Счастливые девочки не умирают - Кнолл Джессика. Страница 62
– Мы собрались здесь, чтобы почтить память о Лиаме, но, пожалуйста, не стоит специально приходить сюда, чтобы подумать о нем, – громко произнесла миссис Росс и прижала урну к груди. Ее губы дрогнули. – Думайте о нем всегда. Где бы вы ни были.
Мистер Росс с размаху прижал к себе младшего сына, разрыдавшегося в голос.
– Я горжусь, что был его отцом, – сказал мистер Росс, отерев слезы, и принял урну из рук жены. Его лицо снова приняло нечеловеческое выражение, и он высыпал в траву прах своего старшего сына.
Когда я включила радиостанцию с танцевальными хитами, мама ни слова мне не сказала. Наверное, радовалась, что у нее есть живая строптивая дочь, с которой хлопот по горло.
Нам пришлось немного покрутиться, чтобы выехать с парковочной площадки. Краем уха я услышала, как ребята собирались в кафе, и мне стало тоскливо: я тоже хотела бы явиться в кафе с шумной компанией, чтобы владелец закатывал под лоб глаза, глядя, как мы сдвигаем столики, но втайне радовался, что мы выбрали его заведение.
Наконец мы выехали на неширокую дорогу, вьющуюся вдоль огороженных зеленых пастбищ и маячащих в отдалении домов. Где-то невдалеке билось сердце Мейн-Лайна, среди внушительных старинных особняков, на подъездах к которым невзрачные «Хонды» горничных соседствуют с шикарными «Ауди» хозяев.
За окнами машины заклубилась пыль.
– У нас кто-то на хвосте, – заметила мама, глянув в зеркало заднего вида.
Сморгнув, я оторвала взгляд от ветрового стекла и заглянула в боковое зеркало. Водить я не умела и ничего не знала о дистанции. Следовавший за нами автомобиль – черный «Джип Чероки» – был мне знаком. Он принадлежал Джейми Шеридену, члену школьной футбольной команды и приятелю Пейтона.
– Действительно, слишком близко, – согласилась я.
– Я не стану превышать скорость, – оправдываясь, сказала мама и дернула плечами.
Прижавшись щекой к окну, я снова взглянула в боковое зеркало.
– Он просто выделывается перед приятелями, потому и лихачит.
– Недоумок, – буркнула мама. – Как будто школе трупов мало!
Мама ехала на максимальной разрешенной скорости, то и дело поглядывая в боковое зеркало.
– Тифани, они подобрались почти вплотную. Ты их знаешь? Можешь подать им знак, чтобы сбросили скорость?
– Не буду я им ничего подавать! – возмущенно ответила я. – Вот еще!
– Это очень опасно. – Мамины пальцы, сжимавшие руль, побелели. – Я бы притормозила, но если я сейчас сброшу скорость, они…
Мама не договорила. Нас бросило вперед: бампер черного джипа стукнул наш «бумер» сзади. Мама потеряла управление, руль бешено завертелся, машину швырнуло в сторону, и мы вылетели в поле, на размокшую землю. Когда мама наконец совладала с управлением и нажала на тормоз, мы крепко застряли в грязи метрах в десяти от дороги.
– Урод! – в сердцах воскликнула мама и коснулась груди дрожащей рукой, потом взглянула на меня. – Тифани, ты цела?
Не дождавшись ответа, мама хватила ладонью по приборной панели и еще раз громко выругалась.
Родители подумывали перевести меня в другую школу. При мысли о том, чтобы всё начать сначала и заново искать свое место в школьной иерархии, мне хотелось залезть под одеяло и забыться сном. Как бы меня ни очерняли в Брэдли, там я, по крайней мере, знала, на каком свете нахожусь. Я могла отбывать уроки, обедать с Акулой и возвращаться домой, чтобы вгрызаться в гранит науки, прорубая себе путь к лучшей жизни. Мама даже рассматривала возможность домашнего обучения, однако быстро передумала: ее тело переживает определенные перемены, сказала она («Ну мама», – заныла я), и по непонятным причинам мне, как никому, удается трепать ей нервы. Взаимно, подумала я, но ввиду маминых «нервов» не осмелилась сказать вслух.
В Брэдли поразились тому, что я решила продолжать там обучение.
– Я не ожидал, что Тифани захочет вернуться, – удивленно вскинул брови директор, мистер Ма. – Сомневаюсь, что она правильно поступает. Или что мы правильно поступаем, – помедлив, прибавил он.
