Икар из Пичугино тож - Хилимов Юрий Викторович. Страница 43

— Сережа, ты будешь чай? — послышался голос Елены Федоровны из летней кухни. — Тебе принести?

— Неси.

— С пряником или с медом?

— И с медом, и с пряником, — в привычной манере шутил Сергей Иванович. На самом деле он очень любил сладкое.

У Глебовых царил культ чая. На «Зеленой листве» его могли пить в любое время суток и по любому поводу: чтобы обсудить приятное, тревожное, подивиться какой-нибудь новости и еще по миллиону других причин. Как во многих семьях, чай (реже кофе, который пили исключительно по утрам и иногда по отдельности) выступал эдакой необходимой смазкой для беседы. В этом смысле Глебовы были типично русской семьей. Иногда в беседке под абажуром устраивались чаепития с самоваром. Тогда величайшей забавой для всех становилось прихлебывание напитка из блюдец вприкуску с кусочком сахара. Блюстителем этой традиции была Марина. В такие вечера она всякий раз мысленно уносилась в собственное детство, когда здесь же, на даче, точно так же пила чай вместе со своей бабушкой.

Блюдце обязательно следовало держать по-купечески, на растопыренных пальцах, словно чашу. Напиток позволялось остужать, только сильно раздувая щеки, чтобы содержимого блюдца коснулась тонкая рябь и воображаемый кораблик наполнил свои паруса. Верхом же блаженства оказывались такие чаепития после бани, когда женщины надевали халаты, а на головы повязывали тюрбаны из полотенец. На «Зеленой листве» всегда хорошо чувствовали, что будет уместным для создания нужной атмосферы. Поэтому халаты, которые в семье мало жаловали, выступали скорее костюмами, выполняющими важную роль.

Елена Федоровна пришла на скамейку под липу со столиком-подносом.

— Подожди немного, он очень горячий, — предупредила Елена Федоровна.

Вечер выдался свежим, даже немного прохладным. Так бывает в июне.

— Очень хорошо, — сделав глоток, сказал Сергей Иванович.

— Сережа, нужно завтра разобрать место около компоста, всё руки туда не доходят.

— Там надо короб перевернуть — доски снизу подгнили. С Геркой сделаем или Вадима дождусь, одному неудобно. Я вот думаю про огурцы — что-то плохо растут. И чего им не хватает?..

— Так подкорми их завтра. Вообще, заодно можно все подкормить…

— Прям все?

— Прям да.

— Согласен. С утра этим займусь.

— А я поросли у малины обрежу — заросла она совсем, а потом подвяжу эту, как ее, на фасоль похожа… Вигну.

Новую культуру для «Зеленой листвы» — вигну — Елена Федоровна посадила за липой вдоль штакетника, служащего границей с задами дачи Семнадцатой улицы. По задумке она должна была превратить штакетник в зеленую стену, дав тем самым необходимую приватность и урожай. Растение уже было готово к экспансии окружающего пространства и лишь ожидало, чтобы хозяева придали этому процессу нужное направление. Глебовы активно использовали идею зеленой изгороди. К сожалению, самшиты у них не росли, но росла черная смородина. За домом вдоль забора, функцию которого выполняла сетка-рабица, были высажены кусты этой ягоды, и теперь, выросшие в человеческий рост, они надежно укрывали от посторонних глаз большую часть внутренней территории «Зеленой листвы».

— Лиза, принеси дедушке жилетку, — попросила Елена Федоровна внучку, когда та подошла к вентилю, чтобы помыть руки. — И сама накинь что-нибудь на себя, прохладно.

— Вы что, чай пьете? Не позвали даже.

— Ну так идем.

Лиза вернулась с дедовой жилеткой и креслом-мешком, а потом сбегала на кухню, чтобы сделать себе чай.

— Лиза, поможешь мне завтра привязать вигну?

— Хорошо.

— Но для этого тебе придется рано встать, — предупредила Елена Федоровна.

— Хорошо, — как-то совсем по-взрослому повторила Лиза. — А что будут делать Гера и Алеша, надеюсь, не спать?

Елена Федоровна вздохнула на этот приступ подростковой принципиальности.

— Гера будет помогать дедушке заниматься подкормкой.

— А Алеша? — не отступала Лиза.

— И Алеша будет тоже что-нибудь делать. Обещаю.

— Где твои братья? — спросил Сергей Иванович.

— Алешка во флигеле, наверное в библиотеке, а вот Герка с пацанами где-то, не знаю.

