Неспортивное поведение (СИ) - Ван Дайкен Рэйчел. Страница 46

— Так что это правда по-настоящему.

— Это было по-настоящему еще с Вегаса, просто я был слишком испуган, чтобы признать это, Кинс. Надеюсь, ты простишь меня за это.

— Вот почему я назвала тебя Цыпленком.

— А почему тогда ты Вафелька?

Она усмехнулась мне.

— Потому что я действительно сладкая.

Я завладел ее губами.

— Это уж точно.

Она отступила от меня и вошла в кухню.

— Знаешь, у нас есть вся эта еда…

— Прикоснешься к еде, и ты мертвец. — Санчес ринулся к нам. — Ох, и хорошо поговорили, ребята, я действительно почувствовал ваши эмоции.

Эмерсон дала ему подзатыльник и одарила нас знающей улыбкой.

— На самом деле он слышал только последнюю часть, потому что до этого я сделала громкость на телевизоре слишком большой, но счастлива, что вы, ребята, поговорили.

— Я тоже. — Поцеловав Кинси в макушку, выдавил улыбку, хотя мне и не хотелось улыбаться. Не потому что я не был счастлив, что Кинс действительно меня выслушала. А потому, что это был не тот конец, которого я хотел. Мне хотелось, чтобы Джекс одобрил наши отношения, чтобы он сказал мне, что принял меня, принял то, что было между нами, и прямо сейчас, вина съедала меня заживо и заставляла меня дерьмово себя чувствовать.

Джексу нужно время, чтобы остыть.

А значит, мне придется подождать, прежде чем с ним разговаривать.

Я лишь надеялся, что наша дружба не будет разрушена и не достигнет точки не возврата, ведь помимо Эм лишь Джекс и Санчес были моей единственной настоящей семьей. И мне не хотелось ее разрушать.

Даже если это было по уважительной причине.

Кинс просунула руку в мою ладонь.

— Ты в порядке?

— Это я должен тебя об этом спрашивать.

— Твое лицо выглядит хуже моего.

Моя щека очень сильно болела.

— Держу пари, что так и есть.

Санчес бросил мне пакет со льдом.

Я прижал его к щеке и вздрогнул от боли.

— Надо будет сказать Джексу, — Санчес скрестил руки на груди и прислонился к дивану — этот мужик знает, как делать охренительный хук справа.

— Моя щека хорошо об этом осведомлена, — проворчал я.

Кинс пожала плечами.

— У него же черный пояс.

Мы все уставились на нее.

— Ты ведь прикалываешься надо мной, правда? — усмехнулся Санчес. — Старый добрый Джекс — боец? Хм, никогда бы не догадался.

— Клянусь, он мог бы сделать карьеру в смешанных единоборствах, — добавила Кинс, — но американский футбол ему нравится намного больше.

Я знал это чувство.

— Надеюсь, до следующей недели у него в голове прояснится. Мы играем с Сиэтлом, и, как бы сильно мне не хотелось сказать, что эта игра будет легкой, мы все знаем, что «Акулы» заставят нас попотеть.

Кинси кивнула с серьезным выражением лица.

— Я поговорю с Джексом, все будет хорошо.

Ложь.

Я видел это в ее глазах.

В языке ее тела.

Ничего не будет хорошо.

ГЛАВА 31

КИНСИ

— Джекс со мной не разговаривает.

Я смотрела вместе с папой выездную игру, мне хотелось пробить кулаком стену. Джекс играл как полный придурок, и Миллер спасал игру своими блоками — эту технику совсем не использовали нападающие другой команды, оставляя уязвимым своего квотербека перед защитой «Смельчаков».

Папа похлопал меня по колену.

— Он просто расстроен, милая, дай ему немного времени. Ты же помнишь, что брат видел тебя просто в ужасном состоянии и помог тебе все пережить. Покажите ему немного благодарности. Настало твое время ему помочь.

Я опустила плечи.

— Он не хочет моей помощи.

— Хочет. Просто не знает об этом.

Я взяла печенье с тарелки отца и откусила. После той ссоры я была словно на иголках, ожидая, когда же Миллер спросит меня о подробностях моей болезни.

Что такое волчанка?

Как долго я болела?

Заболею ли я снова?

Как долго я находилась в больнице?

