Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер. Страница 7

Куизль тем временем распахнул сундук, стоявший поперек комнатки, и извлек из него ржавый канделябр и огарок свечи. Тут же с отвращением бросил все это обратно.

– Благослови нас святой Антоний, мы отыскали церковный чулан! – прорычал он. – Ничего, кроме рухляди!

Симон согласно кивнул. Они, судя по всему, наткнулись на старый церковный подвал. Вероятно, добрую сотню лет назад сюда складывали все, чему не находили больше применения. Значит, то, что священник лежал именно на той плите, – всего лишь совпадение?

Симон заскользил взглядом по стенам, на которые пламя свечей отбрасывало гротескные тени. Под одной из стен, прямо напротив лекаря, лежали кучи хлама, доски, разломанные стулья. И над всем этим высился до самого потолка прислоненный к стене дубовый стол. За ним виднелось что-то белое. Симон подошел и провел там пальцем. Потом посветил на палец свечой: тот был белым от извести.

Только теперь молодой человек вспомнил запах, который почувствовал на лестнице. Пахло известью. Известью и свежим раствором.

– Куизль! – крикнул лекарь. – Думаю, там что-то есть.

Взглянув на свежий раствор, палач одним рывком сдвинул стол в сторону. За ним открылся недавно замурованный невысокий проход.

– Глянь-ка, – прохрипел Якоб, сгребая ногой оставшийся мусор. – Пастор-то и в самом деле этой ночью трудился. Только не так, как все думали. И проход как будто только-только заделали… – Он поковырял пальцем еще не просохший раствор.

– А что там может быть? – спросил Симон.

– Дьявол меня забери, если ничего ценного, – сказал Куизль и стал гвоздем соскребать раствор, пока под ним не показалась каменная кладка. – Готов поспорить, что именно поэтому священника и убили.

Он врезал ногой по каменной кладке. Несколько камней провалились внутрь, потянув за собой остальные, и вся стена с грохотом и треском обвалилась. Через некоторое время все стихло, в воздух поднялось облако пыли, и за проходом ничего не стало видно. Лишь когда пыль немного осела, Симон сумел разглядеть еще одну комнату. Посередине ее стояло что-то массивное и тяжелое, но что именно, в темноте разглядеть не удавалось.

Палач перешагнул груду обломков и протиснулся в узкий проход. Симон услышал, как он одобрительно присвистнул сквозь зубы.

– Что там? – спросил лекарь со своего места, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в громадном силуэте.

– Лучше тебе самому взглянуть, – отозвался Куизль.

Симон вздохнул и последовал за Якобом. Пригнувшись, он пролез в тесный проход и под светом свечей осмотрелся во второй комнате.

Внутри не было ничего, кроме огромного каменного гроба, который покоился на еще более внушительной каменной глыбе. Гроб оказался простым, без каких-либо украшений. Только крышку венчало рельефное изображение широкого меча длиной в полтора метра. У изголовья на камне была высечена надпись на латыни. Симон подошел поближе, чтобы ее разобрать.

Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam

– Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему ниспошли славу, – зачитал лекарь вполголоса.

Он откуда-то знал это изречение, но не мог вспомнить, где и когда его вычитал. Палач тем временем склонился рядом и тоже задумчиво разглядывал надпись. Симон вопросительно на него уставился.

Наконец Куизль пожал плечами.

– Ты у нас ученый, – проворчал он. – Показывай теперь, что не зря отдал кучу денег за обучение.

Симон невольно усмехнулся. Куизль, наверное, никогда ему не простит, что он получил образование, а палачу из-за своего низкого положения учение было недоступным. Якоб ни во что не ставил ученых лекарей, и Симон зачастую вынужден был с ним соглашаться. Но теперь он понимал, что не следовало из-за нехватки денег и лени бросать после седьмого семестра учебу в университете Ингольштадта.

