея корней. Он не может врастать в землю.

Он не знал, отправили ли похитители договор. Но им не было смысла ждать, раз он все подписал. Может, они надеялись, что Патрик все-таки перевел деньги, не дожидаясь копии. Может, он так и сделал, но они же придурки.

Они ничего не говорили. Не открывали дверь. Не пытались напоить его тем их питьем. Хотя это было и неплохо. Ему нужна ясная голова. Хватит и таблеток.

Да, сейчас мне нужно собраться, подумал он.

Потому что он кое-что придумал.

Кое-что взял.

Кое-что, что поможет ему выбраться отсюда.

Вокруг тишина. Филип не знал, находились ли похитители в доме. Может быть, они заперли дверь и уехали домой, оставив его здесь одного, как все нормальные люди: вот контора закрывается, мы забираем детей из садика, едем домой и все вместе ужинаем.

Он пытался слушать, что происходит. Но не было даже звуков автомобилей, автобусов или самолетов, как в квартире. Ни звонков, ни телевизора, ни музыки.

Он даже не слышал хлопанья дверей.

Он пытался следить за поворотами машины, за временем поездки, посчитать на слух, сколько дверей открылось, сколько раз ключ вставляли в замок — все старался запомнить, но сейчас в голове была пустота. Нужно выбираться отсюда.

И теперь у него созрел новый план.

Шанс появился несколько часов назад, когда они наконец принесли фальшивый договор на подпись. Наверное, его делали так долго из-за неудачной попытки побега и спешного переезда. Возможно, он вел себя как идиот.

— Если вы хотите, чтобы подпись походила на мою, вам придется развязать мне руки, — заявил он Джокеру слабым голосом.

Через пару секунд Джокер вернулся с ножницами.

— Очень мило, — сказал Филип. Он вглядывался в верхнюю часть лица Джокера: были на нем следы сочувствия? Может, он не против облегчить жертве страдания. Но нет, этот странный платок и бьющий в лицо свет мешали увидеть выражение лица.

Он мог прочитать текст. Кроме того, он теперь увидел, как выглядит его тюрьма, где лежит матрас, где стоит ведро, какие здесь стены.

Понял, что нужно сделать.

Ему дали металлическую ручку с клипом, которую можно положить в карман рубашки или пиджака или прикрепить к стопке бумаги.

Он положил договор на колени.

— Так не получится, нужно подложить что-то твердое.

Кажется, они были уверены, что он ничего не сможет предпринять со связанными ногами. Джокер скрылся в комнате. Теперь руки Филипа были свободны. Он притворился, что потирает остаток мизинца. Правой рукой он взялся за клип ручки и, согнув его вверх, отломал. Раздался короткий щелчок, но Филип закашлялся, чтобы скрыть этот звук. Отломанная деталь упала на матрас. Из комнаты ничего не слышно. Филип поставил на обломок колено. Джокер чем-то шуршал в комнате.

Он вернулся с автомобильным журналом в руках.

Филип подложил журнал под договор и поставил свою подпись.

— Вы его отправите? — спросил он.

Джокер наклонился к нему. Он, вообще-то, выглядел не так уж странно, если не обращать внимания на этот ухмыляющийся платок.

При бьющем в лицо свете Филип не мог рассмотреть, какого цвета у него глаза. На лбу тонкие морщинки, еще не такие глубокие, как у стариков. Сколько лет ему может быть? Тридцать? Сорок?

— Ты довольно любезен, — сказал Филип и попытался улыбнуться.

— Я не хочу тебе ничего плохого.

— Спасибо, что развязал руки.

— Сейчас мы тебя снова свяжем. Я тебя теперь знаю и не буду рисковать.

— Сколько вас? Я совсем запутался.

Филип попробовал сыграть на своей беспомощности.

— Неважно. Но все дерьмо делаю я.

— Вы друзья?

— Друзья? — Джокер, кажется, засмеялся. — Что хочешь, только не друзья.

Филип лежал на полу и ковырял стяжки на руках отломанной от ручки железкой.

Она была около четырех сантиметров длиной и сантиметра полтора в ширину. Сделана, скорее всего, из алюминия, может быть, из другого металла. Она холодила руки. Один конец закругленный, но другой, обломанный, острый и неровный.

Он провел пальцем по неровному краю. Царапается.

План.

Он тот, кто действует.

Дома у Эмили горела только лампа на кухне. Свет падал на рабочий островок на столе — единственный в пустой квартире в спящем доме.

Она подумывала позвонить Яну Крона, но плюнула на это. Дело не только в том, что уже поздно. То, как Тедди повел себя с друзьями Филипа, испортило весь настрой на встрече. Нужно подождать, пока все уляжется.