Ее святой (ЛП) - Уэст Хармони. Страница 11

— Верно. Спасибо вам за вашу… честность. Употребляли ли вы и мистер Эммонс в тот вечер какие-либо рекреационные наркотики?

Я быстро качаю головой.

— Нет, я не употребляю наркотики. Я имею в виду, раньше я иногда курила травку, но я не курила ни с кем, кроме своей лучшей подруги, потому что она единственная, кому я доверяю, кто удержит меня от того, чтобы съесть всю еду в моем доме, когда я под кайфом. Честно говоря, я даже не знала, что Остин употреблял наркотики. Эта тема никогда не поднималась.

Мак бы сейчас выбила из меня все дерьмо локтем. Я определенно перегибаю палку. Плохая привычка всякий раз, когда я чувствую какое-либо напряжение в социальном взаимодействии.

— Значит, вы не видели, чтобы мистер Эммонс принимал или приобретал какие-либо запрещенные вещества в тот вечер? — Спрашивает Росарио.

— Нет, определенно нет.

— Отлично. Что ж, мы очень сожалеем о вашей потере, — говорит Росарио, заставляя меня поежиться и прикусить губу, прежде чем я могу случайно ляпнуть: Не стоит. Мы не были близки.

— Эм. Спасибо.

— Спасибо, что нашли время поговорить с нами, Браяр. — Росарио снова протягивает мне руку, когда Смит заканчивает писать и захлопывает свой блокнот.

— Без проблем. О! Вообще-то, у меня до сих пор его часы. Я предложила отправить это его семье, но, может быть, вы могли бы отдать это им?

Полицейские переглядываются, и я тут же жалею, что открыла свой большой рот.

— Как к вам попали часы мистера Эммонса? — Спрашивает Смит.

— Должно быть, он уронил их, когда уходил. На следующий день я нашла их у себя на крыльце.

Еще один взгляд, и мне хочется закричать, что нет необходимости в их безмолвном разговоре, потому что я не давала Остину наркотики перед тем, как он ушел из моего дома, если это то, что они думают.

Они кивают и позволяют мне нырнуть в дом. Мои щеки горят, когда я беру часы из вазы у двери. Когда я возвращаюсь, Смит уже открывает пластиковый пакет и бросает часы внутрь, как будто это какая-то улика.

Они явно относятся ко мне с подозрением. Все, что у меня было, — дерьмовое первое свидание, а теперь я втянута в расследование потенциального убийства.

— Хорошего дня, Браяр, — говорит Росарио, в то время как Смит даже не удосуживается оглянуться на меня.

Я жду, пока патрульная машина скроется из виду, прежде чем выдыхаю задержанный воздух и направляюсь внутрь, чтобы покормить Куки. Это не должно было походить на допрос, но это было так. Если они еще не признали смерть Остина случайной, возможно, они просто ставят все галочки.

Я направляюсь в кладовку, где храню корм для кошек Куки, но ее больше нет рядом, и она уже хрустит. Либо у нее все еще остались остатки еды после завтрака — неслыханное дело, — либо она снова полезла в мусорное ведро.

— Черт возьми, Куки… — Я сворачиваю за угол на кухню только для того, чтобы обнаружить высокого мужчину, маячащего в углу, небрежно скрестив руки на груди и со зловещей улыбкой на лице.

Крик вырывается из моего горла, и Куки вылетает из комнаты, когда я бросаюсь за сковородой. Я держу ее как биту, прекрасно осознавая, какой ужасной я была, когда мы играли в бейсбол на физкультуре, и что я месяцами не была в спортзале. Я почти уверена, что в последний раз я вспотела, когда в Центре Рэмси на территории кампуса вышел из строя лифт и мне пришлось подниматься пятнадцать пролетов на верхний этаж.

Но теперь мне нужно как-то отбиться от незваного гостя на моей кухне.

Сейнт де Хаас.

Этот засранец вел себя в тот первый день занятий так, будто он меня не преследовал, и теперь он здесь, в моем доме. Определенно преследует меня.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — Кричу я.

Он не сдвинулся ни на дюйм, ничуть не испугавшись сковороды, занесенной над моей головой. От его беззаботной улыбки мне хочется вырвать ему волосы.

— Я задавался тем же вопросом об Остине Эммонсе.

