Убить до заката - Броуди Фрэнсис. Страница 26

Десять из десяти за краткость, Маркус.

Я вернулась из Лондона только вчера, а кажется — прошла целая вечность. Пока мы были там вместе, мне показалось, что Маркус сделает мне предложение, и я не могла придумать вежливого отказа.

Его общество мне нравится. Я спала в его постели. Но это не означает, что я хочу стать женой полицейского инспектора и жить в Хэмпстеде, ожидая по вечерам, когда он придет с работы домой. И все равно, его письмо меня подбодрило. Исходившее от него тепло вызвало у меня чувство вины и неудовлетворенности от того, что я никогда больше не почувствую безнадежную, беспомощную влюбленность.

Письмо же из Йоркширской компании взаимного страхования подняло мне настроение.

Управляющий просил позвонить, чтобы договориться о беседе с ним и главой отдела претензий. Если предстоящий разговор имеет отношение к выслеживанию мошенников, это как нельзя лучше подойдет моему компаньону Сайксу.

Я вернулась в темную комнату. Черная кошка в темном лесу.

Мы переоборудовали чулан в темную комнату вскоре после переезда в этот дом. Ее преимущество заключалось в полнейшем отсутствии света, а недостаток — в неискоренимой духоте.

В каменоломне я пользовалась фотопленкой на шесть кадров, на катушке. Осторожно размотав ее в кювету, я налила проявитель и стала ждать. Работать при моем «безопасном» зеленом свете было приятнее, чем при красном.

Прошло несколько минут. Я вылила проявитель и налила закрепитель. В этом зеленом полумраке мне вдруг остро захотелось, чтобы все в жизни можно было укрепить с такой же легкостью, как фотографический снимок.

Кое-что я сделала исподтишка. Помимо каменоломни, я сделала две фотографии на ферме. Сняла якобы ягненка, но захватила и миссис Конрой, а на другой запечатлела Артура, положившего руку на спину овцы. Я всегда фотографирую с намерением представить свои снимки на конкурс.

Разбитые солнечные часы, общий вид карьера, верстак получились вполне прилично.

Мои украдкой сделанные портреты жены фермера и рабочего не завоевали бы никаких призов.

Теперь настало время заняться фотопластинкой, которую я использовала, чтобы запечатлеть то, что показалось мне отпечатком каблука, и то, что могло быть следом перетаскиваемого тела. Эту фотографию я сделала на краю пруда в каменоломне, где земля была влажной и отпечаток четким.

Тогда я думала, что пруд достаточно глубок, чтобы спрятать в нем тело. Это было до того, как Рэймонд меня просветил. Человек в ботинках может ступить в этот обманчивый пруд и даже не замочить лодыжек.

Все равно мне нужна была фотография.

У меня имелась книжица, которую я люблю читать, — «Нежное искусство фотографии». Неизвестный автор говорит, что каждый снимок должен быть точным, монохромным воспроизведением той сцены, на которую была нацелена камера.

Сцена, на которую нацелила камеру я, используя свой верный актинометр, чтобы точно определить требуемую экспозицию, могла получиться, а могла и не получиться похожей на след каблука и волочения тела. Кто потащит тело к пруду всего несколько дюймов глубиной?

Когда я позволила себе подглядеть, фотография начала проявляться — едва заметные очертания земли, очертания булыжника.

Между проявкой и передержкой существует тонкая грань, как между правдой и тем, что более или менее похоже на правду. О чем скажет этот снимок, кроме того, что я пошла по ложному пути, позволив своему воображению и детским страхам Гарриет разгуляться вместе со мной?

Я вылила проявитель обратно в мерный стаканчик, поставила кювету стоймя и извлекла из нее фотопластинку, взяв за края пальцами. Детали выглядели расплывчато, но темная скала была ясно видна, и я посчитала, что негатив проявлен достаточно.

