Икар из Пичугино тож - Хилимов Юрий Викторович. Страница 4

— Слушай, дед, я хочу у тебя спросить по поводу той картины, что висит в гостиной.

— Которой? — мягко спросил Сергей Иванович. В гостиной висело две репродукции и две картины.

— Ну, той, где корабль и где в небе летит человек.

— А-а-а-а… Спрашивай. Что там?

Алеша немного замешкался, пытаясь сформулировать вопрос. Еще минуту назад он твердо знал, что хотел спросить, но теперь это не казалось ему столь очевидным.

— Она такая странная…

Сергей Иванович широко улыбнулся в ответ:

— Это же совсем не плохо, правда?

— Да. Я и не говорю, что это плохо. Как тебе сказать… Она не то что неплохая, она очень даже хорошая. Я ее полюбил. Там про то, как правильно и по-доброму устроен наш мир. Но те ноги, торчащие из воды… Как это объяснить… Они не дают мне покоя.

— Не наступай мне на шланг, — попросил Сергей Иванович.

Алеша посмотрел вниз и увидел, как его левая нога прижала к земле силиконовую кишку. Он резко поднял ногу, позволяя шлангу, как змее, уползти дальше.

По тому, как дед не торопился комментировать услышанное, Алеша почувствовал, что затронул какую-то непростую тему.

— Во-первых, это репродукция великой картины гениального художника… — сказал Сергей Иванович. Он вспомнил ноги тонущего Икара и теперь задумался сам, не зная, что ответить десятилетнему пацану.

На даче у Глебовых висела подаренная друзьями семьи репродукция второго варианта знаменитой картины Брейгеля, которая, как выяснилось экспертами, скорее вовсе и не принадлежала кисти великого мастера. Честно говоря, замысел без Дедала Сергею Ивановичу нравился гораздо больше. Он не был таким «в лоб» и своей недосказанностью действовал сильнее, но, как говорится, дареному коню…

— Помнишь, мы с тобой читали греческие мифы?

— Конечно, — ответил Алеша. — Конечно, я помню.

— Мы как-то читали с тобой историю про Дедала и Икара. Вот те ноги, о которых ты говорил, — это как раз ноги бедняги Икара.

Алеша разочарованно кивнул и повернулся, чтобы пойти по своим делам.

— Куда ты пошел? — окликнул внука Сергей Иванович.

— Давай потом договорим, дед. Ладно? Я бабушке обещал еще клубнику собрать.

Сергей Иванович понимал, что не такой ответ ожидал услышать Алеша, он спрашивал вовсе не про сюжет. Сергей Иванович был ужасно недоволен собой. «Вот чертенок, — подумал он и беззвучно рассмеялся. — Вечно застает меня врасплох своими вопросами».

В тот вечер во флигеле еще долго горел свет. Это Сергей Иванович искал в библиотеке ответ на вопрос своего внука. Он не мог ограничиться нидерландской пословицей, что «ни один плуг не остановится, когда кто-то умирает». Во-первых, такой ответ казался ему слишком безнадежным для столь юного отрока, а во-вторых, сам он отнюдь не был уверен в истинности такового толкования.

Тем же вечером у себя в библиотеке Сергей Иванович разложил на письменном столе альбом с изображением «Падения Икара». Взяв лупу, он принялся скрупулезно рассматривать иллюстрацию, периодически прерываясь на то, чтобы сделать глоток чая и посмотреть в окно, — так легче думалось. Несколько раз он вставал из-за стола и ходил взад-вперед по комнате, потирая руки. Сергей Иванович заметил, как им постепенно начинает овладевать столь знакомое (и уже немного подзабытое) сладостное ощущение предчувствия чего-то неслучайного и жутко интересного. «Что-то да будет с этого», — подумал Сергей Иванович и с этой мыслью отправился спать.

