Покушение - Сенде Елена. Страница 77

— Вы хотите сказать, что с помощью вашего метода люди будут забывать свое прошлое?

— Лишь то прошлое, которое их волнует и от которого они страдают.

Его слова медленно проникали в мозг Сириль. Она напряглась и даже позабыла всю безнадежность ситуации, в которой оказалась, когда представила себе последствия того, что рассказал Рама. Сколько детей он уже искалечил? И на протяжении какого времени? Какой неизбежный вред нанес им? И зачем? Чтобы стереть из их памяти воспоминания об ошибках, о боли?

— При всем уважении, которое я к вам испытываю, профессор Супачай, я не могу согласиться с вашим подходом.

— Это почему же?

— Потери, боль, страдания — все это часть человеческой жизни. Человек способен все преодолеть, поскольку существует феномен под названием «сопротивление ударам», позволяющий всем, даже жертвам страшного бесчестья и позора, справиться с бедами. Мозг благодаря своей гибкости способен самостоятельно осуществить выбор и избавиться от страданий. Со временем, конечно. Несомненно, ему нужна помощь. Именно этим я и занимаюсь в своей клинике: уменьшаю боль, в том числе с помощью мезератрола. Но заставить человека все позабыть… Нет!

Сириль сжала руки в кулаки. У нее начинали болеть голова и глаза. Этот исследователь был сумасшедшим и отравлял все вокруг себя. Он намеревался создать толпы непредсказуемых личностей. Если люди пойдут по этому пути, то превратятся в пустые оболочки без прошлого, без проблем, плавающие в фальшивом океане счастья. В то же время они станут опасны и неуправляемы. Это будет конец человеческого сознания и разума.

Рама Супачай обрезал верхушку деревца, которое выглядело больным.

— Вы считаете, что избавить детей от боли — значит, причинить им вред? Странная мысль.

Теперь он смотрел на Сириль с сочувствием.

Она разволновалась.

— Я думаю, что, избавляя детей от последствий ошибок взрослых, невозможно решить проблему того, что они пережили. Как раз наоборот. Если человек будет знать, что есть своего рода ластик, способный все стереть, то почему бы не совершать преступления? Вы хотите предложить люксовую лоботомию тем, кто желает позабыть свои грехи?

Она не сводила с него глаз.

Нет грехов — нет вины.

Нет вины — нет виновных.

Нет виновных — нет справедливости.

— Вы хотите продавать богатым отпущение грехов, вторгаясь в их мозг, верно? Заплатите, и мы подарим вам прощение…

Ее трясло от ярости. Самым ужасным было осознание того, что несчастные богатые люди попадутся на эту удочку. Как раз это и предполагал Аром. И поплатился жизнью.

Рама Супачай внимательно смотрел на нее. Казалось, ее слова совсем его не задели. Он выглядел скорее удивленным, как будто заметил неожиданное поведение одной из своих крыс.

— Итак, вы полагаете, что это неверно: забыть то, что заставляет человека страдать или чего он стыдится? Верно, доктор?

Теперь казалось, будто вся эта ситуация его забавляет.

Сириль заморгала.

— Я полагаю, что этим должен заниматься человеческий мозг. И время.

Исследователь подошел к ней и медленно сказал:

— Однако вы не говорили такого несколько лет назад.

Сириль вытаращила глаза.

— Простите?

Рама Супачай скрестил руки на груди и сделал еще один шаг в сторону Сириль, рассматривая ее, будто объект своих исследований в лаборатории.

— То есть вы действительно ничего не помните? Интересно…

Он почесал подбородок. Сириль вздрогнула.

— Объясните… — слабым голосом попросила она.

— Даже увидев меня, вы ничего не ощутили? Никаких воспоминаний? Совсем ничего?

Сириль почувствовала, как внутри у нее все заледенело: она не понимала, о чем говорит тайский исследователь.

— Нет, я вас никогда не видела.

Рама загадочно улыбнулся.

— Вы были одной из первых. A-а, должно быть, я переборщил.

— О чем вы говорите?

— Вы что, не помните нашу встречу? Это было тогда же, во время конгресса. Вы обратились ко мне десять лет назад, когда я еще работал в Бангкоке. С тех пор я существенно улучшил свою технику: больше нет полной «отключки». По крайней мере, в большинстве случаев.

