Дамиано Де Лука (ЛП) - Хантингтон Паркер С.. Страница 2

Мне следовало подумать, что это значит. Что даже горничные давно не заходили в эту комнату. Но я этого не сделала. Маман должна была знать, что я видела, как папа набрасывался на свою секретаршу, прежде чем отправить меня в Техас жить к Де Лука — без телефона и с четкими инструкциями никогда не вступать в контакт, чтобы не дать мне возможность настучать Маман.

Я была не из тех, кто слушает, но когда дело касалось моей семьи, люди были похожи на убегающих крыс. А может, они были последователями культа — хрупкие и покорные, умоляющие о повелении последователи, которые были слишком счастливы спрятать от меня электронику. Это означало, что искать чертов телефон на чужой территории было практически невозможно.

Меня поразило, насколько сильно папа контролировал людей, даже находясь за океаном. Как глава семьи Витали, папа был кондотьером. Лидером. Говоря простым языком, если бы территории синдиката по всему миру были штатами, а их боссы — губернаторами, то семья Витали была бы федеральным правительством. А папа? Он был бы президентом.

Может, он и устанавливал правила для мафиозного преступного мира, но я устанавливала свои собственные. В их число входило делать все возможное, чтобы не подчиняться его правилам. Например, найти телефон. Я обшарила комнату, оптически прослеживая каждый сантиметр.

Мое сердце успокоилось, когда провал встретился с моими глазами. На столе лежала аккуратная стопка белья, из-под матраса с подушками выглядывал дневник, а во встроенном хьюмидоре рядом с королевской кроватью стояла коробка с сигарами Gurkha Black Dragon стоимостью около двадцати трех тысяч. Но телефона не было.

Из коридора доносились шорохи, и все же сердце мое было спокойно, когда я обыскивала комнату в поисках тайника. Запертый шкаф. Ванная комната в другом конце коридора. Шторы задернуты так плотно, что даже моя тонкая талия не могла за ними спрятаться. Кровать с балдахином, дно которой отгорожено деревом XVIII века.

Глупая, наивная Рената Витали.

Неужели я когда-нибудь научусь планировать худшее?

И все же сердце мое было спокойно, когда ручка двери в спальню дернулась, и я поняла, что прятаться некуда.

Сердце было спокойно, когда я устроилась в центре кровати, выглядя настолько готовой к первой встрече с Дамиано де Лука, насколько это было возможно в старых дизайнерских свитшотах, сшитых для бунтарей, и самурайской прической, которая выдержала восьмичасовой частный перелет из Италии в Техас.

Мое сердце было спокойно, поскольку я с изяществом принимала неизбежность открытия.

Мое сердце было спокойно.

Пока я не увидела его в первый раз, и это было не так.

ГЛАВА 2

В бесконечном смысле возможен только один обман — самообман.

Сорен Кьеркегор

РЕНАТА ВИТАЛИ

Шестнадцать лет

Ты боец, Рената.

Маман вбила мне это в голову в раннем возрасте, и я всегда соглашалась. Никогда не чувствовала, что есть другой вариант. В конце концов, зачем быть слабой, если можно сражаться?

Как самонадеянно с моей стороны было думать, что у меня всегда будет роскошь выбора.

Тайный сын Анджело — а я просто знала, что это был он, — распахнул дверь, и его глаза мгновенно остановились на мне. Если он и был удивлен, то никак этого не показал.

А вот я точно удивилась.

В такой клишированный момент, когда я почувствовала, что уничтожаю свое "я", мои глаза расширились, а губы разошлись. У меня отняли выбор. Я не могла бороться со своей реакцией, потому что не была готова справиться с этим. Чтобы справиться с ним.

Внезапно я поняла, что чувствовал Моне, когда уничтожил свое собственное искусство, потому что оно не было достаточно совершенным. Я смеялась над этим на уроках истории искусств, но, глядя на сына Анджело, мне было уже не до смеха. Все мальчики, которых я когда-либо вожделела, оказались недостаточной подготовкой к этому моменту. Это было неописуемое, то самое je ne sais quoi (прим. популярное французское выражение, которое переводится как «я не знаю, что»), которое люди искали, но не осмеливались представить.

