Серебряный лебедь - Лампитт Дина. Страница 11

— А как же теперь вы, миссис Уэстон?

— Вы ведь не поверите ни одному моему слову. Такова уж несчастная доля так называемой падшей женщины. Стоит ей допустить малейшую оплошность, как радостные сплетницы мира сего захлопают в ладоши и закричат: «Ах! Распутство было написано у нее на лице!» Если она станет все отрицать, ее заодно назовут лгуньей или, что еще хуже, слишком непривлекательной, чтобы примкнуть к развратным кругам женщин, расторгнувших святые узы брака. Я, однако, надеюсь, вы допили чай, миссис Нельсон. Позвольте с вами распрощаться.

Но, несмотря на свою выдержку, Елизавета была расстроена, и это послужило толчком к разладу. Она не принимала Поупа в течение трех недель, в конце концов столкнулась с ним на улице и заставила признаться, что он вел переписку с разными женщинами и клялся им в любви.

— Но неужели вы не понимаете, Елизавета, что я делаю это только во имя спасения моей души? Я понимаю, что я не более чем жалкий пигмей, и поэтому сотни раз благодарил судьбу за вашу любовь ко мне. Я хотел, чтобы с теми, другими, у меня завязалась дружба, нет, неправда… флирт, чтобы выглядеть в своих глазах более мужественным. Понимаете меня?

Этого было достаточно, чтобы она поверила. Прошло уже более трех лет с тех пор, как они полюбили друг друга, и Елизавета теперь очень хорошо его знала. Для Поупа было нормальным заигрывать с другими женщинами на словах, оставаясь верным только ей.

Крик и ветер слились воедино, и морозной ночью Мелиор Мэри в ужасе проснулась. Она зажгла свечу, которая теперь всегда стояла у ее кровати, но ничего не обнаружила. И все же девочка чувствовала, что рядом с ней, разглядывая ее, сидит что-то очень холодное. Воздух в комнате был таким студеным, что изо рта шел пар, а когда вой ветра перешел в рев, по деревянной оконной раме кто-то заколотил. К Мелиор Мэри опять пришло невидимое зло, чтобы превратить в кошмар еще одну ночь. Она услышала тоненький голосок, в котором с трудом узнала собственный крик:

— Христос хранит меня! Господь хранит меня! Оставь меня в покое!

Словно в ответ на ее слова стук усилился, что-то колотило прямо над головой, будто желая раскрошить череп на мелкие кусочки. Мелиор Мэри в ужасе засунула голову под подушку и заткнула пальцами уши.

В ту первую ночь, когда отец услышал ее крик, удары продолжались до рассвета, еще долгое время после того, как он ушел спать. Тогда ОНО исчезло так же неожиданно, как и появилось. Но потом стало стучать часами — и утром, и вечером. И Мелиор Мэри всегда просыпалась перед тем, как неизвестное существо начинало отстукивать свое непонятное послание.

А после той первой ужасной недели все стало еще хуже. Девочка чувствовала, как ОНО подходило к ней, когда рядом никого не было, слышала такой рев, будто ветры со всех земель, по которым не ступала нога человека, собирались вместе и спешили к ней, рассекая пространство. А когда шум достигал пика, она знала, что ЭТО уже находится в ее комнате, потому что воздух сразу становился холодным, как дыхание смерти, и ужасное существо без формы и очертаний садилось на ее кровать и смотрело прямо в лицо несуществующими глазами.

В результате она лишилась своей единственной подруги. Ее гувернантка — расплывшаяся женщина неопределенного возраста и ума, но все же составлявшая постоянную компанию, покинула Саттон на следующую после самых ужасных событий ночь.

Мелиор Мэри, как обычно, легла в постель. Полночная буря уже началась, и тогда ЭТО перешло всякие границы. Внизу, в Большой Зале, оно срывало свою злость, круша все на своем пути. Что-то тяжелое полетело в витражи, и послышался звук бьющегося стекла. Мебель ломали на части и с нечеловеческой силой разбрасывали по полу. Девочка выпрыгнула из кровати и со всех ног побежала в комнату мисс Бронвен, проснувшуюся от ее громкого безудержного плача.

— Что случилось, Мелиор Мэри? Ради Бога, тише!

— Рушится Большая Зала! Неужели вы не слышите, мисс Бронвен? Помогите мне!

