Врата в Сатурн (СИ) - Батыршин Борис. Страница 11

— Никуда. — согласился я. — Француз за каких-то две недели разработал программу исследования связки «обруч»-«микробатут» на орбите Луны. Для того, чтобы забросить туда артефакт и всё прочее, потребное для экспериментов, решено было переоборудовать «Тихо Браге». Заодно на корабле смонтировали комплекс датчиков и контрольно-измерительной аппаратуры, с помощью которых учёные могли бы вести наблюдения, оставаясь на безопасном расстоянии.

— Так для этого и забирают сейчас «Тихо Браге»?

— Не спеши, а? — попросил я. — Корабль, как и было запланировано, поднял «обруч» и всё прочее на орбиту, а дальше дело застопорилось — земные учёные хотели ещё раз проанализировать полученные раньше данные, а «Тихо Браге», чтобы не простаивать, работал пока на околоземных рейсах. Например — перебросил нас с тобой сюда, на «Звезду КЭЦ».

Юрка озадаченно нахмурился.

— И всё это тебе Гарнье объяснил сегодня?

— Он самый.

— А зачем ему понадобился «Тихо Браге», не сказал? Опять надо перетащить «звёздный обруч» на другую орбиту?

— Угадал. — я ухмыльнулся. — Только на самом деле всё куда интереснее. Дело в том, что аппаратура, установленная на «обруче», стала передавать какие-то странные сигналы. Гарнье пытался установить связь с прибытиями и отбытиями через «батут» на «Звезде КЭЦ», но ничего у него не вышло. Вот он и предположил, что в Пространстве артефакт действует как- то иначе, не как на поверхности Луны, и решил на всякий случай поднять его на более высокую орбиту — и сам «обруч», и экспериментальный «микробатут». А единственный корабль, который имеет подходящее для этого оборудования — это «Тихо Браге».

— Могли бы и «крабами» оттащить… — проворчал Кащей. Или этими новыми «омарами», у них тут есть четыре штуки.

— Это на три тысячи километров-то? Сейчас «обруч» висит на той же опорной орбите, что и «Звезда КЭЦ», с афелием в двести двадцать километров, на такие расстояния «крабы» не летают даже с дополнительными баками.

— Три тысячи? — Юрка присвистнул от удивления. — на кой Гарнье понадобилось так высоко забираться?

— Говорит: из соображений безопасности.

— Ну, не знаю… — проворчал Юрка. — Перестраховщик он твой Гарнье, одно слово — француз…

— Уж кому-кому, а тебе грех жаловаться! — я добавил в голос толику ехидства. — Если бы не этот «перестраховщик» — мы бы просквозили прямиком к «Заре», без захода на станцию, и не встретился бы ты со своей ненаглядной скрипачкой!

Браслет на моём запястье пискнул, и сразу заверещал сигнал внутренней связи. Юрка торопливо хлопнул ладонью по клавише.

— Монахов и Кащеев? — зазвучал из никелированной решётки приятный женский голос. — Вас ждут у третьего шлюза. «Тихо Браге» отбывает в четырнадцать-тридцать, но капитан просил быть на борту хотя бы за полчаса. Так что, не опаздывайте!

— Так точно, не опоздаем! — жизнерадостно отозвался Юрка.

— Тогда удачного вам полёта! — ответил голос, и переговорник умолк. Я покосился на часы — до старта оставалось почти два часа.

— Всего полтора часа осталось. — сказал Юрка, тоже посмотрев на браслет, на котором мигал цифрами отсчёт внутристанционного времени. — Не понимаю, к чему эта спешка? Вполне могли бы дождаться «Ломоносова»…

— Перед смертью, как говорят, не надышишься. Иди, прощайся со своей ненаглядной скрипачкой, а я на корабль.

— Кота только прихвати. — он кивнул на Дасю, прислушивавшегося к нашему разговору из своего угла. — Не таскать же мне его клетку по всей станции!

— Боишься, что Мира обрадуется ему больше, чем тебе? — Девушки — он такие: только дай потискать котиков…

— Между прочим, надо заглянуть к рекреационщикам, взять у них кошачьи гермомешки. — сказал Юрка, проигнорировав моё язвительное замечание. — Им с Земли недавно прислали пять штук. На «Звезде КЭЦ» тоже есть кот, это для него. Ну, я и выпросил парочку.

— Гермомешки? — удивился я. — Впервые слышу о таких. Это что, вместо лотков с опилками — чтобы, значит, кот в невесомости мог свои дела делать? Специальные такие, для невесомости…

— Шутишь? — Юрка хохотнул, видимо, представил, как может выглядеть такой процесс в натуре.

