Как провести медовый месяц в одиночестве (ЛП) - Хейл Оливия. Страница 59

Он расстегивает пуговицу на рубашке, обнажая меня полностью. Я наблюдаю за ним, а он — за мной. Воздух на моей коже прохладный, но его взгляд горячий.

Пятницы обычно проходят именно так. Он приезжает в город после рабочей недели, и мы празднуем начало выходных именно так. Дома, предаваясь наслаждению друг другом.

Затем мы проводим субботы и воскресенья, исследуя окрестности, ходим за продуктами или смотрим фильмы.

После каждого уик-энда я с еще большим нетерпением жду следующего. Для него.

Пальцы Филиппа начинают дразнить и поглаживать меня, как раз там, где мне нужно, и мои глаза полузакрываются. В моем теле все еще сохраняются остатки прежнего удовольствия, я чувствительна, и не сразу мое дыхание учащается.

— Ты такая красивая, — бормочет он. — Это сжимает мое сердце, все время, черт возьми.

И я верю ему.

Потому что я чувствую к нему то же самое. Неважно, когда я вижу, как он просыпается по утрам, или когда мы болтаем во время долгих поездок на машине, или даже когда он сосредоточен на рабочей электронной почте.

— Вот так, — бормочет он и вводит в меня палец. — Боже, какая ты красивая.

Моя спина начинает выгибаться. Его пальцы ускоряются, кружась, поглаживая и накачивая, а затем он наклоняется и проводит языком по моему клитору.

Я кончаю.

Он гладит меня до конца.

Я медленно возвращаюсь в себя, мои ноги все еще раздвинуты на его коленях, а его рубашка наполовину расстегнута и сбилась вокруг моей груди.

Его руки успокаивающе гладят мои бедра.

— Вот и все.

— Вау, — шепчу я и смотрю в его теплые глаза. Темно-синие, жидкие, а в уголках его губ притаилась мягкая улыбка. — Я люблю тебя.

Его руки приостанавливаются. Мои слова повисли в воздухе между нами, осязаемые, мерцающие. Которую можно принять или отвергнуть.

Он сжимает губы.

— Правда?

— Да, — говорю я. Мои волосы в беспорядке, я полуголая, и я чувствую себя более похожей на себя, чем когда-либо за долгое-долгое время. — Ничего страшного, если ты еще не дошел до этого или не хочешь говорить. Но я хочу, чтобы ты знал, что я чувствую.

— Правда? — спрашивает он.

— Да, так сильно, что я не знаю, что со всем этим делать. Это застало меня врасплох… но мне это также нравится.

Он сдвигает нас, так что он наполовину лежит на мне. Его лицо близко к моему, и его вес на мне восхитителен.

— Иден, — бормочет он и целует меня. — Иден, черт.

— Все в порядке, — говорю я. — Все в порядке. Это ничего не меняет.

— Дело не в этом. — Он прижимается головой к моей шее. Долгое время он не двигается, и я чувствую, как быстро бьется его сердце о мою грудь.

Потом он поднимает голову, и его глаза стекленеют.

— Я тоже люблю тебя. Люблю гораздо дольше, чем предполагал. Это подкралось ко мне, сначала медленно, а потом так быстро, что я не успел опомниться.

— Правда? — пробормотала я.

Он кивает, и его рука поднимается, чтобы коснуться моего лица.

— Да. Не думаю, что я когда-либо испытывал это или чувствовал так много раньше.

— Не так, как сейчас, — говорю я.

— Не так, — соглашается он. — Я знаю, как больно бывает, когда все рушится. А сейчас? Чувствовать себя так? Не думаю, что смогу справиться с этим, Иден. Если бы я потерял тебя.

Я обхватываю ногами его бедра и прижимаюсь лбом к его лбу.

— Ты не потеряешь.

— Нет?

— Нет, — пробормотала я и зарылась пальцами в его волосы. — Кроме того, это, ты и я? Это приключение. Мы уже бывали в таких.

— Бывали, — соглашается он и проводит губами по моим губам. Они горячие. — Но это были походы в лес и наблюдение за вылуплением морских черепах.

— Так что, возможно, это нечто большее, — говорю я. — Я также знаю, каково это — быть раненным.