Разбудили Джона и всех слуг, зажгли свечи. И оказалось, что ничего не произошло, абсолютно ничего. Испуганные глаза девочки расширились еще больше, когда она увидела все вещи на своих местах и целые окна, даже без малейшей трещины. Зрачки Джона почернели, он повернулся к ней и проговорил:

— Мне надоели твои шутки, Мелиор Мэри. Я поговорю с тобой утром.

Ее попыталась спасти мисс Бронвен, драматически вставившая свое слово:

— Иногда злые духи на самом деле преследуют детей, сэр. Я давно слышала об этом. И больше не останусь в вашем доме ни на один день.

Джон закричал громовым голосом:

— Мисс Бронвен, вы совершенно безмозглая женщина! Вы ничего не слышали, я ничего не слышал, слуги тоже ничего не слышали. Значит, этот проклятый ребенок просто старается привлечь к себе внимание.

— Оскорбляйте меня, сколько вам будет угодно, мистер Уэстон, но я уезжаю отсюда немедленно.

В ту ночь, когда уехала гувернантка, а Мелиор Мэри осталась в своей комнате со старым и глупым слугой, который не мог ее защитить, зло продолжило свое представление. Около двух часов ночи девочка, не смыкавшая глаз, услышала, как сами собой открылись двери Центрального Входа, затем ЭТО пересекло Большую Залу и ужасной шаркающей походкой стало приближаться к западной лестнице, ведущей к ее комнате. Шум все нарастал, Мелиор Мэри слышала его приближение, в конце концов ручка двери повернулась, и она, пораженная ужасом, увидела, как дверь медленно открылась и закрылась. В комнате резко похолодало, затем что-то село на ее кровать и придвинулось поближе.

— Уходи! — взмолилась она. — Уходи!

Раздались мерные удары, и Мелиор Мэри поняла, что больше не выдержит, если не произойдет какое-то чудо, которое спасет ее. Она подняла голову с подушек, выпрыгнула из постели и опрометью бросилась к двери. Раздался звук, требующий, чтобы она остановилась, но, зная, что ЭТО будет преследовать ее, девочка уже неслась вниз по ступенькам в комнату отца, из-под двери которой лился свет. Значит, он еще не спит.

Зло шло за ней по пятам, когда она ворвалась в комнату и остановилась. Напротив отца сидел ее дядя Джозеф, вытянув ноги в своих лучших шелковых чулках и попивая из бокала рубиново-красный портвейн; немного позади, почти незаметный среди ночных теней, стоял Черномазый.

— О, помогите! — прокричала Мелиор Мэри, убегая от ледяного присутствия зла и бросаясь в ноги своему дяде. А Черномазый, испугавшись больше других, затрясся от ужаса и завопил, словно все таинственные предания побережья Африки зашевелились в его душе. Джозеф вопросительно посмотрел на него, но его раб только и смог ответить:

— Это взгляд зла, хозяин. Оно было здесь.

Джон начал было говорить:

— Мелиор Мэри, это зашло слишком…

Но Джозеф перебил его:

— Замолчите, Джон! Неужели вы не видите, что девочка чуть жива от страха? Тут что-то не так.

— Джозеф, она вот уже три недели жалуется на шум, но никто, кроме нее, не слышит ни шороха. Это просто какие-то детские фантазии, переходящие в истерию, и ничего более.

— Черт вас подери! — выругался Джозеф, вставая и сажая Мелиор Мэри на свой стул. — Вы видели ее волосы? Мало того что вы глупы, вы еще и слепы!

— Я напоминаю вам, — холодно проговорил Джон, — что вы находитесь в моем доме в качестве гостя.

В ответ Джозеф поднял подсвечник, в котором горели три свечи, и поднес к голове Мелиор Мэри. Лучи света упали на ее волосы, такие же густые и темные, как у отца, но местами можно было, без сомнения, увидеть отблеск седины.

— Что это? — удивился Джон. — Что с ней?

— Она седеет. Это связано с состоянием шока. Ну, так во что вы теперь верите?

Джон что-то проворчал и вместо ответа спросил:

— Вас сюда прислала Елизавета?

— Да, конечно. У нее было дурное предчувствие, и, я бы сказал, оно подтвердилось.

Джон сдержанно кивнул и посмотрел на Мелиор Мэри, такую маленькую и жалкую на фоне большого стула. Детское лицо, искаженное ужасом и страданием, оставалось в его памяти до последнего дня.