Дело о незваных гостях - Евдокимов Игорь. Страница 3

В Россию сей новый вид искусства пришел аккурат посреди века, незадолго до рождения самого Корсакова, хотя первые робкие опыты начались гораздо раньше. Первопроходцами и популяризаторами, как водится, выступили жители столицы. Почти одновременно свои заведения в Петербурге открыли Сергей Левицкий и Андрей Деньер. Первые дагерротипы были удовольствием не из дешевых, а потому не каждый мог их себе позволить. Однако прогресс не стоял на месте, и вскоре стоимость фотографий снизилась, а клиентами ателье становились не только господа из высшего света, купцы-миллионщики, да гвардейские офицеры, но и люд попроще. Фотографических салонов открывалось все больше и больше, забираясь даже в губернские, а то и уездные городки. Появилась даже откровенно макабрическая традиция посмертных фотографий, где усопшему придавали вид живого человека, чтобы близкие могли запечатлеть себя рядом с ним на память. В общем, индустрия прибыльная, быстрорастущая и народу интересная. А значит, появление первого злодея, решившего воспользоваться светописью в недобрых целях, оставалось вопросом времени. И время это, похоже, настало.

Поручик Постольский прибыл в ресторан, с небольшим опозданием, а посему застал своего задумчивого друга уже приступающим к десертному суфле д’Орлеан. Корсаков лишь виновато пожал плечами. Мыслительная работа всегда раззадоривала его аппетит, а еда выступала топливом этого энергозатратного процесса. По крайней мере, именно это оправдание нравилось Владимиру больше всего.

— Ты же знаешь, что это заведение мне не по карману, — заметил Постольский.

— А ты прекрасно знаешь, что угостить друга мне не доставляет ни малейших неудобств, одно лишь удовольствие, — улыбнулся Владимир и отправил в рот очередную ложку десерта.

В результате к разговору о делах перешли только когда официант расторопно принес графин «Курвуазье». Корсаков, по обыкновению, зашел издалека:

— Скажи-ка, до вас в последнее время не доходили слухи о странных делах, связанных с фотографиями?

Постольский, уже поднесший к губам рюмку коньяка, остановился, вернул ее на стол и укоризненно уставился на Владимира.

— И откуда же тебе это известно?

Корсаков промолчал, лишь загадочно пожав плечами.

— Да, недавно по городу поползли слухи о странных фотографиях, на которых, якобы, видны силуэты покойных…

— Это не слухи. И речь идет не просто о силуэтах, иначе бы я не спрашивал, — Корсаков протянул другу снимок, оставленный ему Милосердовым.

— Не вижу ничего странного, но, судя по тому, что ты заинтересовался, на нем запечатлен кто-то, кого уже нет в живых, — сказал Постольский после изучения карточки. — Девочка или женщина?

— Женщина.

— Уверен, что это не розыгрыш?

— Павел, ты меня сейчас обидеть хочешь? — сварливо поинтересовался Корсаков. — Конечно, я уверен! Иначе бы не тратил ни свое, ни твое время. В фальшивых снимках привидений нет ничего нового, они начали появляться одновременно с рождением самой светописи, и, поверь, я видел не один десяток подобных подделок. Но сейчас у меня есть показания заслуживающего доверие человека, утверждающего, что на снимке — его усопшая жена, которой точно не было в комнате в момент съемки. Так что посмертную фотографию тоже исключаем. А что знает шестая экспедиция?

— Меньше твоего, к сожалению. Этот снимок — первый, что попал нам в руки. Но, как я уже говорил, слухи о них начали бродить по столице несколько месяцев назад.

— А в этих слухах говорилось о том, что происходит с людьми, которые запечатлены с мертвецами?

— Ничего определенного. Думаешь, что они представляют опасность?

— Павел, ты не первый год занимаешься этими делами. Любые действия, что приоткрывают полог, отделяющий жизнь от смерти, представляют опасность. Поэтому мне требуются ваши возможности для продолжения расследования — я могу заняться этим сам, но вместе у нас получится быстрее.

— Конечно, — не раздумывая кивнул Постольский.

— Помоги мне найти одного человека. Вероятнее всего студент, и зовут его Сергей Трутнев, но это может быть псевдоним. Несомненно только одно — этот субъект питает интерес и к фотографии, и к оккультным наукам.

