Серебряный лебедь - Лампитт Дина. Страница 34

Около десяти все блюда были съедены, бренди — выпито, и беззаботный разговор гостей подсказал хозяину гостиницы, что на следующий день его ждут очень симпатичные чаевые. Но когда он подал Вогану записку, которую за пару минут до того принес деревенский мальчик, всех охватило какое-то зловещее предчувствие. Капитан, очевидно, тоже не ожидал никакого послания, да и вид записки не внушал доверия, поэтому он очень торопливо распечатал ее и углубился в чтение. Затем скомкал листок и воскликнул:

— Матерь Божья! — После чего бросил злополучный клочок бумаги в огонь.

Догадавшись, что предчувствие не обмануло его, хозяин откланялся и вежливо вышел из комнаты.

Но не успел он закрыть за собой дверь, как миссис Миссет поинтересовалась:

— Что случилось, Чарльз?

Воган ответил:

— Это О'Тул. Он едет с женщиной.

К счастью, хозяин не услышал продолжения разговора.

— С кем? — переспросил шотландец, который перестал разыгрывать из себя слугу, как только они оказались одни. — Он что, из ума выжил?

В разговор вступил майор Гейдон:

— Он что, в игрушки играет? А кто он есть на самом деле, Чарльз?

— Ему можно доверять? Кто его порекомендовал?

Они склонились над столом, почти касаясь друг друга головами, и в тот момент, в тот особенный день и год были, без сомнения, самой интересной группой путешественников в Европе. Гейдон — седой и непохожий на всех — многие годы служил в действующей армии; Миссет — высокий и остроумный, из тех людей, которые будут смеяться до гробовой доски; Воган — англо-ирландец, его семья сражалась за католических королей с незапамятных времен; мнимый слуга Митчел, возможно, являлся самым любопытным лицом из всей их компании; он помогал леди Нитсдейл, принадлежавшей к партии якобитов, освободить ее мужа из неприступной лондонской крепости Тауэр после восстания 1715 года; миссис Миссет — значительно моложе своего мужа, довольно высокая для женщины, но очень быстрая и проворная, а в ее ярких глазах можно было прочесть готовность служить королю, даже несмотря на беременность; служанка Дженнетон, которую все называли Дженни, всегда была угрюма, а крупные зубы придавали ей довольно агрессивный вид; в этой затее ей предстояло сыграть очень важную роль, правду о которой она так никогда и не узнает. В общем, такое сборище могло и не показаться странным, если тот, кто видел их, не знал их общей цели и желания — восстановить на британском троне династию Стюартов, добиться того, чтобы немец покинул английские берега, а на его место законно пришел англичанин, которому по древнему праву наследования и принадлежала эта земля.

— В записке сказано, что она — дочь Джона Уэстона, — объяснил Воган.

— Кого?

— Джона Уэстона из поместья Саттон. Он верноподданный и активно нас поддерживает. О'Тул, чье настоящее имя Бенистер, — его слуга. Он едет сюда по рекомендации леди Дервентвотер.

— Но зачем же везти с собой еще кого-то, особенно молодую женщину?

— О-ля-ля! — воскликнула миссис Миссет, засмеявшись в ответ на эту реплику майора Гейдона.

Но Воган ему коротко ответил:

— Ей придется остаться здесь. Она ни при каких обстоятельствах не может отправиться дальше.

Все молчали, и тревожная тишина нарушалась только потрескиванием бревен в камине. И в этот теплый полумрак, в этот красноватый свет, падавший на лица самых активных приверженцев короля Джеймса и на их одежду, отчего она становилась похожей на языки пламени, в эту комнату вошла женщина. Она остановилась перед ними в мерцающем свете: водянистый шелк платья отражал розовые, голубые и желтые блики, волосы сверкали в темноте, как снежный костер. Глядя на нее, все затаили дыхание, даже суровый безобразный шотландец. Это странное замирание в груди он всегда ассоциировал потом с предстоящей опасностью, риском.

— Меня зовут Мелиор Мэри Уэстон, — тихо сказала она, приседая перед майором Гейдоном, чье звание было выше, чем у других офицеров, находившихся в комнате. — Я пришла сюда, чтобы объяснить мое нежелательное присутствие среди вас и хоть как-то исправить положение.

