Пожарная застава квартала Одэнмате (СИ) - Богуцкий Дмитрий. Страница 96

А потом стало уже поздно.

Ссоры из-за лисы начались сразу же. Безголовый Бэзо — старшина второго корабля — сильно с беловолосым Полукровкой из-за нее разругался. Бэзо хотел себе девицу из семьи Се и всем обещал, что лишит ее девственности. А прекрасная и неприступная лиса его пугала. Сэнсиро, молодой и хваткий вожак первого корабля, был поражен царственным появлением молчаливой лисы и вступился за нее.

Еле дядька Торадзаэмон успел междоусобное кровопролитие предотвратить.

Бэзо той же ночью ушел домой. Увел корабль с десятком приятелей по попойкам, балбесами и лентяями под стать Безголовому, бросив прочих односельчан на берегу, не забыв прихватить с собой собранную к тому времени добычу.

А Сэнсиро принял лису за знатную даму. Звал ее «госпожа». Влюбился в Луну, бывает. Иначе с лисой давно бы поступили, как водится, по-братски. Но Сэнсиро так лихо ворочал отцовским мечом, что возражать особо никто не рискнул.

Надо сказать, Сэнсиро лису не обижал и ценил ее ранг, держал при ней служанку и даже той служанке платил.

Пираты некоторое время провели на берегу, ожидая выкупа, но дождались только появления цинского ополчения, собранного против них со всех провинции.

Еле успели отплыть.

В проливе, на пути домой, корабль настиг бешеный, как горностай, тайфун.

Они едва не погибли на прибрежных скалах. Но лиса, бросив на палубу высохшие фаланги пальцев из могилы забытого мудреца, указала безопасное направление к берегу.

Вако миновали скалы пролива и ушли домой.

Вот только дома их уже не ждали.

Молодой Хэдайро смотрел на лису, потеряв дар речи.

Лиса была действительно, как и рассказывали, ослепительна. Прекрасна. Нечеловечески. В рассказы настоятеля о благодетельных мужах, совращенных ею с благородного пути, — в императоров, оставивших трон ради нее, — верилось. Снежный шелк ее кимоно как каплями крови был усыпан мелким узором алых кленовых листьев.

Хэдайро непослушными руками расставил письменные принадлежности рядом с длинным листом бумаги, разложенным перед лисой на низком танском столике. Растер тушь, выбрал кисть. Обмакнув кисть в тушь, старательно, как ученик на экзамене, изобразил несколько иероглифов, вычурных, в придворной манере, завезенной из материкового Китая и не читаемой здешними рыбаками, знакомыми в лучшем случае со слоговой азбукой. По крайней мере, Сэнсиро, снимавший доспехи в углу комнаты, читать и не пытался.

«Я явился спасти вас».

Он был уверен, что будет точно понят.

Лиса шевельнулась. Изящные пальцы белее шелка едва показались из широкого рукава. Хэдайро, вздрогнув, глубоко склонился, передавая кисть лисе.

Изысканные строчки словно сами пролились на бумагу, — ответ был, естественно, ритмичным и мягко рифмованным. От безусловной глубины ее отказа сжималось сердце.

Дрожащими пальцами, непростительно неуклюже, юный Хэдайро писал в ответ, что сейчас эти люди будут решать ее судьбу, что она в крайней опасности, что он единственный, кто может ей помочь…

Выражение ее лица оставалось непреклонным. Мелко чиркая кистью, она отписала ему удалиться ради спасения собственной жизни.

Склонившись, принимая кисть с тяжестью в груди, Хэдайро понял, что желанию ее не уступит и одну ее здесь не оставит.

Сэнсиро, облачившись в богатое черное кимоно с чужими гербами, приблизился и произнес:

— Она все понимает? Она согласна? Хорошо… Я благодарен тебе, монах…

Сэнсиро протянул руку лисе:

— Прошу вас, госпожа.

Лиса поднялась, Сэнсиро, взяв ее за кончики пальцев, повел в общий зал дома, где их уже ждали.

Хэдайро, подавленный, последовал за ними.