Но он не проявлял любопытства. Я знала, что парень ждет, когда я сама об этом расскажу, но мне не хотелось этого делать, ведь рассказывая о чем-то, ты делаешь это реальным. Кроме того, я была так эмоционально вымотана беспокойством об отце, что мне казалось, из-за разговоров о моем собственном здоровье у меня начнется паническая атака.

Я снова вздохнула.

Папа увеличил громкость.

— Ты собираешься вздыхать всю игру?

— Прости, — проворчала я.

Счет был три-три. У Сиэтла была безумно хорошая команда, но я знала, что наша лучше. Борьба между «Смельчакамим» и «Акулами» велась с 1940-го года, и поскольку мы были в одном дивизионе, до плей-оф нам приходилось играть с ними две игры.

Оба раза я почти не дышала всю игру.

Защита противников была интенсивной.

Мои глаза были прикованы к Андерсону. Я вздрогнула. Парень практически игнорировал меня в течение последних нескольких недель. Благодарить за это нужно было Миллера, но я все время чувствовала какой-то потаенный страх, что он загонит меня в угол, скажет что-нибудь жестокое или просто вернет меня в то беспомощное состояние, когда я была так напугана, что думала, никогда не выберусь из этих отношений. Андерсон был эмоциональным агрессором — он питался за счет слабых, и, загнав меня в угол, снова заставит испытывать страх, а я покончила с этим чувством.

Тай-энд «Акул» сделал блок, а затем перешел в бег. Андерсон был рядом, он подскочил, поймал мяч и побежал к нашей территории. Двадцать, тридцать, сорок ярдов.

Гол.

Я не радовалась.

Я его ненавидела.

Он убегал с поля, как гребанный павлин, а затем остановился, когда приблизился к Миллеру и, вероятно, сказал что-то оскорбительное.

Миллер отмахнулся от его слов и отвернулся.

Но затем Джекс пихнул Андерсона в спину.

О, нет.

Нет, Джекс, отступи. Отступи!

— Вот черт, — выругался папа. — Твоя мама не обрадуется из-за этого.

Камеры сняли все. Миллер схватил Джекса, чтобы не дать ему ударить Андерсона, и Джекс повернулся к нему. Санчес стал между ними и в итоге получил удар от Андерсона.

Миллер метнулся, чтобы помочь Санчесу, а Джекс пронесся мимо них и три раза сильно ударил Андерсона кулаком в лицо.

Тренер оттянул его.

Я закрыла рот руками. Джекс, что ты делаешь?

Подняли три желтых флажка.

И через нескольких секунд Джекса и Андерсона выкинули из игры.

Папа выключил телевизор.

Мы сидели молча.

Наконец, он встал и потянулся.

— Хочешь печеньку?

— Печеньку, — безжизненно сказала я. — Джекса только что выгнали с игры, а ты спрашиваешь, хочу ли я печенку.

Папа пожал плечами.

— Печенье все еще теплое.

— Папа! — Я вскинула вверх руки. — Послушай, я знаю, что стресс и так очень сильный из-за рака, но ты не можешь просто игнорировать тот факт, что Джекс, Мистер Американский Футбол, только что ввязался в драку!

— Конечно, могу. — Он усмехнулся. — Пришло время для того, чтобы мой мальчик справился со всем этим.

— Но…

— Гнев всегда побеждает, Кинси. Невозможно скрывать свои чувства вечно. — Голос папы стал тише. — И этот мальчик так долго сдерживал в себе гнев, что меня совсем не шокирует, что тот нашел выход. Джекс злится на тебя, злится на меня.

— Почему он на тебя злится?

— О, милая. — Папа шагнул ко мне, а затем наклонился, заглядывая мне в лицо. — Потому что он не может сердиться на рак, ему нужно что-то ощутимое, на что можно сердиться, поэтому он злится на меня, на тебя, но в основном твой брат злится на себя. У моего мальчика всегда был комплекс героя. Ему повезло вырасти, спасая всех от всего, или, по крайней мере, он думал, что спасал. А сейчас… сейчас его мир рушится. Все, что у него осталось, это футбол, самое последнее, на что нужно злиться… и посмотри, там он тоже отметился. А теперь скажи, ты хочешь печеньку?

— Но что ты собираешься с этим делать?

Папа посмотрел на темный экран телевизора.

— Совсем ничего.

— Но…

— Кинси, печенье уже остыло. Надеюсь, ты счастлива.