Десантники «Сил Спасения» - Каплан Виталий Маркович. Страница 19

– Тогда про что же? Про дела в Группе? Так я же вчера вам докладывал, а сегодня сами знаете.

– Причём тут Группа?

Серпет встал из-за стола, треугольным ключом открыл один из шкафов, долго копался в нём и, так ничего и не достав, с досадой захлопнул дверцу. Потом повернулся к Косте.

– Нет, Костик, не в Группе дело. Разговор будет о тебе.

– Я не совсем понимаю, чего обо мне говорить?

Костя вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Вот оно! Сейчас начнётся!

Серпет ничего не ответил – отвернулся к окну и долго молчал. Потом раздражённо произнёс:

– Да вот и мне тоже не всё ясно. Слушай, а вообще как тебе здесь?

– Я не понимаю, – удивился Костя. – Где это здесь?

– Здесь – это здесь, одним словом, в Корпусе.

– Нормально. А что?

– Нормально, – усмехнулся Серпет. – Сказать «нормально» означает поддержать разговор и в то же время ничего не сказать. Да и что считать нормой? Знаешь ли, это сам по себе спорный вопрос. Нет, ты не волнуйся, – поспешно добавил он, глядя на побледневшего, вжавшегося в кресло Костю. – Я ничего такого не имел в виду. Претензий к тебе нет. Учишься ты хорошо, поведение отличное. С обязанностями Помощника в общем-то справляешься, скоро, видимо, будем переводить тебя в Постоянные. Ты не бойся, я ведь про другое спрашиваю. Костя, давай по-честному – тебе не надоело всё это?

– Ничего не понимаю, – напрягся Костя. – Совсем не понимаю. Вы о чём?

Как-то Серпет странно себя ведёт. К такому повороту Костя не был готов. И раньше никогда таких вопросов за Серпетом не замечалось. К чему же он клонит?

– Это – значит это, – с некоторым раздражением ответил Серпет. – Ты же не маленький, чтобы тебе всё разжевать и в рот положить. Сам соображать должен. Вот, например, зачем ты здесь, в Корпусе?

– Как зачем? – Костя довольно удачно изобразил удивление. На чём Серпет собирается его поймать? – Ну, это… Предназначение… Распределение… Одно Большое Общее Дело… Это же всем известно.

– Это, дорогой мой, слова, – махнул рукой Серпет. – Тем более слова, которые ты плохо понимаешь. Что, кстати, нормально. Другие понимают и того меньше. А вот скажи, что ты сам думаешь? Не стесняйся, нас тут с тобой никто не слышит, и что бы ты ни сказал, это никак на твоей судьбе не отразится. Да и вообще этот разговор нужен в большей степени мне самому. Так что смелее.

– Ну… – протянул Костя. – Предназначение… Это значит, нас готовят к какой-то очень нужной работе. Чтобы приносить пользу.

– И кому же ты собираешься её приносить, позволь поинтересоваться?

– Как кому? Всем. Людям то есть.

– А каким это «всем людям»? – хмыкнул Серпет. – Давай разберёмся. Каких людей ты знаешь? Ну, ребята из твоей Группы. Помощники из других Групп. Ну, я ещё. Наблюдательницы – ты их всего-то и видел не больше десятка. Стажёр Валера. Учителя – ну, их тоже немного. Вот и всё. Именно этих людей ты и имел в виду?

– Нет, вообще людей, – немного помедлив, ответил Костя.

– Как это – вообще? Разве ты ещё кого-нибудь знаешь?

– Нет, конечно. Откуда же?

– Вот и я про то же. Выходит, ты просто знаешь, что есть и другие люди? Пускай ты никогда их не видел, ни от кого о них не слышал…

– Получается, что так, – задумчиво проговорил Костя. – Знаю, что есть и другие.

Почему-то напряжение чуть отпустило его, и это было странно – вопросы Серпет задавал донельзя опасные, и значит, нельзя расслабляться.

– Но откуда ты знаешь? – не отставал Серпет. – Если, конечно, это не тайна.

А в самом деле, откуда? Никто ему, Косте, не говорил.

– Честное слово, Сергей Петрович, – сказал он, – я знаю, но не помню.

– Не помнишь, а знаешь… Знаешь, а не помнишь… Интересно. Ладно, оставим пока эту тему. Тогда другой вопрос. Как ты считаешь, тебе ничего не мешает двигаться к этому самому Предназначению? Только подумай хорошенько, прежде чем ответить. Я же не про дисциплину и учёбу. Тут дело тонкое. И ничего не скрывай – пользы не будет.

Костя замолчал. А потом вдруг, неожиданно для себя, решился. Точно с разбегу пробил головой тонкое стекло.

