Дочь палача и театр смерти - Пётч Оливер. Страница 45

«Придорожный крест! – пронеслось у него в голове. – В день нашего приезда!»

Это было в день их приезда, когда они с отцом ехали в телеге с извозчиком. Они останавливались у поминальника на краю долины, и у подножия креста лежали такие же ветки и камешки. Ради всего святого, что все это значило?

– Вюрмзеер ушел, – прошептал Максль. – Давайте спустимся и посмотрим, что он там делал.

Ребята быстро спустились со скалы и встали перед стеной с рисунками. Вблизи знак, выложенный на земле, казался более странным и зловещим.

Как дьявольская метка.

Йосси расшвырял его ногой. Ветки и камешки разлетелись в разные стороны.

– Этот Вюрмзеер ублюдок, ничем не лучше своего сынка! – выругался он. – Не важно, что это было. Главное, избавились. – Он зябко потер ладони. – Как-то мне расхотелось сидеть в пещере… Давайте возвращаться.

Петер кивнул. Ему тоже захотелось обратно. Но больше всего хотелось рассказать отцу о происках Вюрмзеера. Быть может, он тем самым сумеет помочь своим в поисках убийцы? Наверняка они будут благодарны ему, и отец станет проводить с ним больше времени – теперь, когда Петер выяснил нечто очень важное.

Что бы ни означал этот знак, это не сулило ничего хорошего.

– Что я должен?

Симон уставился на своего тестя, словно перед ним стоял лесной дух. Он едва не валился с ног от усталости и недосыпа. Накануне вечером цирюльник заглянул домой к Кайзеру, чтобы уложить Петера. Мальчик действительно нашел несколько новых друзей, о которых с воодушевлением рассказывал отцу. Но Симон слушал лишь вполуха. Мысленно он был уже с раненым Мартином, который нуждался в его помощи. Юного лесоруба всю ночь лихорадило, и он кричал во сне. Рана на ноге открылась, и пришлось наложить на нее новую повязку. Сегодня утром Симону с трудом удалось найти несколько помощников, чтобы отнести несчастного домой, в бедную хижину у подножия Лабера.

После этого Симону пришлось обойти кое-кого из больных, которые уже не могли выйти из дома. Когда он, изнуренный, наконец-то вернулся в цирюльню, то встретил там Куизля – затем лишь, чтобы услышать еще одно жуткое известие.

– Ты все слышал, – проворчал палач. – Лехнер ждет тебя завтра утром в Эттале. Будешь помогать мне при допросе.

– Это не допрос, а самая обыкновенная пытка! – прошипел Симон. – Сколько еще люди будут прибегать к этой дикости вместо того, чтобы обратиться к голосу разума?

Он опустился на стул и погрузился в раздумья. В общем-то, Фронвизер знал, что рано или поздно это коснется и его. При допросах с пристрастием необходимо было присутствие врача, чтобы подозреваемый не потерял вдруг сознание, а то и вовсе не умер. В Шонгау этим занимался сначала его отец или прежний цирюльник, а теперь Мельхиор Рансмайер, который без зазрения совести прибирал лишние деньги и не слишком-то заботился о раненых. Симон же считал пытку пережитком прошлых, темных эпох, но, к сожалению, в Шонгау его взглядов никто не разделял.

– Может, до этого и не дойдет, – попытался успокоить его Куизль. – Доказательства до того очевидны, что Ксавер должен сразу признаться. Может, достаточно будет показать ему орудия пыток.

Палач рассказал о странных фигурках в мешке Ксавера, одна из которых была найдена недалеко от места убийства Урбана Габлера.

– Это точно такая же фигурка, какую ты нашел здесь, в цирюльне, – пояснил Куизль и показал на резного иудейского законника, стоявшего на полке среди банок с коровьими глазами и жабами. – Если такая же найдется в доме Файстенмантеля, связь будет очевидна. Ксавер хотел отомстить некоторым членам общины. Сначала он оставлял для каждого из них резную фигурку, чтобы предупредить, а после убивал. – Куизль скрестил руки на груди и откинулся на скамье, слишком маленькой для него. – Я поймал Ксавера в тот самый момент, когда он вознамерился прикончить старого Файстенмантеля. У него был при себе нож для резьбы, им-то он, видимо, и собирался обработать толстяка.

