Самый жаркий день лета - Абдулла Киа. Страница 53

«Нет, Ясмин, я тебе не рассказывала кучу вещей». Эти слова Лейлы вызывали у младшей сестры сложный коктейль эмоций. Ясмин угнетала новость о выкидышах Лейлы. Она винила себя за то, что сестра не смогла решиться и поделиться с ней. Но одновременно с этими переживаниями росло и раздражение: «Хватит корчить из себя мученицу, Лейла». Они уже не дети, и теперь Ясмин не нравилась опека старшей сестры.

Позади кто-то нетерпеливо бибикнул, и Ясмин, очнувшись от размышлений, удивленно посмотрела на мужа. Эндрю замешкался у перекрестка, и это вызвало у Ясмин скорбные воспоминания. Муж всегда водил машину чрезвычайно аккуратно — ценное качество, пока был жив Макс, но к чему теперь предосторожности?

Ясмин постучала пальцем по часам на запястье.

— Мы опаздываем, — требовательно сказала она. Эндрю наконец стронулся с места и влился в бесконечную ленту машин, преодолевающих километры по трассе А-11.

Ясмин поняла, что он не произнес ни слова за время поездки.

— Ты как? — спросила она.

— А ты как думаешь? — огрызнулся супруг и тут же поспешил извиниться: — Прости, я очень волнуюсь. Я… я боюсь, что ее признают виновной.

В сравнении с его глубокими переживаниями насчет участи Лейлы Ясмин тревожилась гораздо меньше. Это сопоставление открыло ей неприятную истину: если сестру признают виновной, Ясмин почувствует удовлетворение. У нее будет кого винить в смерти Макса. Вердикт придаст трагедии какой-то смысл и логику. Человеческую ошибку можно предугадать, исправить, понять, в отличие от действий безликого фатума. Если Лейлу освободят, как тогда Ясмин успокаивать свою боль? Куда направить гнев?

— У Лейлы все будет хорошо, — холодно ответила она. — У нее всегда все хорошо.

Эндрю поставил машину на стоянку и заглушил двигатель. Внезапная тишина ошарашила Ясмин, как холодная струя в теплом море, заставив съежиться. Она вышла из машины и сощурилась от вспышек фотоаппаратов. Ее тут же обнял Эндрю. Вдвоем они прошли во вращающуюся дверь, чтобы узнать, какая участь ожидает Лейлу.

Тихо булькающее отопление не справлялось с холодом в зале. Снаружи лило, и запах мокрого тротуара проникал в помещение, добавляя в сцену заседания налет беспокойства. Лейла обняла себя руками, чтобы согреться на скамье для подсудимых в своем аквариуме. Она боролась с желанием посмотреть наверх, на публичную галерею, — все равно под таким углом ничего не разглядишь. Клара Пирсон рассказала ей, что будет происходить после оглашения решения суда. Если Лейлу признают виновной, ее отправят в ту тюрьму, где для нее найдется свободное место. От такой перспективы у Лейлы перехватывало дыхание. Хотя у нее было несколько месяцев, чтобы морально подготовиться, близкая возможность лишиться свободы казалась нереальной. Всю жизнь Лейла старалась вырваться из ловушки системы, и вот сейчас она в самой пасти, и через минуту левиафан ее проглотит.

— Я правильно понимаю, что уважаемая коллегия присяжных готова объявить свое решение? — громогласно начал судья Уоррен.

Лейла сжала кулаки, чувствуя, как высохла и потрескалась кожа у нее на пальцах.

— Я прошу подсудимую встать, — произнес секретарь суда, и Лейла вскочила, отработанным движением застегнув нижнюю пуговицу на пиджаке. — Господин председатель, коллегия присяжных смогла найти решение, которое устроило всех ее членов?

Лысеющий мужчина в зеленом свитере кивнул.

— Да. — Он мельком бросил взгляд в сторону Лейлы, и у нее мгновенно скрутило живот от того, что выражали его глаза. Жалость.

— Во-первых, вы считаете подсудимую виновной или невиновной в том, что она допустила преступную халатность, приведшую к смерти ребенка?

Лейла затаила дыхание. Время растянулось, как жевательная резинка. Мир вокруг будто вернулся к состоянию Галактики до Большого взрыва. Сердце колотилось в груди, и Лейле казалось, что председатель уже дал ответ, просто она пропустила его мимо ушей. С нарастающей паникой она взглянула на судью, потом снова на председателя.