Все в изумлении молчали, и тогда заговорила миссис Миссет, хотя никто больше не сделал даже приветственного движения.

— Дженнетон, отнеси, пожалуйста, вещи мисс Уэстон в мою комнату, будь добра. Они за дверью, мисс Уэстон?

Мелиор Мэри, опустив глаза, улыбнулась и кивнула головой.

Совершенно некстати миссис Миссет повторила:

— Дженни, проследи за вещами мисс Уэстон.

— И заодно попроси войти капитана О'Тула, — добавил Чарльз Воган.

Девушка кивнула и вышла, и, как только за ней закрылась дверь, Воган сердито произнес:

— Я не имею понятия, насколько вы осведомлены о нашем предприятии, мисс, но хочу вас предупредить, что в присутствии Дженни ничего нельзя обсуждать. Она ни о чем не знает.

Капитан долго хмурился, глядя на свои ботинки, но потом поднял глаза, в которых промелькнуло что-то озорное. Против желания, несмотря на все неприятности, которые принесла им незваная гостья, он улыбнулся ей своей ирландской улыбкой, слегка сморщив нос.

— Ну-ну, — сказал он, — признаю, что вы хороши, как утренний цветок. Но держу пари, что вы чуть не расстроили все наши планы. Да поможет, нам Бог!

Он, посмеиваясь, покачал головой, и Мелиор Мэри ответила ему улыбкой. Между ними уже установились добрые отношения, и все-таки она предпочла молчание, еще раз глубоко присев в реверансе и медленно оглядев каждого из них. Под ее удивительным взглядом все сдались, но каждый по-своему: Гейдон — покровительственно, по-отечески, Миссет — удивленно, его жена — радостно, с удовольствием, Митчел — опасливо. Его пугало непонятное беспокойство, не дававшее ему смотреть на нее и в конце концов заставившее отвернуть в сторону изуродованное лицо.

Миссис Миссет почувствовала внезапное облегчение и, совершенно не стесняясь того, что ее слова не относятся к делу, произнесла:

— Что касается меня — я буду только рада вашей компании, моя дорогая. Мне с ними очень трудно. Ведь при Дженни нельзя говорить свободно, а иногда так хочется пообщаться с женщиной. Эти мужчины считают себя очень смелыми. Но если бы у кого-нибудь из них под сердцем жил ребенок, он сразу же со стоном отказался бы от такого приключения. Держу пари!

В ответ Мелиор Мэри без всякого стеснения, что на первый взгляд могло бы показаться странным, положила руку на живот миссис Миссет и почувствовала, как под платьем что-то шевелится и перекатывается.

— Я буду очень рада стать вашей спутницей, мадам, и того, кто у вас внутри, — промолвила она.

Но тут же всеобщее внимание переключилось на Митчела, который, откашлявшись, обратился к Вогану в частности и ко всем присутствующим вообще, при этом избегая смотреть в лицо Мелиор Мэри.

— Мне кажется, сэр, что вам следует объяснить мисс… Будет несправедливо по отношению к ней и к миссис Миссет, если вы оставите их здесь.

Он пользовался большим влиянием среди соратников, поскольку участвовал в освобождении Нитсдейла и заслужил уважение в якобитских кругах.

— Я как раз об этом думаю, — сказал Воган. — Как вы считаете, майор? Миссет?

Оба ирландца кивнули в знак согласия, и тут вошел Гиацинт, как будто на протяжении всего разговора стоял под дверью и подслушивал, что на. самом деле и делал. И вместе с ним в комнату вошло все то, что они так любили и ценили в настоящем якобите: молодость, энергия, неиссякаемое жизнелюбие, авантюризм. Миссет хотел бы иметь такого сына, Воган — брата, а для Гейдона он был воплощением собственной молодости. И только Митчел почувствовал, как что-то темное поднимается в его душе против этого человека; он уже начинал ненавидеть его.

Как будто зная всех их очень давно, Гиацинт сразу же приступил к делу:

— Мадам, джентльмены, я приехал сюда, чтобы помочь вам. В чем состоит ваш план?

Странно, но именно Митчел рассказал ему, что принцесса и ее мать находятся в очень сложной ситуации, что их держат в заточении в женском монастыре в Инсбруке и никто, кроме них, не может им помочь.