В общей зале, освещенной бумажными фонарями, времени не теряли. Здоровенный, хмельной, с пучком черных волос на потном бритом черепе Бэзо Безголовый травил торговца Годзабуро. Голый мальчишка, рыча, на четвереньках, в ошейнике, за который его держал Бэзо, бросался на забившегося в угол старика. Худой, мосластый Годзабуро возмущенно вопил и пинался. Игрок Иченоза, крупный, как борец сумо, полуголый, зататуированный до бровей рыбацкий старшина, игрок и транжира, падальщик всего выброшенного морем, прибрежный хищник, сидел на полу напротив пускавшего трубочный дым дядьки Торадзаэмона у низкого стола с пирамидой в два кулака высотой, полностью сложенной из китайских золотых монет. Иченоза и Торадзаэмон подливали друг другу сакэ и сторожили друг от друга добычу. Матушка Бэнсо, древняя сгорбленная старуха, принимавшая родами всех присутствующих мужчин, мать уже одуревшего от старости старика Годзабуро, грела сакэ в кипящей на жаровне воде и качала головой.

Когда вошла лиса, навалилась тишина. Даже пацан в ошейнике, бессловесная псина, подобранный когда-то на обломках кораблекрушения, раскрыв рот, пустил длинные слюни.

— Моя! — Годзабуро завопил первым, тыкая в лису худым пальцем. — Моя! Мне! Мне отдавайте… — Старик, не вставая, на четвереньках побежал к лисе, задирая острую бороденку. — Все прощу, все долги. За все годы. Забирайте добычу, золото, а ее мне!

Взгляд лисы прижимал торговца к полу. Он хотел и боялся.

— Лучше дайте мне ее прирезать, — Бэзо Безголовый плюнул, оттаскивая пацана к ноге за ошейник. — Давно мне этого хочется.

— Давай, попробуй, — тихо произнес Полукровка.

— Ну зачем же, — успокаивающе поднял огромные руки игрок Иченоза. — Ну зачем же так громко шуметь? Я, однако же, совсем-совсем не понимаю, зачем так шуметь? Давайте посидим, подумаем обществом, как поступить, учтем и твое мнение, Бэзо. Обязательно учтем. Присаживайтесь. Присаживайтесь, гости дорогие, вот, возле стола. Монаха посадите, — это вы здорово придумали монаха привести. Пусть все запомнит и запишет, а то доверия меж нами, как я могу заметить, нет никакого. А жаль, жаль, не чужие же люди…

Хэдайро сел, где указали, взглянул через стол на дядьку Торадзаэмона. На шее у того, как буддийские четки, висело интересное ожерелье, — Хэдайро опознал в нем связку из семи бронзовых китайских гранат с фитилями. Торадзаэмон тонко улыбнулся Хэдайро, затянулся трубкой — в чашке трубки заалел горящий табак, и громко произнес:

— Так что порешим, община?

От этих его слов тут-то все крепко и задумались.

…Вернувшийся из похода первым, Бэзо совсем распустился. На захваченные деньги он пил-гулял, поил всю деревню, старших не слушал, поступал по-своему. Но наконец Годзабуро явился к нему на корабль с записями, по которым выходило, что всю добычу следует отдать в счет долга — за снаряжение кораблей, за заложенный за три года урожай, за долги, которые в отсутствие добытчиков успел обильно наделать неутомимый игрок Иченоза, — и Бэзо озверел. Торговца, вместе с записями, выбросил в море, а когда с Годзабуро на корабль явился возмущенный Иченоза вместе с прочими деревенскими наводить умиротворение, дело дошло до ножей.

Разобиженный на общину Бэзо спалил корабль, засел всей своей шайкой в домишках на мысу и каждый день тревожил деревенские кладовые и огороды. Сторожей, не дрогнув, бил, а если не доходило — резал.

По дворам исчезали молодые девушки. Сказывали, что поступал с ними Бэзо очень скверно.

Игрок Иченоза, собрав по острову войско с бамбуковыми копьями, ходил войной на мыс — но бежал, раненный тяжелой шипастой дубиной Безголового. Однако община прочно стояла за Иченозу — долги следовало отдавать, старших следовало слушаться.

А тут и Полукровка пожаловал. Сойти на берег ему не дали — памятуя историю с Бэзо, община потребовала сдать оружие и добычу. Даже не дали набрать воды.

А когда немощный Годзабуро узрел пленную лису и оттого совсем ополоумел — не сходя с места, потребовал ее себе в счет всех прежних долгов, — деревенские наконец вздохнули с облегчением. Что там, доля малая — разве жалко ее для старика?

Только позабыли про крутой нрав Сэнсиро Полукровки.

Но Годзабуро, купеческая душонка, выброшенный Полукровкой подальше да поглубже, в набежавшую волну, выплыл и на этот раз.