— Не угадал. Помнишь, на «Астре», во время учебной тревоги Юлька запихивала мистера Томаса в «Скворец»? После того эпизода и придумали эти гермомешки — по сути, обычные пузыри из прочной воздухонепроницаемой ткани с герметической застёжкой и штуцером для воздушного шланга. Если приключится на борту ЧП, ловишь кота в такой мешок, запечатываешь и присоединяешь шлангом к стандартному чемоданчику жизнеобеспечения — и пусть сидит, пока не дадут отбой тревоги.

— Ну-ну… — я недоверчиво покачал головой. — Насколько я успел узнать этого хвостатого разбойника, он просто так не дастся. Сам будешь ловить, если что. И учти: на этот раз расцарапанной щекой можешь и не отделаться!

VI

Когда я увидел Юрку-Кащея в компании Миры, то испытал мгновенный приступ досады: ну вот, явилась, декабристка… Недаром говорят: «долгие проводы — лишние слёзы»; не могли в каюте попрощаться, что ли?

Мысль эта мелькнула — и разбилась вдребезги о станционный «Скворец», в который облачилась скрипачка. Шлем от гермокостюма пристроился поверх груды багажа на тележке, которую волок Юрка: два стандартных контейнера жизнеобеспечения со свисающими шлангами (сам он, как и я, тоже был в персональном «Скворце» с эмблемой «Зари» на левой стороне груди) и два чемодана. Нет, даже, влюбившись по уши, Кащей не мог стать таким идиотом!..

— И как это всё понимать? — грозно осведомился я. — Кстати, привет, Мира, давно не виделись…

Скрипачка несмело улыбнулась и сделала шаг назад, спрятавшись за спину своего спутника. Юрка, наоборот, независимо вздёрнул подбородок.

— А что тут такого? — спросил он, не став дожидаться обвинений. — Слетает с нами, я ей «Зарю» покажу, а с обратным рейсом вернётся на «Звезду КЭЦ»! Следующий концерт у них только через два дня, как раз успеет…

— Ну, раз успеет, то это, конечно, меняет дело. — я и не думал скрывать яд, сочившийся из каждого слова. — А у капитана «Тихо Браге спросить не пробовал»?

— У второго пилота, он не против. С условием, что Мира даст концерт для экипажа прямо на борту.

— Я согласна! — пискнула из-за Юркиной спины скрипачка. — У меня и сольная программа есть, я с ней на 'Гагарине выступала!

— И вообще, чего ты взъелся? — Юрка, почувствовавший поддержку, добавил твёрдости в голос. — Подумаешь, слетает с нами! Никто и не заметит…

— Никто говоришь? А как насчёт Валерия Фёдоровича? Не уверен, что начальник станции одобрит эту экскурсию!

— Ну, не знаю… — от такого аргумента отмахиваться не стоило. — Быковский тут, на станции главный, а мы же собираемся на «Зарю»! Можно и не докладывать, тогда никто ничего не узнает!

— А твои, Мира, коллеги-музыканты? Они что, все это время

— Я предупредила девчонок, они никому не скажут! — Голос Миры дрожал, глаза — огромные, чёрные, словно итальянские маслины — подозрительно увлажнились.

…Как мне удалось не расхохотаться, представив, как девушки-консерваторки несколько дней подряд будут делать вид, что их подруга где-то тут, только вышла ненадолго — тайна сия покрыта мраком…

— А про браслет забыли? — я кивнул на запястье скрипачки. — Или думаете здесь его оставить? Так это зря — стоит его снять, и браслет через десять минут подаст сигнал тревоги. Как, кстати, и в том случае, если Мира покинет станцию, не зарегистрировавшись предварительно у диспетчера!

— Действительно… — Юрка сразу сник. — Об этом я не подумал…

— Хочешь, перечислю ещё десяток пунктов, о которых ты тоже забыл?

На Юрку было жалко смотреть. Мира уже откровенно хлюпала носом и тёрла глаза.

…Детский сад, да и только! Я вспомнил одну из миниатюр Михаила Задорнова — он рассказывал о полёте на пассажирском АН-2 где-то то ли в Коми. Тогда в самолёт набилось народу на треть больше положенного; на вопрос — как им продали билеты? — неучтённые пассажиры «аннушки» отвечали: «Какие ещё билеты? С мужиками договорились, чтобы подбросили…» Тогда, в далёких (во всех смыслах!) девяностых это звучало, как анекдот — но мог ли я представить себе, что стану свидетелем чего-то похожего, только на космическом корабле, совершающем окололунный рейс? Вот уж действительно: человечество семимильными шагами продвигается в космос, не забывая тянуть за собой земные привычки, в том числе и такие вот… Задорнов наверняка был бы от такой истории в совершеннейшем восторге — впрочем, сейчас Михаил Николаевич ещё не всенародно любимый сатирик, а никому не известный рядовой инженер одной из кафедр Московского Авиационного Института. И далеко не факт, что он на волне всеобщего подъёма космической тематики переквалифицируется в работники эстрады, а не предпочтёт инженерную карьеру…