Крепость королей. Проклятие - Пётч Оливер. Страница 73

Матис хотел было возразить, но в этот момент к ним подошел, опираясь на посох, отец Тристан. Старый капеллан погрозил орудийщику пальцем.

– Райхарт, будь ты неладен! – ругнулся он. – Я же строго-настрого запретил ему вставать! Он потерял много крови! Твоя вина, если он теперь помрет.

Райхарт виновато улыбнулся:

– Так просто он не помрет, отче. Того, кто пережил взрыв Толстушки Хедвиг, ничем не возьмешь.

Он со смехом хлопнул Матиса по плечу и отошел за новой кружкой пива. Только теперь юный оружейник почувствовал, до чего измотан. Ноги, шею и плечи стягивали свежие повязки. Все тело словно замотали в сырую листву. У него закружилась голова, так что пришлось снова сесть.

– Вот видишь, что я говорил! Так уж прямо и не возьмешь…

Отец Тристан смерил его взглядом, после чего опустился на сломанное колесо от телеги.

– Мне мало кого удалось спасти, – сказал он с грустью. – Поэтому досадно было бы и тебя потерять после стольких трудов.

Матис взглянул в сторону леса. На ветвях толстого бука висело по меньшей мере полдюжины тел. Они слабо покачивались на ветру, и несколько ворон уже слетелись на трапезу. На темнеющем горизонте вырисовывались контуры Рамбурга. Отовсюду поднимались столбы черного дыма, в посадской части еще догорало несколько сараев и конюшен.

– Сколько людей убито? – спросил Матис.

Отец Тристан нахмурил лоб:

– Я их и не считал. Со стороны Вертингена – все солдаты и бо́льшая часть помогавших ему крестьян. У нас – не так много, но одних только крестьян пять юнцов. Еще у одного из ландскнехтов взорвалась в руках аркебуза. Его даже Господь Бог не признает, если бедняге доведется предстать перед ним. – он перекрестился и взглянул на импровизированную виселицу. – А тем уж и вовсе ничем не поможешь.

– А Черный Ганс?

– Граф Шарфенек собирается устроить над ним зрелищный процесс, – ответил монах усталым голосом и хрустнул подагрическими пальцами. – Его повесят, четвертуют и выпотрошат в Шпейере на глазах у всех горожан. Эрфенштайн с этим, очевидно, не согласен. Вот они и спорят над этим в шатре Шарфенека.

Матису вдруг стало дурно. Он схватился за плечо монаха, чтобы не упасть. Тот вынул маленькую бутылочку и протянул ему:

– Вот, выпей. Снадобье из калгана и арники, поможет набраться сил. Агнес сварила его специально для тебя, перед тем как я отправился сюда.

Матис с благодарностью глотнул из бутылочки. Отвар, сладкий и ароматный на вкус, наполнил живот приятным теплом. Матису сразу стало немного лучше.

– Как… как там Агнес? – спросил он потом неуверенно.

– А ты как думаешь? Беспокоится за тебя, дурень ты этакий! Вчера, когда явились первые гонцы с вестью о победе, Агнес только про тебя и спрашивала… – Капеллан подмигнул: – Она с радостью оказалась бы сейчас здесь, но я дал ей понять, что отец ей за это голову оторвет. Так что она решила дождаться тебя в крепости.

Со стороны лагеря вдруг донеслись громкие голоса. Оглянувшись, Матис различил лишь что-то темное и большое. Только потом он понял, что ландскнехты выволокли из палатки человека, с головы до пят закованного в цепи. Тот несколько раз споткнулся, после чего выпрямился и встал посреди лагеря. В свете большого костра Матис наконец узнал его.

Это был Ганс фон Вертинген.

Ландскнехты обступили его с веселым гомоном. Рыцарь бросал на них свирепые взгляды – лицо черное от копоти, в запекшейся крови, один глаз заплыл, нагрудник измят. Вчера, во время штурма, Черный Ганс сражался, как никто другой. Чтобы скрутить его и заковать в цепи, потребовались усилия пяти человек, но прежде он раскроил двоим из них череп. Кто-то из солдат подобрал комок твердой глины и швырнул в рыцаря. Вертинген пригнулся, но снаряд все же задел ему лоб. По лицу потекла свежая кровь.

– Трусливые свиньи! – проревел он и дернулся так, что зазвенели цепи. – Уж это вы можете! Забросать грязью связанного мужчину! Как сборище прачек!