– Не помню, откуда я вычитал эту фразу, – проворчал Симон. – Но обещаю это выяснить. И если мне…

Он замолчал, потому что из соседней комнатки ему послышался шум. Словно что-то скользнуло вдоль стены и по лестнице зашаркали и стали удаляться торопливые шаги. Или ему показалось? Гулкие подземные своды кого угодно могли ввести в заблуждение. А может, шум доносился сверху, из церкви?

Палач, похоже, ничего не заметил. Он тем временем принялся простукивать стены, но больше проходов не обнаружил.

– Если жирный священник и вправду из-за этого помер, – пробормотал он, – то здесь должно быть что-нибудь еще, кроме каменного гроба. Или… – он снова повернулся к саркофагу. – Тайна скрыта внутригроба.

Он подошел к каменному изголовью и попытался сдвинуть крышку. Лицо его при этом стало пунцовым.

– Куизль! Вы же не станете… – воскликнул Симон. – Вы нарушите покой усопшего!

– Тоже мне! – пропыхтел Куизль, не прекращая толкать плиту. – Усопшему до нас дела нет. И пролежал он здесь столько, что ни один живой его потревожить уже не сможет.

Послышался скрежет, и плита сдвинулась немного вперед. Симон завороженно наблюдал, как палач в одиночку сдвигал плиту, которую установили сюда много лет назад, для чего потребовалось, вероятно, не меньше дюжины людей.

И у них, конечно же, были при этом инструменты и веревки…

Симон в который раз уже подивился невероятной силе палача. Снова раздался скрежет, и плита сдвинулась еще немного. Показалось отверстие шириной в ладонь.

– Хватит глазеть! – сипло выругался Куизль. – Давай помогай!

Симон тоже уперся в плиту, хотя сильно сомневался, что от него был хоть какой-нибудь толк. Через несколько минут им удалось сдвинуть плиту примерно на полметра. В нос ударил гнилостный запах. Куизль остановился перевести дух, а затем посветил внутрь гроба. Из отверстия на них скалился череп; среди ржавых доспехов лежали, покрытые слоем пыли, белые кости. Палач схватил одну из них и поднес к свету. Из своих немногочисленных занятий по анатомии в университете Ингольштадта Симон помнил, что это плечевая кость. Но какая!

– Помилуй мою душу! – прошептал Куизль. – Такой здоровенной кости я в жизни еще не видел. Этот человек при жизни был настоящим гигантом…

Симон представил себе меч, изображенный на плите, в ручищах такого вот рыцаря, и невольно сглотнул.

– Меч, – прошептал он палачу. В его голове засияла мысль о том, что они обнаружили могилу легендарного воина. Тут же вспомнились баллады о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, которые в университете Ингольштадта лекарь читал с большим удовольствием, нежели сотню раз повторенные россказни о четырех жидкостях человеческого тела. – Посмотрите, есть ли в гробнице меч!

Куизль кивнул и стал дальше рыться в гробу. Он вынимал части доспехов, ржавые лоскуты кольчуги, бурые иссохшие лохмотья, а в конце достал еще и бедренную кость, огромную, как дубина.

Не было только меча.

Палач хотел уже бросить это дело, как вдруг нащупал что-то гладкое и холодное. Это оказалась тонкая мраморная табличка величиной с книгу. Куизль осторожно ее достал, и вместе с лекарем они уставились на высеченную надпись. Она, как и изречение на глыбе, была написана на латыни, каждая буква покрыта сусальным золотом. Симон перевел вслух:

– Что за бредятина, – ругнулся палач. – Кто только выдумал это…

– Вынужден признать, что и здесь я бессилен. – Симон повертел мраморную табличку в руках. – Но, видимо, есть в ней что-то важное. Иначе бы ее в гроб не положили. Табличка есть, а меча нет…

Он резко замолчал – из соседней комнатки послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице. Симона вдруг охватил страх, он схватил с пола плечевую кость и поднял перед собой, как дубинку. Палач рядом с ним перехватил поудобнее серебряный подсвечник. Оба стали ждать, пока приближались шаги. Наконец в проходе показалось лицо. Исключительно милое личико.