– Даже не знаю. – Симон задумчиво склонил голову. – В случае с Файстенмантелем вы, может, и правы. Как-никак он разорил семью Ксавера, у парня были все основания для мести… Но Урбан Габлер и старый цирюльник? Какое они имеют ко всему этому отношение?

Куизль пожал плечами:

– Габлер входил в общинный совет, а Ландес, будучи цирюльником, наверняка имел здесь определенное влияние. Не исключено, что оба помогали Файстенмантелю вытеснить Айрлей из долины.

– И тогда Ксавер принимается мстить, подсовывая им для начала резные фигурки? – Симон прошел к полкам и вернулся с резным фарисеем. Он перевернул его и показал надпись на торце: – И вообще, к чему это Et tu?

– Мне почем знать! – Куизль стоял на своем. – Как бы то ни было, фигурки принадлежат Ксаверу, в этом сомнений нет. У него их целый мешок был!

– Вы ведь сами говорили, что Ксавер с Домиником были хорошими друзьями, – не сдавался Симон. – Зачем ему убивать друга? Только потому, что Доминик был сыном его заклятого врага? Это ни в какие рамки не укладывается.

– Укладывается или нет, не важно, – проворчал Куизль. – Ксавер лучше всего подходит на роль убийцы. А Лехнер хочет как можно скорее разобраться с этим делом.

– Как и вы, – тихо произнес Симон.

– Черт бы тебя побрал, как ты не понимаешь? – Палач с такой силой стукнул по столу, что задребезжали банки на полках. – Я и моя семья у Лехнера на крючке! Если я не помогу распутать ему это дело, он мне житья не даст в Шонгау!

Симон вздохнул:

– Хорошо, вы отвесили затрещину Рансмайеру. Не исключено, что из-за этого у вас будут неприятности. Возможно, даже у всей нашей семьи. Но это вовсе не значит, что невиновному…

– Это еще не всё, – резко прервал его Куизль. – Лехнер ясно дал мне понять, что, если я не помогу ему, Георгу никогда не позволят вернуться в Шонгау. Запрет останется в силе навсегда.

Палач отвернулся и принялся вытряхивать из мешочка остатки табака, чтобы набить трубку. Пальцы у него слегка дрожали. Наступило тягостное молчание.

Симон прикусил губу.

– Я… понимаю, – произнес он нерешительно.

– Ни черта ты не понимаешь.

Якоб отложил трубку и с хмурым видом уставился в открытое окно, на журчавший рядом с домом Аммер. Симон не в первый раз отметил, как сильно состарился его тесть. Многочисленные «дары» судьбы были отмечены глубокими морщинами на его лице. Палач по-прежнему был силен, как медведь, но словно усыхал под крепкой шкурой, словно мертвая, высохшая гусеница в коконе. Щеки и глаза у Куизля покраснели от продолжительного пьянства, длинный нос был пронизан тонкими сосудами.

– Я понимаю, каково вам сейчас, – немного спустя пробормотал Симон. – Мне тоже тяжело расставаться с Петером. Даже представить не могу, что он ко мне никогда не вернется. – Он помедлил немного, потом продолжил твердым голосом: – Но я всегда знал вас как человека, верного своим принципам. Вы понимаете, что здесь все не так просто, как кажется. И все-таки…

– И все-таки хочу, чтобы это поскорее осталось в прошлом, – перебил его Куизль. – Да, ты прав, я теряю хватку. Но я и не могу вечно оставаться сильным! Теперь пусть другие тянут лямку, я слишком стар для этого.

Он повернулся к Симону, прищурил глаза. Палач снова был неуязвим, как раньше. Момент слабости миновал.

– Поэтому завтра я буду пытать Ксавера, – продолжил он решительно. – Сделаю все быстро и на совесть, и ты мне в этом поможешь. А после мы вернемся к тем, кто в нас нуждается. К нашей семье.

Долгое время оба хранили молчание. Только шум реки нарушал тишину.

Потом снаружи послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Петер. Он был взволнован, по лицу его струился пот.

– Папа, мне… мне нужно кое-что рассказать тебе, – начал он, задыхаясь. – У нас есть укрытие в лесу, и…

– Петер, давай ты расскажешь это в следующий раз, – прервал его Симон усталым голосом. – Нам с дедушкой нужно обсудить кое-что важное.

– Но, папа, я только хотел сказать, что…