Крепость королей. Проклятие - Пётч Оливер. Страница 21
Бледное лицо Хайдельсхайма находилось так близко, что Агнес в очередной раз почувствовала отвратительный запах из его рта.
– Что, интересно, скажет на все это твой отец? – тихо спросил казначей и холодными пальцами погладил Агнес по щеке.
Внезапно голос его снова зазвучал нежно и вкрадчиво:
– У меня к тебе предложение, Агнес. Я держу язык за зубами, и твой юный Матис сможет и дальше ковать здесь гвозди и подковы. А ты ответишь мне согласием. Поверь, так будет лучше для всех нас. – Хайдельсхайм криво усмехнулся, при этом палец его скользнул с подбородка Агнес к вырезу на груди. – Для тебя, для меня и для Матиса. Ну, что скаж…
Он вдруг разинул рот и тихо застонал – ибо Агнес врезала ему коленом точно между ног.
– Ты… ты пожалеешь об этом, стерва, – простонал казначей, скорчившись от боли. – Ты и твой драгоценный Матис. Я вас…
– Замолчите! Вы до того ничтожны, Хайдельсхайм, что мне от одного вашего вида дурно становится. – Агнес выпрямилась во весь рост и, точно разгневанная королева, взирала на скорченного казначея. – Как вы смеете угрожать мне? Мне, хозяйке Трифельса!
Как ударила, так и эти слова Агнес произнесла не задумываясь. Но, как только слова сорвались с губ, собственный голос показался ей каким-то чужим. Словно это не она говорила, а кто-то другой. В ту же секунду Агнес снова почувствовала себя юной и ранимой.
– Хозяйка Трифельса, ха! – скривившись от боли, Хайдельсхайм так и не отнял рук от промежности. – Жалкая, спесивая дочь наместника – вот ты кто! А когда отца твоего не станет, ты и этим похвастать не сможешь. И будешь никем, без земли и имущества.
– А вы – провонявший луком, тщеславный секретаришка, не более того.
Не удостоив Хайдельсхайма и взглядом, Агнес вскочила в седло и ударила Тарамиса пятками. С искривленным ненавистью лицом казначей схватил поводья, но в этот миг конь взвился на дыбы. Лишь в последний момент Хайдельсхайм отскочил в сторону. Тарамис устремился вперед и откинул прикрытую дверь в сторону. Агнес прижалась к его шее и унеслась прочь со двора.
– Никто! – вопил ей вслед Мартин фон Хайдельсхайм. – Запомни! Никто!
Но конь уже мчался по сходням во внешний двор. Копыта, как молотки, отбивали по брусчатке. Волосы развевались на ветру. Агнес пронеслась через распахнутые ворота и устремилась в сторону леса.
В течение нескольких минут девушка была не в состоянии на чем-либо сосредоточиться. Мир вокруг нее превратился в туннель бурой и зеленой расцветки. Тарамис летел вниз по склону и вдоль полей, как если бы за ним гнался дьявол. В ушах у Агнес по-прежнему раздавался голос Мартина фон Хайдельсхайма.
Они углубились в лес. Сучья и ветви, как жадные пальцы, тянулись к девушке. Она пригнулась к конской шее и втянула терпкий запах пота, пропитавшего шкуру Тарамиса. Этот запах понемногу ее успокаивал. Агнес постепенно приноровилась к скачке и позволила коню выбирать дорогу. Они скакали вдоль узкого хребта, в северной оконечности которого располагался Трифельс. Мимо пронеслась древняя крепость Анебос, от которой осталось лишь несколько фрагментов стен, за ней последовала высокая, как башня, скала. Наконец впереди показалась крепость Шарфенберг, еще одна заброшенная крепость, расположенная недалеко от Трифельса. Только теперь Агнес замедлила ход. Тропа была скользкая и крутая – не хотелось без нужды подвергать Тарамиса опасности.
Девушка взглянула на крепость Шарфенберг, которая находилась в еще более плачевном состоянии, чем Трифельс. Когда-то она служила для его защиты, как и прочие крепости в округе. Но ее наместник умер несколько лет назад, а нового герцог так и не прислал. С тех пор крепость неумолимо разрушалась, и пустые окна чернели над долиной. Крестьяне уже начали разбирать внешние стены на камни. Неужели Трифельсу грозила та же участь? Агнес самой вдруг стало смешно от гордого звания «хозяйки Трифельса». Госпожа над обнищавшей империей, коли на то пошло…
Хозяйка Трифельса… Хозяйка груды развалин и госпожа над горсткой оборванцев.