Сириль хотелось убежать как можно дальше, заткнуть уши, но она не могла даже пошевелиться.

— С чего бы я обращалась к вам? — наконец удалось произнести ей.

— Вы хотели кое-что забыть.

— Ах да! — воскликнула она истерическим голосом. — И что же?

Губы Рамы Супачая сложились в легкую улыбку.

— Последний месяц своей жизни.

Его слова ранили Сириль, будто стекло. Она сидела, окаменев, на деревянном ящике. Тело ее было ледяным, словно она давно покинула мир живых. У нее перехватило дыхание, сердце, казалось, перестало биться в груди, а мозг — функционировать. Время как будто застыло. Она не могла пошевелиться, а ее способность мыслить куда-то исчезла. Деревья бонсай превратились в сгорбленных стариков, злобно смеявшихся над ней. Небо потемнело, море разволновалось, на оконном стекле заблестели капли воды. Похоже, поднялся ветер… Сириль была в шоковом состоянии. Ее ум блуждал в какой-то нелогичной местности, где невозможное становится возможным.

— Доктор, с вами все в порядке?

Она подскочила от испуга, словно ее резко разбудили. Кровь, похоже, снова начала циркулировать в ее жилах и достигла головного мозга.

— Я вам не верю… — слабо выговорила она.

Рама Супачай прищурился. Тени вытянулись. Он позвал охранника и что-то сказал ему на тайском языке. Несколько минут спустя в помещении появился мальчик лет десяти, одетый в футболку и шорты цвета хаки. Рама Супачай включил в оранжерее свет и бросил несколько слов ребенку, который неподвижно стоял, склонив голову. Потом он обратился к Сириль:

— Подойдите, доктор, и обследуйте его.

Сириль потребовалось несколько секунд, прежде чем она сумела пошевельнуться. Она встала, не понимая, о чем хочет сообщить ей Супачай, и подошла к мальчику, смотревшему на незнакомую женщину ничего не выражающим взглядом.

— Что вы хотите, чтобы я сделала? — спросила она.

— Я же вам сказал: обследуйте его. Вы сами все поймете.

Пальцы Сириль, не зная, что искать, ощупывали ребенка: его руки, ноги, живот, голову. Потом отодвинули пряди волос со лба… и вдруг она даже вскрикнула от удивления…

* * *

Париж, 13 часов

Такси остановилось у входа в отделение неотложной медицинской помощи больницы Кошен. Тони открыл дверь и помог Мари-Жанне, надевшей черные очки, выйти из машины. Он взял сумочку девушки, подал ей руку, и они молча прошли до здания хирургической ортопедии.

— К счастью, это лишь перелом таза, — сообщил он. — Ему предстоит иммобилизация в течение восьми дней, после чего — тренировки ходьбы на костылях. Вот увидите, у вас тоже все будет в порядке.

— Может быть, перейдем на «ты»? — предложила Мари-Жанна, опираясь на руку Тони.

Какое облегчение почувствовала она, когда он вошел в ее палату в больнице Кенз-Веня, куда Тони отправился сразу после того, как убедился, что с Нино все в порядке. Они долго беседовали. Мари-Жанна, доверившись ему, рассказала все: о Жюльене, о Бенуа, о своем ужасе при мысли о том, что он вернется. Поговорив с врачом, Тони сделал Мари-Жанне предложение, от которого она не могла отказаться:

— А что, если вы поживете у нас, пока не вернется Сириль?

Мари-Жанна и Тони поднялись на четвертый этаж и вошли в палату Нино.

— Привет! — воскликнул сицилиец, увидев знакомые лица.

— Познакомься с Мари-Жанной.

— Мы уже знакомы.

Племянница Сириль узнала этот голос, вежливый и властный. Она слышала его в Центре и тут же вспомнила красивого брюнета, которому он принадлежал. Тони усадил ее на стул.

— Мари-Жанна останется у нас до возвращения Сириль, — объяснил он.

— Отличная идея, — ответил Нино устало.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Тони.

— Как человек, которого сбил мотоцикл.