Глава 3

ДАЧА «ЗЕЛЕНАЯ ЛИСТВА»

Дачу «Зеленая листва» прозвали так из-за цвета металлического профиля, которым была покрыта двускатная крыша ее беседки. Это уже потом хозяева дачи таким же сочно-зеленым цветом выкрасили забор и калитку. Дом располагался на возвышенности. Это местоположение на высоком берегу делало его со стороны пристани и пляжа похожим на какой-нибудь маяк — так сильно он выдавался среди прочих домов. Дача выходила к бетонной дороге — любимому месту променада дачников. Длинная, как взлетная полоса, бетонка одновременно являлась местной набережной, поскольку проходила вдоль реки. Хотя по ней и проезжали машины, но все же велосипедистов, бегающих детей и фланирующих вечером жителей дачного поселка здесь было гораздо больше.

Сам дом был вполне себе обычный, без изысков: три комнаты на первом этаже, три — на втором.

Внизу кухня, которая в теплое время года мало использовалась. Семья предпочитала есть в беседке, а пища готовилась под навесом у бани, в так называемой летней кухне. К домашней кухне примыкали две комнаты. В самой маленькой из них когда-то давным-давно располагалась спальня для гостей, а теперь была устроена кладовая. Там в двух огромных шкафах хранились одежда на любую погоду, постельное белье, полотенца, скатерти и занавески. Туда складывали все необходимое для стирки и уборки в доме, а кроме того, электрические лампочки, удлинители, запасные розетки и выключатели, щетки, бечевки, отвертки и много другой всякой всячины, какая могла бы вдруг неожиданно пригодиться. Вторая из комнат, большая и просторная, выходила окном на внутриквартальную улицу и служила спальней Сергея Ивановича и Елены Федоровны. Двуспальная кровать в ней была новая, а вот светло-коричневого цвета комод, трюмо и полированный шифоньер остались еще со времен родителей Сергея Ивановича. В значительной степени все же это была комната его жены, по той причине, что она проводила здесь больше времени. Летом Сергей Иванович часто пропадал у себя во флигеле, однако все же без Елены Федоровны он не мог находиться слишком долго. Ему периодически необходимо было просто быть с ней в одной комнате, чтобы она сидела рядом и штопала носки или пришивала пуговицу. Зная, что она где-то рядом с ним сидит и смотрит свой сериал, он спокойно засыпал, и такой сон всегда был очень крепким.

Второй этаж дома был весь отдан на откуп детям и внукам.

Дочь Сергея Ивановича и Елены Федоровны Марина была такой же неугомонной, как и ее родители в молодости. На живых примерах она очень хорошо усвоила, что надо жить честно по отношению к себе и заниматься лишь тем, что действительно нравится. В поисках этого самого интересного дела чем только не занималась Марина в детстве и юности: иностранные языки, музыка, лыжи, кружок по археологии, драмкружок и даже фехтование. В конечном итоге она остановила свой выбор на журналистике, как и ее отец.

Марина взяла самое лучшее от своих родителей. Как и мать, она была такой же высокой, стройной, с пронзительными зелеными глазами; так же, как и когда-то Елена Федоровна, — лидер во дворе и в классе. В детстве за Мариной бегали мальчишки, восхищенные ее смелостью, а в юности — восхищенные ее красотой. Волосы, забранные в высокий тугой хвост, прямая осанка… У нее была идеальная женская фигура — ни дать ни взять гитара. Природа наградила ее густыми длинными ресницами, которые были выразительны сами по себе и не требовали туши. Неудивительно, что в ее окружении всегда было больше ребят, чем девчонок, хотя с двумя подругами детства Марина осталась дружна на всю жизнь. У нее был открытый отзывчивый характер, способный принимать людей почти со всеми их недостатками. Единственное, против чего Марина восставала, — это подлость. Она не могла мириться, если при ней унижали человека, если из-за трусости, жадности или зависти человек начинал терять свое достоинство и делал гадости.

Марина Глебова всегда была крайне увлеченной. Она не умела жить вполсилы. Загораясь какой-то идеей, всецело ей отдавалась, доводя начатое до конца. С годами это свойство характера перестало быть таким импульсивным, как в молодости, но ради любимого дела она по-прежнему была готова на подвиги. Обладая деятельной натурой, Марина не терпела ленную праздность. Она не выносила беспорядка в доме, за что бывала строга к своим детям, заставляя поочередно их дежурить. Все они с раннего возраста были приучены мыть посуду и полы, вытирать пыль, выносить мусор, стирать свои трусы и носки, чистить картошку.