— Я знаю, что знаешь, — говорит он, и в его голосе слышится страдание. Он уже несколько раз говорил мне, что я должна указывать на Калеба, если мы увидим его в городе. Не то чтобы я знала, что он сделает, если я это сделаю. — Поверь мне, я никогда не позволю тебе пройти через это. Никогда.

— Верно, — говорю я и провожу пальцами по его волосам. — Я знаю, что ты этого не сделаешь.

Он снова целует меня. Поцелуй наполнен обещаниями будущего, волнением неизвестности и всеми теми словами, которые мы только что произнесли. Я целую его в ответ. Потому что приключение, в которое мы отправляемся?

Возможно, оно станет моим самым любимым.

ЭПИЛОГ

Три года спустя

Краем глаза я смотрю на Филиппа. Он листает мой блокнот, заполненный каракулями, которые я сделала во время перелета. Я даже взяла с собой маркеры, и заметки к каждой главе имеют свои разноцветные заголовки.

Таксист быстро входит в поворот, и я хватаюсь за подголовник впереди себя.

— Держитесь! — говорит водитель с усмешкой. — Впереди еще больше поворотов. — Двигатель машины протестует, пока мы едем вверх по дороге. Слева от нас — бесплодный склон холма, справа — кустарник. — Так, теперь нужно смотреть. Когда мы подъедем сюда, направо.

Когда он огибает угол, из кустарника открывается прекрасный вид на сверкающее голубое Эгейское море. Оно простирается насколько хватает глаз. А под нами, на скалах, высятся белые дома. Квадратные, как сахарные кубики, они выстроились вдоль выжженных солнцем склонов, каскадом спускающихся к лазурным водам.

— Боже мой, — шепчу я. Мы видели голубой океан, когда летели сюда, но этот вид намного лучше.

— Это впечатляет, — говорит Филипп. — Мне очень нравится идея — вот так поймать их всех вместе.

Я отвожу глаза.

— Что?

Он протягивает блокнот.

— Сюжет? Мне нравится. У тебя есть отличная идея для сюжета: они все занесены снегом на роскошном горнолыжном курорте.

— Правда? — говорю я, ухмыляясь. — Ты так думаешь?

— Определенно. Достойное продолжение твоей последней книги.

— Спасибо. Прости, что заставила тебя читать ее сейчас, на этом извилистом пути.

Он усмехается.

— Я сам предложил.

— Ты видишь это? Вид?

— Да. — Он протягивает руку и берет меня за руку. — Это потрясающе.

— Я не могу поверить, что мы действительно здесь.

— Я тоже, — говорит он и криво улыбается. — А вот во что я не могу поверить, так это в то, что ты придумала целый сюжет для своей следующей книги, учитывая все безумие последних нескольких недель.

Я пожимаю плечами.

— Я тоже. Может быть, именно поэтому? Моему мозгу нужно было отвлечься от планирования вечеринок и рассадки гостей?

— И он сразу перешел к убийству, — говорит он, но в его голосе слышится только веселье. Я полностью превратила его в наркомана, помешанного на настоящих преступлениях. Он и так был наполовину им, как я однажды сказала ему. Документальные фильмы о реальных преступлениях и убийствах относятся к тому же лагерю. В свою очередь, он открыл мне глаза на совершенно новый мир документальных фильмов об исторических преступлениях или, что еще более безумно, о финансовых преступлениях. Это не менее интересно.

Теперь он официально является юридическим консультантом моих историй. Он сделал "Убийство в солнечном свете" лучше, чем все мои предыдущие книги, просто позволив мне поработать с его мозгами.

Конечно, иногда предложения оказываются бесполезными. Почему у него так сильно напрягается челюсть, когда он смотрит на нее? спросил он однажды, опустив мою рукопись и нахмурившись.

Потому что это показывает, что он втайне тоскует по ней!

Он на это не купился, но есть вещи, которые нужно быть просто читателем романов, чтобы оценить.

Таксист останавливается перед курортом. Это видение белых, выбеленных известью стен с оттенками голубого и терракотового. Два огромных узловатых оливковых дерева окружают деревянную дверь, обозначающую вход в новый пятизвездочный комплекс корпорации «Зима» на греческом острове.

— Как он выглядит старым, — спрашиваю я, — если он открылся полгода назад?