Прямых улик против меня не нашлось, но общественность всё равно осудила меня сурово – на основании записок, каракулей в школьном альбоме, отпечатков моих пальцев, которые обнаружились на ружье. Анита, которой я доверилась, заключила, что я не проявила достаточного сочувствия к убитым одноклассникам и предвкушала вернуться в школу, где больше не будет «проблемных сверстников».
Однако самое громкое заявление сделал Дин. Он утверждал, будто Артур подал мне ружье со словами «прикончи его, как мы и планировали». Разумеется, Артур ничего такого не говорил, но как можно не поверить выпускнику с атлетическим телосложением, многообещающему футболисту, чье светлое будущее навсегда перечеркнул паралич. Газетчики несколько недель рыскали вокруг да около и в один голос сокрушались о том, как ужасно, что остальным, замешанным в кровавой трагедии, удалось избежать правосудия. Толпы сытых домохозяек с позолоченными крестиками в ложбинке между обвисших грудей стекались к дому Дина, чтобы возложить дешевые букетики цветов на газон перед его домом, и они же строчили мне электронные письма с кучей ошибок: «Тибя ждет суровый суд на том свете». Дэн пригрозил мистеру Ма еще одним, куда более серьезным иском, чем тот, в котором уже увязла школа, если администрация не примет меня обратно. Коллективный иск подали несколько семей учеников во главе с Пейтонами. Противопожарные разбрызгиватели в старом помещении столовой не сработали, в противном случае огонь не распространился бы до комнаты Бреннер Болкин. Судмедэксперт установил, что Пейтон скончался от удушья, а не вследствие пулевого ранения. После лечения и пластической операции он мог бы вести сносную жизнь. Он был еще в сознании, когда пламя ворвалось в комнату, и надышался дымом. Я всегда буду ненавидеть себя за то, что оставила его там.
Дина перевели в какой-то швейцарский пансион, расположенный недалеко от ведущей клиники по лечению травм позвоночника, в которой применялись экспериментальные методы терапии. Однако врачи не смогли поставить его на ноги. Впрочем, Дин умудрился извлечь выгоду из своего положения. Он написал книгу «Как научиться летать», которая стала международным бестселлером. На него посыпались предложения выступить с речью то там, то сям, и вскоре он стал известным и хорошо оплачиваемым оратором. Я иногда захаживаю на его веб-сайт. На главной странице фотография – Дин сидит в кресле-каталке у больничной койки и обнимает лежащего в ней бледного лысого ребенка. Глядя на его сочувственную гримасу, полную фальши, я невольно задумываюсь, на что была бы способна, возьми я у Артура ружье.
Хилари тоже не вернулась в Брэдли. Родители увезли ее в Иллинойс, к родственникам. Я написала ей, но письмо вернулось нераспечатанным.
С началом весеннего семестра в школе не осталось никого, кто делал мою жизнь невыносимой. Столовую отремонтировали только через год, а до тех пор мы обедали за партами, заказывая пиццу едва ли не каждый день. Впрочем, на это никто не жаловался.
В течение первого месяца после возобновления занятий меня регулярно подташнивало перед уроками. Пришлось привыкать к одиночеству, которое стало моим единственным другом. Я бросила все силы на учебу, как пообещала себе на похоронах Лиама. В одиннадцатом классе мы ездили на экскурсию в Нью-Йорк – поглазеть на достопримечательности, которые со временем утратят для меня всякую ценность, вроде небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг или статуи Свободы. Помню, я вышла из автобуса и столкнулась с женщиной в строгом черном пиджаке и длинноносых туфлях. Она прижимала к уху массивный сотовый телефон, а на запястье у нее болталась черная сумочка с золотым тиснением. В то время я еще не преклонялась перед «Селин», «Хлое» или «Гояр», однако «Праду» распознала безошибочно.
– Извините, – сказала я, шагнув в сторону.
Женщина коротко кивнула, не отрываясь от телефона. «Образцы должны прибыть в пятницу», – велела она кому-то и удалилась, цокая каблуками. «Вот ей, наверное, море по колено», – подумала я. У нее есть дела поважней, и некогда переживать, подсядет ли кто-нибудь к ней за столик в обеденный перерыв. Образцы должны прибыть в пятницу. Раздумывая о том, из чего складывается ее насыщенная жизнь, – коктейли, занятия с личным тренером, простыни из чистого египетского хлопка, – я вдруг услышала зов небоскребов и асфальтовых джунглей. Успех – вот где сокрыто спасение, а успех – это робкий исполнитель на другом конце провода, дорогущие туфли на каблуках, люди, которые уступают тебе дорогу, потому что видят: тебе, в отличие от них, есть куда спешить. Где-то в этом списке ингредиентов значился и мужчина.