— Невиновна, — ответил председатель.

— Вы считаете подсудимую невиновной и с этим согласны все присяжные?

— Да, — подтвердил мужчина.

Стены вокруг поплыли. Невиновна. Лейла съежилась, но не от подступающих слез, а от резкого, невыносимого облегчения. Клара подбежала к судье, они начали разговаривать, и до Лейлы донеслись слова судьи: «Вы можете идти». Пристав отпер стеклянный отсек, и Лейла уставилась на дверь в свободную жизнь, как на портал в другое измерение. Несколько секунд ей было страшно покидать уютный аквариум. Пристав нетерпеливо помахал рукой, и Лейла на дрожащих ногах шагнула в зал. К ней подошла Клара, по-дружески сжала плечо:

— Можете идти, Лейла.

Она рассеянно кивнула.

— Но почему?

Клара улыбнулась:

— Мы не спрашиваем у присяжных, почему они приняли такое решение. Мы просто соглашаемся с вердиктом.

Лейла не могла найти слов, чтобы выразить свою благодарность. Клара коротко кивнула, давая знать, что поняла ее чувства, и протянула руку на прощание:

— Если будут вопросы, позвоните в мой офис.

Лейла схватила ее ладонь и долго трясла.

— Хорошо. Спасибо вам.

В растерянности Лейла простояла минуту посреди зала. Обернувшись, она увидела, что все присяжные уже покинули свои места. Ее освободители, которым она стольким была обязана, незаметно покинули зал. Неужели все так быстро закончилось? Покачиваясь, она вышла в коридор, где ее уже ждал Уилл. Лейла упала в его объятия и расплакалась — от облегчения, от благодарности, от успокоения. Присяжные сняли с нее обвинения.

Уилл погладил жену по голове. В другом конце зала она увидела Ясмин: сестра внимательно смотрела на них. Лейла больше не чувствовал себя старшей или более мудрой в их паре. «Ясмин», — беззвучно прошептала она.

Младшая сестра подняла руку и покачала головой. Что это может значить? «Нет, не сейчас» или «Нет, никогда»? Но потом Лейла заметила, что сестра тоже произнесла одними губами: «Потом».

От этого простого слова Лейла расплакалась еще пуще.

Когда она энергично закивала, Ясмин развернулась и направилась к выходу, вцепившись в руку мужа. На их семью свалилось много боли, но настал час исцеления. Со временем Ясмин смирится с мыслью, что Макс погиб по трагической случайности. В это поверили присяжные, а значит, должна поверить и Ясмин.

Ясмин стянула носки и запихала их в ботинки. Рядом стояли зеленые ботиночки Макса. Она глядела на них в недоумении. Наклонившись, поковыряла пятно высохшей глины на носочке; вспомнила, как они пошли гулять и Макс, одетый в желтое пальто, прыгнул в лужу и обрызгал молодую парочку, проходившую мимо. «Простите, он в первый раз видит лужу», — рассыпалась тогда в извинениях Ясмин, и парень с девушкой звонко расхохотались, поприветствовав радость первого опыта. Вот в чем радость материнства, считала она: видеть обыденные вещи глазами ребенка. Радость щекотки, изумление от книжки с объемными картинками — жизнь Макса была наполнена сюрпризами и предвкушением. Холодное осознание того, что он никогда ни с кем не подружится, никогда ни в кого не влюбится, разрывало сердце Ясмин на части. Как назвать мать, понесшую двойную утрату?

Она вытащила из угла коридора пластиковый пакет с эмблемой благотворительного фонда, открыла его и аккуратно поставила внутрь зеленые ботиночки. Следом отправила туда же кроссовки сына. Тут Ясмин почувствовала, как сзади подошел Эндрю, ощутила слабое движение воздуха, когда он попытался что-то сказать, но передумал. Потом она встала и пошла в садик. Вот это было труднее всего для Эндрю. Когда их покинул Тоби, муж страстно желал оставить на память все его вещи: почти истраченный флакон детского шампуня, бутылочку с укропной водой, тюбики с кремом. Она не понимала этого порыва. Как можно хвататься за все эти мелочи, когда они просто пульсируют болью? Сама Ясмин находила утешение в том, что другой маленький мальчик сможет ходить в этих ботиночках и будет хохотать, когда прыгнет в свою первую в жизни лужу.