– Кто тут свинья? Ты или мы? – выкрикнул кто-то из толпы. – Следи за словами, ты, кабанье отродье! Кто-нибудь, вгоните рогатину в брюхо этому хряку, что он заткнулся!

Остальные рассмеялись, после чего полетели первые камни. Правда, большая их часть отскакивала от цепей пленного. Лишь один крепко ударил его в плечо, и Вертинген покачнулся. Казалось, он сейчас рухнет на спину, прямо в огонь, но рыцарь все же устоял. Матис вспомнил, какой ужас внушал разбойник тогда, в лесу. Теперь же юноша проникся к нему чуть ли не сочувствием.

– Прекратить! Прекратить сейчас же!

Приказ донесся со стороны шатра, из которого один за другим вышли Эрфенштайн и граф Шарфенек. Наместник Трифельса огляделся по сторонам, его здоровый глаз сверкал от ярости.

– Не трогать пленника, никому! – гаркнул он. – Или я самолично повешу виновного на крепостных зубцах!

Фридрих фон Шарфенек с веселой улыбкой понаблюдал, как Вертинген ловит ртом воздух.

– Ну, можно же моим людям немного позабавиться со скотом, – проговорил он, нехотя усмиряя ландскнехтов. – Хотя вы правы, Эрфенштайн. Досадно будет, если они сейчас душу из него вытрясут, а ему еще народ в Шпейере развлекать, другим разбойникам в назидание… Слишком много развелось у нас этих висельников. Мнят себя благородными, а на деле ничем не лучше дворняг помойных.

– Я… я родом из благородного дома! – подал голос фон Вертинген и выпрямился, так что звякнули цепи. – Мои предки служили министериалами при кайзере! Вы не имеете права обращаться со мной, как с приблудным разбойником.

– Коим ты и являешься, – проворчал Эрфенштайн. – Возможно, когда-то тебя и называли рыцарем и феодалом. Теперь же ты просто жалкий грабитель и мародер, которого ничего, кроме смерти, не ждет.

Вертинген вздернул запачканный кровью подбородок, откинул назад спутанные волосы и смерил взглядом своего заклятого врага:

– А ты, Филипп, превратился в холуя! Скажи, долго ли ты еще сможешь цепляться за Трифельс, прежде чем господин граф прогонит тебя, как вшивую псину?

– Мы заключили сделку, – глухим голосом ответил наместник. – Род Эрфенштайнов не угаснет, подобно роду фон Вертингенов. Он… продолжится…

Голос его шел на убыль, и Матис едва мог разобрать слова.

Наконец слово взял граф.

– С властью можно либо договориться, либо выступить против нее и проиграть все на свете, – вполголоса проговорил Шарфенек, глядя на израненного разбойника. – Поверь мне, Вертинген, я позабочусь о том, чтобы твое имя было забыто. Истреблено под корень, словно и не существовало твоего рода.

– Это ваше имя…

– Молчи, Ганс! – Эрфенштайн выпрямился во весь свой рост и строго взглянул на старого противника. – Я велел вывести тебя сюда, чтобы ты узнал о нашем решении. Насколько тебе известно, граф предлагал казнить тебя в Шпейере, другим в назидание. Но я не согласился.

Он выдержал паузу. А когда продолжил, голос его звучал жестко и угрожающе:

– Вот что, Вертинген. Ты грабил моих крестьян, убивал моих людей и угрожал моей дочери. Но когда-то ты был рыцарем, поэтому и умереть должен, как подобает рыцарю. Пусть ты этого и не заслуживаешь. Завтра на рассвете мы скрестим мечи, и только один уйдет отсюда живым. Таково мое решение.

По толпе пробежал ропот, некоторые из ландскнехтов в изумлении качали головами. Отец Тристан тоже нахмурился.

– Поверить не могу, что юный Шарфенек на это согласился, – пробормотал он. – Казнив Вертингена в Шпейере, граф прославился бы на всю округу. Я вообще думал, его только это и заботит, а не какая-то там жалкая добыча.

– А зачем Эрфенштайну в это ввязываться? – изумленно спросил Матис. – Зачем рисковать жизнью, когда все давно решилось?

Отец Тристан вздохнул:

– Боюсь, тебе этого не понять, Матис. Филипп фон Эрфенштайн принадлежит к другому времени. Для него этот поединок – дань памяти битве при Гингате. Он, гордый рыцарь, не желает мириться с ролью нищего наместника в подчинении у какого-то дворянина. Если он победит, то его честь будет восстановлена.

– А если проиграет?