Рыжик (СИ) - "полевка". Страница 10

Казалось, рыжий альфа ничем не занимался, а просто гулял по лагерю, время от времени подначивая молодежь, но при этом он зорко приглядывал за всем, что происходило, поэтому жизнь в лагере текла ровно, без эксцессов. Рич даже не устраивал собраний-совещаний для воспитателей, а просто собирал вокруг себя людей, с которыми можно было поболтать на разные темы. С тренерами он вообще не общался, просто вывесил списки, кто с кем и в какое время занимается. При всем при этом его рыжая макушка мелькала всюду. Он появлялся то на кухне, когда начинали чистить рыбу, чтобы показать, как это умеют делать настоящие шотландцы, то подкидывал сухого спирта в растопку костра в пасмурный день. Во время всевозможных соревнований он с азартом болел сразу за обе противоборствующие команды, пожимал руки победителям и с легкой ехидцей подбадривал проигравших. Он, казалось, успевал везде, при этом не было видно, чтобы он хоть чем-то занимался. Просто лагерь жил, как хорошо отлаженный механизм.

Сам Мэрфи оказался занят едва ли не от рассвета до заката. Он знал многих в лагере, поскольку люди были родными клансменами или детьми родных и знакомых. С остальными он достаточно быстро познакомился. Среди воспитателей и приезжих тренеров было очень много интересных людей, увлеченных своей работой. Это были художники, которые с горящими глазами объясняли детям правила композиции и сочетания цветов. Скульпторы, перемазанные речной глиной по самые уши, которые помогали детям лепить кривобокие чашки и странной формы тарелки, которые после обжига дети разрисовывали в подарок родителям.

А еще были актеры, которые преподавали сценическое искусство и декламацию. Дети бегали с тетрадками, в которых были записаны роли для еженедельных спектаклей. Еще были кружки хорового пения и народных танцев. И, конечно же, уроки игры на волынке и уроки по прядению шерсти и выделке шкур. Как выяснилось, в лагере была даже своя небольшая кузня, где молодые альфы махали молотами, изготавливая гвозди и прочую железную мелочь, необходимую для строительства тех же «гнезд». В одном из домов стоял настоящий ткацкий станок, на котором можно было сделать домашний коврик. Такой же, какой был когда-то в доме у самого Мэрфи. Все было очень интересно и познавательно, дети сами тянулись попробовать все сделать своими руками.

Каждое воскресенье в лагерь приезжали родители, и хорошо, что не все сразу. Дети водили их с экскурсией по лагерю, кормили в столовой, а после обеда показывали небольшой спектакль или импровизированный концерт. При этом на сцену выходили по собственному желанию, пытаясь показать, чему научились. Ужасно смущаясь и краснея, а иногда после тычка в спину и под дружеские подколки друзей из своего отряда. Эти концерты были самыми милыми, и Мэрфи никогда не пропускал их и с удовольствием хлопал, подбадривая порозовевшего исполнителя. Однажды на сцене появился Берд и, хорохорясь, исполнил песню о моряке, который возвращался с большим уловом. Мэрфи даже встал со своего места, чтобы сын увидел, как ему понравилось его выступление.

Но, несмотря на напряженные дни, в лагере продолжалась и тайная жизнь, скрытая от детей. Мэрфи порой с недоумением наблюдал за флиртом между воспитателями, перемигиванием и томными взглядами. А еще были склоки, которые начинались на ровном месте и бурно заканчивались. Порой казалось, что все вот-вот выльется в потасовку, но, как правило, появлялся рыжий ехидина и парой хлестких фраз заканчивал скандал. Однажды он выгнал не в меру любвеобильного альфу, который умудрялся флиртовать сразу с несколькими омегами. А еще были подростки, которые пытались строить «взрослые» отношения и поэтому влюблялись, расставались, бурно ревновали и так же бурно мирились.

Мэрфи в такие моменты был просто счастлив, что не он был ответственным за все, что происходило в лагере. Казалось, что у многих, когда они оказались вне привычных отношений, сорвало какие-то внутренние предохранители. Очутившись на свободе от супружеских обязательств, взрослые и ответственные люди порой начинали вести себя, как неуравновешенные подростки. Мэрфи всегда такому поражался. Дома, в родном городе, где все обо всех все знают, они не вели себя так безоглядно. Дома все было чинно и благородно: серьезные альфы, верные и надежные мужья и, конечно же, омеги, может порой и игривые, но, безусловно, верные и честные супруги. А здесь с них словно слетали маски, и они пускались во все тяжкие и искали приключений.

