Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер. Страница 26

– Симон?

Он обернулся. Перед входом в церковь вознесения Девы Марии стояла Бенедикта и обеспокоенно смотрела на лекаря. Она, вероятно, как раз вышла из приходской церкви Шонгау.

– У вас кровь! – воскликнула она. – Что случилось?

– Ничего, – пробормотал Симон. – Я… упал, вот и все.

– Дайте-ка посмотреть.

Она подошла к нему, вынула кружевной платок и решительными движениями принялась стирать кровь с его лица. Прикосновения причиняли боль, и все же Симону они казались приятными.

– Лед перед воротами, – прошептал он гнусаво, пока она оттирала его нос. – Я и поскользнулся.

– Вам нужна горячая вода, чтобы промыть рану. Идемте.

Она, словно матушка, взяла его за рукав и повела за собой.

– Куда мы идем? – спросил Симон.

– В трактир Земера, где я остановилась, – ответила Бенедикта. – Там для вас наверняка найдется чашка горячей воды и кружка пряного вина. А потом можете рассказать мне, что вам удалось разузнать за это время.

Симон задумался на мгновение. Вообще-то он хотел еще поискать Магдалену. Да и отец его дома заждался. Этой проклятой лихорадкой заражалось все больше народу, и всех нужно было лечить. Но разве мог он отказаться от кружки пряного вина? Магдалена, скорее всего, уже добралась до Кожевенной улицы, сидела дома и дулась на лекаря. Возможно, будет лучше даже подождать некоторое время, пока злость ее поутихнет.

Тем более ему действительно было что рассказать. В последние дни произошло слишком много всего, и Симону просто необходим был кто-нибудь, кто его выслушает. В радостном предвкушении он последовал за Бенедиктой к трактиру Земера. Когда они вошли внутрь, распухший нос лекаря защекотал аромат свежеиспеченного пирога и подогретого вина.

Магдалена размазывала слезы по лицу и не разбирая дороги бежала по улицам Шонгау. Мимо нее сновали люди, но девушка никого не замечала. Она была просто в бешенстве. И как он только мог так низко с ней обойтись! Может, это действительно правда и они с Симоном просто не подходили друг другу? Она, дочь палача и живодера, отпрыск позорной профессии – и он, ученый лекарь, которым восхищаются все местные женщины, который ходит в начищенных сапогах, и каждая пуговичка на нем блестит. И у самого при этом за душой ни гроша! Деньги и одежды ему одалживали или дарили многочисленные поклонницы, которые за ним увивались. Магдалена стиснула зубы. Слишком долго продолжалось это безобразие, давно пора положить ему конец. Пусть она бесчестная и грязная дочь палача, но и у нее была своя гордость.

Из раздумий Магдалену вырвал кашель и детский плач. От главных ворот она без всякого намерения свернула на примыкавшую справа тесную улочку и бродила теперь среди узких проулков квартала перед Девичьими воротами, населенного бедняками. В воздухе стоял резкий запах травильного раствора. Из домика красильщика поднимался едкий пар, на деревянной решетке перед дверьми висела серая свежевыкрашенная одежда. Магдалена огляделась и прислушалась. Плач определенно доносился из домика. Проходя мимо покосившейся лачуги с соломенной крышей, она увидела в дверях бледную женщину с осунувшимся лицом.

– Ты ведь дочка Куизля, так?

Магдалена не заметила в ее взгляде ничего враждебного, поэтому остановилась и кивнула.

– Ты, должно быть, хорошая знахарка, – продолжила женщина. – Жене Майера помогла двух близнецов родить, и они живы еще. И дочке синильщика, шалаве этой, порошок дала, чтобы брюхо дальше не росло…

Магдалена осторожно огляделась по сторонам.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила она.

– Будет тебе, – женщина небрежно махнула рукой. – У нас тут спокойно можно говорить. Каждый второй здесь к твоему отцу ходил, чтобы от живота избавиться или любовного зелья купить. – Она захихикала, из-за потрескавшихся губ показались несколько черных пеньков. – Молоденького лекаря могут себе позволить только толстосумы или те, кто ему глазки состроит. Хотя кому я это рассказываю…

– Чего ты от меня хочешь? – спросила Магдалена. – У меня нет времени на твою болтовню.