— Але-шень-каааа! — закричала Елена Федоровна, повернувшись в сторону «Хема». — Идем с нами чай пить! Ты слышишь?

Флигель находился рядом, и было слышно, как детский голос что-то ответил, но разобрать слов оказалось невозможно. Вскоре Алеша появился в дверях с африканской маской на лице. Из портативной колонки зазвучали барабаны Черного континента. Маленький шаман начал свой причудливый танец.

Иногда дети устраивали концерты для взрослых, которые могли состоять аж из двух отделений, а иногда, повинуясь настроению, они просто творчески дурачились. Делая широкие шаги в сторону, Алеша то поднимал руки вверх, то опускал их вниз, пружиня на ногах, затем кружился вокруг себя, прыгал. Сидящие под липой громко зааплодировали.

— Африканец, мой золотой, идем пить чай с нами, — говорила Елена Федоровна снимающему маску внуку. — Принеси себе кресло-мешок, а я схожу за твоей чашкой.

Теперь они сидели вчетвером.

— Чем ты занимался в «Хеме»? — спросил Сергей Иванович. Он не любил, когда внуки брали поиграть предметы его коллекции. Когда такое случалось, дед мог строго отчитать, но сейчас не стал ничего говорить на этот счет.

— Я листал альбомы с картинами.

— Снова на голых теток смотрел! — хихикнула Лиза.

Алеша густо покраснел.

— Там они не голые, а обнаженные, — объяснила Елена Федоровна.

— Да какая разница? По-моему, то же самое.

— Голые — это в бане, а в искусстве, в живописи — обнаженные. Когда тело изображают как объект красоты, оно делается возвышенным. Понимаешь?

— Да поняла я, шучу.

— Не смотрел я на них, с чего ты взяла, — запоздало оправдывался Алеша.

— Видела однажды.

— Так, стоп, перестаньте, — сказала Елена Федоровна. — Я слышала, хлопнула калитка. Там, кажется, Гера пришел?

Последнее время Гера участвовал в семейных посиделках, только когда просыпалось особое настроение или вдруг возникала острая потребность в семье. Чаще он был наблюдателем, слегка отстраненно наслаждаясь происходящим, и в ответ на вопрос «Скажи что-нибудь?» лишь загадочно улыбался. Всегда сдержанный, он никогда не открывался по-настоящему, казалось, был мало к кому и к чему привязан. Гера, в отличие от Алеши, не озвучивал своих глубинных переживаний и, как Лиза, не начинал эмоциональные споры. Это давало другим соблазн думать про него, что он не очень развит в эмоциональном плане, не достиг еще юношеской зрелости. А между тем это было совсем не так. Сейчас Гера сидел под липой и вспоминал, как недавно ровно на этом же самом месте его настигло озарение.

Непонятно, что тогда навеяло ему эти мысли. Гера сидел под Акулиной Гавриловной и вдруг понял: и дед, и бабушка, и мама, и отец, и все то близкое, что было в его жизни, что он так любил, когда-нибудь, рано или поздно, должно будет уйти навсегда. Он задумался об этом, испытывая какое-то болезненное удовольствие сродни расковыриванию болячки или давке прыща: «Когда я умру, для меня не станет последующих дней. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда». Каждое новое «никогда» опрокидывало куда-то в ужасное и безвыходное. Сердце учащенно билось, на лбу выступала легкая испарина, все внутри холодело. На пике осознания стало тесно даже на их сдвоенном участке; мальчик был готов броситься на улицу и бежать не оглядываясь вперед изо всех сил. Хотелось кричать, плакать, попытаться что-то сделать. К счастью, сознание не могло удержать это «никогда» больше нескольких минут, и вскоре волна страшных мыслей откатилась обратно в океан сознания. Жизнь продолжила идти своим чередом, но с тех пор Геру временами мучало искушение вновь подумать про «никогда».

Фамильное дерево превосходно выполняло свое предназначение. Оно будило либо обостряло осознание конечности жизни. Дескать, не спи, помни, что ты должен продолжить род, передать эту землю следующему поколению, ведь я не могу достаться чужим людям. В этом смысле совсем не удивительным казалось внезапное открытие Геры под ветвями Акулины Гавриловны — он вступал в тот возраст, когда самому себе начинают задавать новые вопросы и поиск ответов на многие из них требует от человека большого мужества. Не иначе, его собственное прозрение указывало на то, что он стоял на пороге превращения в мужчину, в будущего воина.