— Да, не сказать, что описание исчерпывающее, но я приложу все усилия, — пообещал Павел.

IV

Ночью Милосердова разбудил звонкий детский смех.

Он настороженно сел на скрипнувшей старой кровати и прислушался, почти уверенный, что ему лишь почудилось. Однако смех раздался вновь.

Ночь выдалась мрачной и ненастной, поэтому внутри меблированных комнат, где они жили с дочерью, царила полная тишина. Милосердов нащупал на прикроватном столике керосинку и коробок, чиркнул спичкой и отрегулировал дрожащий огонек. Накрыв лампу плафоном, он опустил ноги на холодный пол и двинулся в коридор. Хотя на печных дровах Милосердов не экономил, в квартире все же было достаточно холодно, чтобы заставить его поежится. Или это не холод, а нервы?

Тихо ступая по трескучему полу, Олег Викторович подошел к детской. Оттуда вновь раздался чуть приглушенный, но, несомненно, веселый детский смех. Милосердов взялся за ручку двери и с замиранием сердца посмотрел внутрь.

Арина сидела на краешке кровати и завороженно смотрела в угол комнаты, туда, где свет лампы не способен был разогнать сгустившиеся тени. Заметив отца девочка довольно подпрыгнула.

— Папа, папочка, гляди! — радостно крикнула она. — Мамочка вернулась!

— Нет, Арина, что-то ты! — зашептал Милосердов. — Мама не могла вернуться. Должно быть, тебе приснился сон…

— Нет! Нет же! Посмотри туда! Вон она! — Арина указала пальчиком на угол.

Милосердов поднял лампу над головой, чтобы ее яркость не била в глаза, и медленно начал прибавлять огонек, освещая темную часть комнаты. Тени нехотя поползли по стенам, устремляясь дальше, в угол. Туда, где на фоне стен медленно проступил силуэт, который отдаленно можно было счесть человеческим. Арина рядом с ним радостно захлопала в ладоши. Но Милосердов не мог разделить ее радость. Все его тело сковало жуткое оцепенение. Руки отказывались слушаться. Милосердов не испытывал ни малейших сомнений — если свет станет достаточно ярким, чтобы осветить существо в углу, то он просто сойдет с ума.

Олег Викторович метнулся к Арине, подхватил дочь на руки и вылетел из комнаты. Напуганная его стремительностью и расстроенная расставанием с матерью девочка громко заплакала, но Милосердов ее не слушав. Оказавшись у дверей спальни он на мгновение оглянулся. Он не мог быть уверен — слишком уж темным сейчас казался коридор — но ему все равно пригрезилось, что нечто, стоявшее в углу детской, сейчас выглядывает из комнаты им вслед. Руки существа скребли по стене, бесконечно, противоестественно удлиняясь — и тянулись к отцу и девочке.

Больше Милосердов не медлил. Вбежав в спальню, он усадил рыдающую Арину на кровать, запер захлопнутую за собой дверь и принялся судорожно искать оставленные Корсаковым свечи.

— Я хочу увидеть маму! — плаксиво крикнула у него за спиной дочь.

— Погоди, маленькая, погоди! — умоляюще сказал Милосердов. Он перерыл карманы сюртука, зашарил руками на комоде, пока не наткнулся на корсаковские свечи. Теперь спички. Где же спички? Он же как-то зажег лампу, когда проснулся! Милосердов оглянулся — и обомлел.

Арина спустилась с кровати и решительно направлялась к двери. Ее маленькая ручка уже тянулась к замку, чтобы повернуть ключ в замке.

— Стой! — отчаянно крикнул он и в два прыжка оказался рядом. Он перехватил руку дочери и не дал ей открыть дверь. Из коридора послышался тихий утробный стон. Длинная черная тень тягуче протиснулась в зазор между дверью и полом.

Милосердов забрался обратно на кровать, схватил со столика спички и дрожащими руками принялся чиркать ими о коробок.

Первая упала — пальцы отказывались слушаться от сковавшего его страха.

Вторая сломалась, треснув напополам.

Третья мгновенно погасла.

Тень, похожая на текучий деготь, приближалась.