Агнес резко одернула Тарамиса и поскакала в обратном направлении, пока не оказалась у развилки, спускавшейся в долину. Посреди болотистых лугов, по другую сторону Зонненберга, дыхание у нее постепенно выровнялось. По грязной дороге, ведущей через расчищенный холм к Ринталю, она пустила коня неспешной рысью. Время от времени навстречу проезжали повозки или другие всадники, но Агнес не обращала на них внимания. Сжав губы в тонкую линию, она пыталась оценить свое нынешнее положение. Хайдельсхайм грозился рассказать отцу об украденной аркебузе. А после всего, что случилось между ней и казначеем, Агнес не сомневалась, что он исполнит свое намерение. Так что же, договориться с Хайдельсхаймом и извиниться перед ним лишь для того, чтобы немного отсрочить неизбежное? Потому что в одном Агнес была уверена, как ни в чем другом: она никогда не выйдет за казначея! Лучше подастся вместе с Матисом к бродягам и уйдет в леса.
Агнес глубоко вдохнула и пустила Тарамиса медленной рысью. За вершиной холма уже показались первые крестьянские дома. В такие моменты она всем сердцем желала, чтобы у нее была мать. Катарина фон Эрфенштайн умерла от тяжелой лихорадки, когда Агнес едва исполнилось пять лет. Поэтому воспоминания о ней были расплывчаты. В сновидениях девушка видела лишь светлое, размытое лицо, как оно склоняется над ней, и слышала тихий, успокаивающий голос. Так что с матерью ее связывали лишь мелодии и некоторые запахи. Сладкий вкус молока с медом, аромат фиалок, старинная окситанская колыбельная…
Coindeta sui, si cum n’ai greu cossire, quar pauca son, iuvenete e tosa…
Почему мать пела ей именно окситанскую песню, оставалось для Агнес секретом. Даже отец, несмотря на продолжительные расспросы, не мог дать ей ответа. Позднее Агнес разыскала песню среди старинных баллад в библиотеке Трифельса. Она оказалась одновременно и красивой, и грустной. Отец говорил, что именно такой когда-то и была ее мать – красивой и грустной. Направив Тристана по узкой проселочной дороге, Агнес напевала себе под нос старинную мелодию:
Отец вообще был очень немногословен, когда речь заходила о матери Агнес. Боль от ее утраты слишком глубоко его ранила, настолько глубоко, что он так и не женился во второй раз. К великому сожалению для Агнес. Время от времени ей так хотелось поплакать в материнское плечо… Отец, камеристка Маргарета и даже кухарка Хедвиг – никто из них не мог заменить ей матери, пусть даже приемной, которой Агнес могла бы доверить свои заботы.
Между тем девушка снова углубилась в лес и направилась обратно в крепость. Она вспотела, дыхание ее участилось, ноги болели от быстрой езды. Но теперь она чувствовала себя хоть чуточку лучше. Низко висящие ветви гладили ее по волосам так мягко, словно хотели утешить. Агнес собралась уже пустить Тарамиса галопом, но ее остановил тихий, едва различимый шум.
Звук повторился, теперь уже отчетливо. Он доносился с дерева, прямо над Агнес.
– Пссст!
Агнес задрала голову. На одной из нижних ветвей кто-то прятался и украдкой махал ей. Это был Матис.
Агнес хотела уже радостно позвать его по имени, но заметила, какой измотанный, измученный был у него вид. Рукава разодраны, штаны забрызганы навозом, а в волосах засохла грязь, и глубокая царапина пересекала лоб.
– Господи, Матис! Что случилось? – воскликнула Агнес и торопливо слезла с коня. – Тебе нужна помощь?
Вместо ответа юноша лишь прижал палец к губам.
– Ты одна? – прошептал он так тихо, что Агнес едва могла разобрать.
Она нерешительно кивнула, и Матис спустился с дерева. Они немного отошли от дороги и углубились в лес. Агнес вела за собой Тарамиса.
Лишь через некоторое время Матис остановился. Он опустился на поваленный ствол и растрепал свои золотистые волосы.