Анджело упомянул, что мы будем учиться в одной школе, но, глядя на него, я с трудом могла поверить, что мы близки по возрасту. Он возвышался над дверью, его рост уже значительно превышал шесть футов. Его мышцы были тонкими, но мускулистыми, и назвать его школьником было бы все равно, что назвать яхту моего отца лодкой. Дамиано Де Лука не был похож на школьника. Черт возьми, он вообще не был похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо видела.

В то время как мальчики в моей бывшей школе-интернате в Коннектикуте носили волосы с шипами, покрытые слоями геля, у него на голове была простая джентльменская стрижка: волосы коротко подстрижены по бокам и оставлены длиннее на макушке. Выразительные скулы и сильная челюсть подчеркивали его лицо, а также щетина, из-за которой он казался старше, чем был на самом деле.

А его глаза… Что-то в них меня потрясло. Кричали, чтобы я обратила внимание. Я была уверена, что эти призрачные, черные, как у пантеры, глаза играют в покер со всеми остальными, но для меня они были брызгами, умоляющими о спасательном плоте. И я хотела бросить ему плот. Хотела протянуть руку и спасти его от того, что причиняло ему боль, но через секунду они затвердели и отрезали меня.

Он принял меня, и я готова поклясться, что он не видел моего фасада. Увидел, что я одета неряшливо для встречи с его отцом. Увидел дерьмовые волосы, которые я покрасила во время полета, не выщипанные брови, обкусанные ногти и сколотый, не сочетающийся лак, а также мешковатую футболку и свитшот, которые скрывали мои изгибы.

Я делала это последние пять лет, изменяя свою внешность, потому что видела больше смысла в том, чтобы оставаться незамеченной, чем привлекать внимание. Он был первым, кто посмотрел на меня таким взглядом, который посмел усомниться в том, что он видит за моей ложью.

В одиннадцать лет я спросила маму, почему она никогда не заботилась о спа-процедурах и красивых платьях, над которыми суетились другие мамы. Я знала, что она красивая. Папа всегда следил за тем, чтобы я знала, что он никогда бы не женился на французской простолюдинке, если бы не ее красота.

Но с годами слои ее красоты сползали, как вода, просачивающаяся через прорванную плотину, и оставался только разломанный фундамент. Маман переехала в Хэмптон в Нью-Йорке, а папа остался в Италии, и я удивлялась, почему она никогда не старалась изо всех сил.

Когда я спросила, она рассмеялась, ткнула меня в бок и сказала со своим милым французским акцентом:

— Я собираюсь ткнуть тебя снова. Уклоняйся. — Прошло несколько минут, и она попыталась снова, но я была готова и легко увернулась. — При предупреждении уши навострены, а глаза готовы. Но безмолвные угрозы не предупреждают тебя, ma petite guerrière (пер. мой маленький воин). Они нападают, смертоносные и безапелляционные.

Я хотела быть смертоносной и безапелляционной.

Час спустя у меня вырвался крик, когда она ни с того ни с сего ущипнула меня за бедра. На следующий день я променяла свои красивые платья на свободные футболки и мешковатые джинсы, которые висели на мне, как непомерно большой презерватив.

Но сейчас, сидя перед этим незнакомцем, я не видела смысла в маминой мудрости. Мой надежный барьер рухнул, и я принялась возводить новый, когда его губы скривились в усмешке, и он посмотрел на мое тело, прижавшееся к его кровати.

— Если ты хочешь переспать со мной, тебе придется постараться, принцесса.

Принцесса.

Я ненавидела это слово. Оно напоминало мне о роли, которую я играла в мафиозном мире, — роли, которая включала в себя мучения от отца-тирана. Мелкая ревность сыпалась со всех сторон, и я справлялась с ней, как пресс-секретарь в Белом доме.

Я была готова к тому, что мой статус принцессы мафии вызовет трения на территории Де Лука, но я не была готова к тому, что сын Анджело Де Лука вызовет мурашки по коже, когда назовет меня таким нелепым прозвищем со своим редким техасским акцентом.