— Ч-что? Остин? — Мой мозг пытается сложить кусочки этой безумной головоломки вместе. Две секунды назад даже я не знала полного имени Остина. — Откуда ты его знаешь?

Может быть, они друзья. Родственники. Может быть, он думает, что я каким-то образом ответственна за смерть Остина, как и копы. Что я та, кто дал Остину наркотики, которые убили его.

Сейнт пожимает плечами.

— Мы с ним познакомились после твоего… свидания. — Улыбка, наконец, сползает с его лица, губы скисают.

Моя хватка на сковороде усиливается.

— Послушай, я не имею никакого отношения к тому, что он оказался мертв, ясно?

Сейнт смеется, все его лицо искажается от восторга, когда он запрокидывает голову. Несмотря на страх, бурлящий у меня внутри, музыкальный звук заставляет мое сердце трепетать. Мое глупое, глупое сердце.

— Я знаю. Разве ты не получила мой подарок?

Я замираю.

— Какой подарок?

— Часы. На твоем крыльце.

У меня кровь стынет в жилах. Часы Остина не упали, когда он выходил из моего дома.

Сейнт снял его с тела Остина и оставил там. Для меня.

Мой желудок переворачивается, нарастает тошнота.

— Почему ты оставил их на моем крыльце?

Теперь он делает шаг вперед, и я поднимаю сковороду повыше, но он ни в малейшей степени не съеживается.

— На память. Чтобы напомнить тебе о том, на что я готов пойти ради тебя. На что я готов пойти. На какие жертвы я пойду.

Мои глаза щиплет от охватившего меня ужаса. Этот человек и близко не похож на святого. И гораздо опаснее, чем я думала.

— Ты что-то сделал с Остином?

Еще шаг. И еще. Теперь он посреди комнаты, становясь выше с каждым дюймом расстояния, которое сокращается, между нами. Возможно, он самый высокий мужчина, которого я когда-либо видела. Намного выше шести футов. Его темные волчьи глаза танцуют, прикованные ко мне, как будто в комнате больше ничего нет.

— Я дал ему только то, чего он больше всего желал, — мурлычет Сент. — В свою очередь, он дал мне то, чего я желал — его несуществование. Его постоянная разлука с тобой.

— Ты… — мой пульс эхом отдается в ушах, голова кружится так сильно, что я едва могу произносить слова. — Ты знал, что он умрет?

— Конечно. Как еще я мог гарантировать, что ты будешь полностью принадлежать мне?

Желчь подступает к моему горлу. Смерть Остина не была несчастным случаем.

Сейнт знал, что наркотики, которые он дал Остину, убьют его. Сейнт убил его.

— Почему? — Я задыхаюсь, сковорода падает, руки слабеют. — Зачем ты это сделал? Он мне даже не нравился. Он был невиновен. — Мой голос срывается на последнем слове.

Я живу в настоящем криминальном кошмаре. Этот мужчина разыгрывал скромника, когда я обвинила его в преследовании меня, заставил меня думать, что я слишком остро реагирую, а теперь он у меня на кухне признается в убийстве человека.

И я собираюсь стать следующей.

Сэйнт сокращает расстояние, между нами, слишком быстро, чтобы я успела отреагировать, проводит большим пальцем по моей щеке и вытирает слезу. У меня перехватывает дыхание от его прикосновения, от его близости. Вкусный запах его одеколона наполняет мой нос.

— Не плачь из-за него. Этот ублюдок не был невинным. Он лгал тебе с самого начала. Он скрывал от тебя темные секреты. Его подружки, которых у него много, служат ему поставщиками наркотиков, если только он не сможет заработать больше денег, продавая их тела тем, кто предложит самую высокую цену. Я уверен, что он также не сообщил тебе о своих чрезвычайно заразных венерических заболеваниях. Уверяю тебя, муза, это открытие на следующее утро после его смерти было бы гораздо хуже.

Я не могу переварить все, что он мне говорит. Он мог лгать об Остине. Но я едва ли разговаривала с Остином больше пары часов. Может быть, он действительно был безупречным юристом, которому предстояло возглавить фирму своего отца, как он хотел, чтобы я поверила. Или, может быть, он был опасным секс-торговцем, как утверждает Сейнт.

Это слово Сейнта против слова Остина, и у меня нет причин верить ни тому, ни другому.