Каждый раз, когда я достаю из обертки лист самотонирующейся бумаги для печати снимков, меня охватывает ощущение чуда и наслаждения. Производители так осторожно обращаются с фотоматериалами, так благоговейно их упаковывают, что просто одно удовольствие ими заниматься. Если бы жизнь так хорошо заботилась о человечестве! Я положила глянцевую сторону на негатив, зафиксировала в нужном положении заднюю часть рамки и понесла на кухню, чтобы положить на свету.

К тому времени я была готова лечь в постель. Дверь в спальню была слегка приоткрыта. Я толкнула ее и только тогда услышала слабенькое мяуканье.

Соуки заморгала, когда я включила свет. Она лежала на дне ящика моего комода, который я оставила открытым, когда доставала кардиган. Я опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть. Кошка с упреком на меня взглянула. Ну, чего ты таращишься, принеси мне поесть. Слепые котята извивались, забираясь друг на дружку, чтобы схватить сосок. Один черный, два черно-белых, два полосатых и один — странного вида маленький гибрид: рыжий, полосатый и белый. Шесть котят.

Я вздохнула и пошла вниз за молоком и кормом.

В комоде в моей спальне блеял ягненок. Ребенок тянул меня за руку. Миссис Сагден, которая была не миссис Сагден, произнесла: «Шестеро детей». Соуки и ее котята возникли в кювете для проявки фотографий. Я не могла найти выход из темного леса, и это был не Бэтсвингский лес. Тропинка вела куда-то еще, к мелкому прудку, в котором лежало тело.

Когда я проснулась, мой собственный голос кричал во сне:

— Она неглубокая!

Человек, тащивший тело к пруду, был вроде бы мной. Он, или она, думал, что вода глубокая и что человек с камнями в карманах утонет без следа. Тело Этана подтащили к пруду, а затем перенесли в другое место. Но куда?

Вторник

Глава 1

Во вторник утром Джим Сайкс проснулся, точно зная: что-то с этой Мэри Джейн и пропавшим мужем нечисто. Он вознамерился выявить эту фальшивую ноту.

Сайкс стоял у кухонной раковины, наклоняясь вперед, чтобы увидеть себя в покрытом пятнами зеркальце, пристроенном на подоконнике. Он приглаживал волосы. Глядя в зеркальце, Джим видел сына Томаса, который сидел за столом и наворачивал овсяную кашу.

— Я беру твой велосипед, Томас.

Парень разинул рот — не слишком-то приятное зрелище, когда он набит кашей.

— Ну, папа!

— Закрой рот, до Вудхауз-лейн ходит трамвай.

— Как же я попаду на работу?

— Добежишь.

— Ну, папа!

Сайкс сунул руку в карман и выудил шестипенсовик.

— Тебе пока лучше поездить на трамвае, пока не найдешь, где можно безопасно оставлять велосипед.

— Я знаю, где безопасно оставлять велосипед.

Томас взял монету, сопоставляя неудобство и подкуп.

— Что я скажу людям? Они же знают, что я приезжаю на велосипеде.

— Ну а сегодня ты приедешь на трамвае.

Проехав полмили по Отли-роуд, Сайкс пожалел, что уговорил Томаса ехать трамваем. Давненько он уже не сидел в седле и не помнил, чтобы когда-нибудь так задыхался.

Бедный Томас. Когда ты старый и давно уже не работаешь, то забываешь, каково это быть пареньком среди взрослых, не зная, что сказать о том или об этом, не находя слов, чтобы выразить простейшие мысли. Томас заявил о себе как об ученике, который приехал на велосипеде. И на тебе — всего день проработал и уже превратился в парня, который приехал на трамвае. От этого любой юнец смутится.

Сайкс почувствовал, как по спине у него стекает пот. И почему он не подумал об этом раньше? Он свернул на Норт-лейн. Он сядет в поезд, вместе с велосипедом, в поезд на вокзале в Хедингли. При мысли об этом он нажал на педали с новой энергией, держа руль одной рукой, а другой — ослабляя узел галстука. Ветерок защекотал щеки и освежил горло.

Начальник станции поливал плантацию из горшечных растений, ровно держа лейку.

— Нет, приятель, в Грейт-Эпплвик вы отсюда не попадете. Вам придется ехать в Лидс и там пересесть на другой поезд.