– Сергей Петрович, я давно хотел сказать. – Слова застревали у него в горле, словно куски непрожёванной пищи. – В общем мне кажется, у меня какая-то болезнь. Голова болит и сны какие-то странные снятся. Я думал – пройдёт, а оно не проходит. Вот я и решил вам всё рассказать.

– Так-так, – проговорил Серпет, откинувшись на спинку кресла. – Успокойся и давай всё по порядку. Во-первых, что именно за сны?

– Ну, приходит ко мне какой-то Белый. Я его Белым называю, так уж само собой получилось. Приходит и начинает всякие морали читать. Что я был болен и только-только начинаю выздоравливать. А главное – он про такое рассказывает, чего не было, а он говорит – было.

– Ну а конкретнее?

– Конкретнее? Ну, например, когда мне было семь лет, я накурился. И мама не пускала меня гулять с ребятами, думала, что я заболел, а тётя Аня мне новую клюшку подарила. И когда он говорит, кажется, что всё так и было. А проснёшься – и понимаешь, что это бред. Какая ещё мама? Что за клюшка? Но он зачем-то впихивает мне всё это в голову.

– Так-так, понятненько. – Серпет подпёр щёку ладонью и надолго замолчал. Потом спросил очень спокойным, даже слишком спокойным голосом: – А ты не припомнишь, сколько раз этот Белый к тебе являлся?

– Не помню. Часто. Раз пять – это точно, а может, и больше. Я же не считал.

– В общем так, – произнёс Серпет, откинувшись в кресле и пожевав губами. – Это и в самом деле болезнь. Она не особо опасная, но, как видишь, малость необычная. Значит, и лечение должно быть столь же необычным. Ты, кстати, не пробовал его прогонять?

– Пробовал. Всё без толку, он не уходит. А один раз я даже ударил его, но кулак прошёл насквозь, будто он из дыма или из тумана. А он на самом деле не из дыма, он живой, как мы с вами, это же видно!

– Гм… Из дыма, говоришь, из тумана? – задумчиво протянул Серпет. – Вот что, Константин. Слушай меня внимательно. Во-первых, обо всех этих делах ни с кем, кроме меня, не говори. Ни Наблюдательницам, ни ребятам, никому. Ну, это, конечно, ты и сам понимаешь. Теперь второе. Когда он снова тебе приснится, сделай вот что. Не спорь с ним, не ругайся. Дождись, пока он тебе всё выскажет, а после, когда исчезнет, проведи круг на том месте, где он стоял. Ну, пальцем или чем-нибудь там. А дальше, как проснёшься, сразу иди сюда, ко мне в кабинет. Только сразу, ни секунды не медли.

– А вы что же, ночью в кабинете будете? – удивился Костя.

– Придётся. Так что сразу жми сюда.

– А как же Наблюдательницы? Они же в коридоре сидят, у стола своего, они же меня остановят, а вы сами сказали – им ничего говорить нельзя.

– Ах да, – спохватился Серпет. – Ладно. Их я беру на себя. В общем иди мимо них, как будто бы ты в коридоре один. Не думай о них. Кто знает, может, они не обратят на тебя внимания. Ну а если остановят… Не реагируй на их вопли, иди как идёшь.

– А если за руку схватят?

– Что ж, ты не маленький. Оттолкни. Сил хватит – вон какие бицепсы накачал. В общем справишься.

– Как?! Это же Наблюдательницы! – Костя едва сдержал крик. – Да меня же за это!.. Вы же сами знаете!

– Ничего тебе за них не будет, – устало улыбнулся Серпет. – Моё слово.

Глава 6

Французский коньячок

Оставшись в кабинете один, Сергей долго стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Ничего путного в голову не приходило, мысли прыгали, точно мартышки в джунглях, дразнились и корчили рожи. Ничего себе, а! Провёл, называется, плановую беседу. Проверил, значит, ментальные реакции! Тупой ведь метод, примитивный как булыжник, и на тебе! В кои-то веки сработал. Хотя и совсем не по методике.

В общем-то дело это простое. Задаёшь объекту вопросы, на которые он ответить не может. Ибо память о Натуральном Мире отшиблена Концентратом, а волевой потенциал блокирован. Задаёшь, значит, вопросы и наблюдаешь за реакцией. Насколько напуган, какова задержка в ответе, какой лексикой пользуется… и всё такое прочее. Полученные данные заносишь в компьютер, смотришь, как ложатся они на теоретическую кривую – и рассчитываешь коэффициент коррекции. Хотя всё можно было бы сделать куда проще и эффективнее. Глубокое ментоскопирование даёт на два порядка большую точность. Но Старик скуп, энергию жалеет, и ментоскопирование проводится лишь раз в год. Да и не слишком он, Старик, в ментоскопы верит. Предпочитает дедовские методы.