Лицо женщины сразу же стало серьезным.

– Моей маленькой Лизбет плохо. Думаю, у нее та самая лихорадка. Но на врача у нас нет денег. Вот если бы ты ее посмотрела…

Она показала на дверь, приглашая войти, и одновременно изобразила жалкое подобие реверанса. От прежней насмешки в глазах не осталось и следа. Она снова стала отчаявшейся матерью, опасающейся за жизнь своего ребенка.

Магдалена пожала плечами:

– Посмотреть могу. Но обещать ничего не буду.

Она вошла в задымленную хижину. Над открытым очагом на ржавой треноге висел котел, над которым клубился густой едкий дым. Чадило так, что большая часть комнаты скрывалась в дыму. Магдалена разглядела шаткий стол, бочонок прогорклого масла, скамейку и несколько набитых соломой мешков в углу. Оттуда и доносился плач. Приблизившись, Магдалена увидела на полу свернувшийся живой комочек. Там лежала девочка лет десяти. Лицо ее побледнело и осунулось, под глазами, словно черными полумесяцами, запали круги, зрачки тревожно метались из стороны в сторону. Девочка хрипло кашляла и сплевывала красную мокроту. Магдалена сразу поняла, что у нее та же самая лихорадка, которая в последние недели стольких жителей прибрала к рукам. Она склонилась над девочкой и погладила ее горячий лоб.

– Все будет хорошо, – прошептала она.

Девочка закрыла глаза, и дыхание ее немного успокоилось.

– Принеси мне горячей воды, – крикнула Магдалена через плечо.

Обеспокоенная красильщица убежала и вернулась с дымящейся кружкой. Магдалена вынула из кармана кожаный мешочек и насыпала в кружку серого порошка.

– Три дня утром и вечером давай ей отсюда по глотку, – сказала она. – А сейчас сразу три глотка. Здесь арника, зверобой и другие травы, ты их все равно не знаешь. Это поможет ей уснуть и смягчит кашель. – Она развела руками. – Большего я сделать не могу.

Красильщица со страхом взглянула на Магдалену и вцепилась пальцами в кружку.

– Она выздоровеет? Она все, что у меня осталось. Мужу, Йозефу, прошлым летом дым от красок все внутренности изъел. Он под конец кровью сплевывал, как вот сейчас Лизбет.

– Других детей у тебя нет? – сочувственно спросила Магдалена.

– Всех, всех у меня оспа отняла. Вот, Лизбет только и осталась…

Глаза женщины наполнились слезами. Она сжала губы и неподвижно уставилась вдаль. Девочке, похоже, удалось уснуть, но при каждом вдохе из худой груди вырывался хрип.

Подавшись внезапному порыву, Магдалена потянулась к шее и сняла цепочку, на которой через равные промежутки висели привязанные амулеты. Оправленный в олово волчий клык, кровавик, серебряная стрела святого Себастьяна, лапка крота, кусок хрусталя, крошечный освященный мешочек… Это была так называемая цепочка оберегов, призванная защищать от несчастий и зол. Магдалена сорвала с нее волчий клык, склонилась над девочкой и вложила зуб в ее слабую руку. Не просыпаясь, девочка сжала ладошку в кулак.

– Что это? – опасливо спросила мать.

– Он будет ее оберегать, – успокоила Магдалена женщину. – Отец наложил на него сильные защитные заклятия.

Пусть это и не было правдой, Магдалена знала, что зачастую вера, надежда и любовь оказывались действеннее самых лучших лекарств. Эту цепочку она, будучи совсем еще ребенком, получила в подарок от отца. Каждый раз, когда ей становилось страшно или если она чувствовала угрозу, Магдалена всегда касалась этой цепочки. Амулеты придавали ей сил, а теперь часть этой силы должна была перейти к маленькой девочке.

– Я за всю жизнь не расплачусь, – заметила женщина. – Я бедная красильщица…

Магдалена отмахнулась.

– Отец застрелил волка в прошлом году. У нас дома зубов этих еще на весь город хватит. – Она заговорщицки подмигнула. – Важно, что на них наложены заклятия. Ты ведь меня не выдашь, да?

Женщина лишь помотала головой, не зная, чем отблагодарить дочь палача за подарок. Потом она кое-что вспомнила, и лицо ее просияло.