Часто ухаживания начинались у вечернего костра, когда детей отправляли по кроватям. Бывало, что Рич отправлял спать зевающих дежурных по костру, пообещав лично затушить уголья. Вот тогда воспитатели доставали, кто что хотел - кто чашки с кофе, кто бутылки со спиртным - и начинали задушевные разговоры. Иногда разговор был общим, а иногда они разбивались на маленькие группы или на пары.

Бывало, что и к Мэрфи подсаживались любители экстрима, но у того всегда находилась пара ехидных реплик в их адрес. Он одинаково не терпел ни альф, ни омег, которые пытались жаловаться на неудавшуюся семейную жизнь. Альфам Мэрфи доходчиво объяснял, что если жизнь с супругом не сахар, то он, скорее всего, не там лижет или не у того. А омег с их горестными высказываниями, как тяжело быть одному с ребенком, просто вводил в ступор вопросом кого он родил: гирю или счастье? После подобных высказываний вокруг Мэрфи образовывалось пустое пространство, но ему было откровенно все равно. Он не искал новых знакомств, ему всегда хватало своих старых, проверенных временем, приятелей. А тех, которых он мог бы назвать другом, можно было пересчитать на пальцах одной руки.

Те, кто знал Мэрфи раньше, даже не делали попыток навязывать свое общество и лезть в душу, ограничиваясь общим разговором о работе. Комфортнее всего Мэрфи было в компании Кристи, тот с удовольствием молча сидел рядом, и иногда довольно хихикал, слушая ехидные комментарии Мэрфи. Однажды к нему подсел Рич и попытался быть милым.

- Привет, что делаешь?

- Делаю вид, что всё хорошо, не мешай мне, - Мэрфи глотнул кофе и подкинул веточку в костер, который почти прогорел.

- Что, пытаешься заставить людей, которые ненавидели тебя, ненавидеть еще сильнее? - развеселился Рич.

- Если у некоторых людей слабая психика, то нефиг наговаривать на мой характер. А если некоторые считают, что я грубый и злой, то они совершенно правы. Я считаю так же.

- Ты так новых друзей не найдешь, - ухмыльнулся Рич.

- Мне и старых достаточно. И если я кого-нибудь когда-нибудь чем-нибудь обидел, то, скорее всего, правильно сделал. Могу повторить, если кому мало показалось.

- И как только твои друзья терпят тебя с твоим ехидством? - Рич расплылся в улыбке. - С твоим характером тебя даже из ада выгонят потому что ты, сидя в котле, будешь чертей подъебывать.

- Нет, с моим характером в аду меня будет ждать не котел, а должность, причем неплохая.

В ответ Рич довольно хрюкнул, и остаток вечера просидел рядом, почти молча. После этого он стал появляться на пути Мэрфи намного чаще. Их разговоры опять заканчивались перепалками, которые потом растаскивались на анекдоты и цитировались по всему лагерю.

Мэрфи сам не понимал, почему он опять стал злиться на этого альфу. Ведь вроде все шло к примирению, а тут опять новый виток сарказма и неприязни. Хотя возможно все дело было в том, что каждое утро от Рича пахло омежьим запахом - то цветочной отдушкой, то кремом. Не то чтобы Мэрфи ревновал, ему ведь было все равно, в чьём обществе проводит этот любвеобильный козел, просто раздражало… Особенно это постное выражение на наглой морде. И как бы ни старался Мэрфи игнорировать рыжего гада, но каждый раз, унюхав в его запахе омежье присутствие, он чувствовал, что у него в глазах темнело, и желчь к горлу подступала от желания высказаться. Ведь в городе его все считали святошей, а он оказался еще тем ходоком. Как говорится: хорошему коту и в сентябре март.

И как результат, Мэрфи огрызался в ответ на любой вопрос, который слышал от Рича. Альфа тоже не молчал, но в отличие от Мэрфи не раздражался, а просто веселился. Его, казалось, очень забавляло, что омега заводился с пол-оборота. Мэрфи уже и сам не мог понять, почему он так болезненно реагирует на него. Ведь раньше такого не было, раньше ему было все равно, а теперь стоило только услышать запах альфы и сразу хотелось найти эту наглую морду в толпе, чтобы убедится, что это именно он. А если еще поймать на нем запах левого омеги, то желание просто найти сразу трансформировалась в «найти и уничтожить»!