Номер двадцать шесть. Без права на ошибку (СИ) - Летова Ефимия. Страница 82

— А что будет дальше, Иримус? — это голос Сартвена. — Что будет дальше?

— Дальше? Что будет с вами — зависит только от вас, от вашего решения. Вам нравится этот мир, в котором за каждый свой шаг вы должны спрашивать позволения у Его Величества, демоны его растерзай? Власть магии выше и священной власти этого самодура и извращенца. Ради чего он уничтожил иномирные рода?

— Я не оправдываю Митаса, — Сартвен продолжает говорить, и я вдруг понимаю, почему король столько лет держал его при себе и не отпускал, даже если Макилан прав и способности у него средние. Даже если не принимать во внимание те гипотетические чувства, о которых с таким сарказмом поведал Артевиль. Было в моём светлоглазом маге что-то надёжное, устойчивое, вызывающее желание находиться рядом у тех, кто обычно метался по жизни в суете и тревоге. — Нисколько не оправдываю. Но магов — магов! — он никогда не притеснял и всегда поддерживал. Он не трогал владельцев замков, ваш суверенитет был неприкосновенен. Чего тебе не хватало, Иримус?

— Поддерживал?! — кажется, Артевиль задохнулся от возмущения. — Конечно! Ты бездарный идиот, Сартвен, всегда таким был, но чтобы столько лет прибывать в искренней блаженной слепоте… о, да. Он поддерживал — таких, как ты, посредственностей. Таких, как он, — вероятно, кивок в сторону Ала. — Добровольно замкнувшихся в своей клетке. Вы были для него удобны, безобидны, безопасны. Но к другим, тем, кто хотел раздвигать границы допустимого и возможного… о, нет. Мы — маги, Сартвен. Мы избраны богами, нам дарована сила. Нам! И ни один человек, даже носящий по недоразумению корону на своей пустой голове, не будет мне указывать, что я могу делать, а что — нет. А вы двое… ваша так называемая "мораль" весьма двойственна. Ты, Ал, резал животных, таких же созданий боговых, разве нет? Тебе было интересно, ты хотел видеть новое, ты хотел творить, создавать… А людей, видите ли, ты против! Твоя девка убила двоих — ты и слова ей не скажешь, ведь так?

Глухой хлопок, гневный хрип или всхлип.

— Только я могу называть её девкой. Да, я против убийств людей ради забавы в твоих масштабах, Ир, — голос Мезонтена, от которого я моментально покрылась мурашками. — И не надо уводить всё на хлипкую дорогу рассуждений о морали. Ты хотел только власти, ты убил кучу народа, ты подставил меня, из-за тебя моя девочка получила клеймо рабыни…

— Твоя девочка? Не ври себе, Ал. Она не помнит тебя и с лёгкостью поменяет на твоего хитрого предприимчивого дружка. А он будет только рад. А Митас сожрёт тебя первым!

— Ты меня подставил.

— Мы оба тебя подставили. Только я давал тебе шанс, я предлагал тебе другой путь, а он просто хотел твою девку. Неважно! Вы оба сдохнете, а она никуда от меня не денется, будет собирать мне ключи своей прекрасной единственной ручкой. А потом…

Я ощутила жар и холод одновременно. А ещё — страх. Он был настолько уверен в себе, настолько неопровержимо уверен… И я чувствовала силу, давящую силу огненного мага.

Он убьёт его. Кого из двоих первым? Неизвестно, но… Ни того, ни другого я не помнила. И оба были по-своему дороги мне даже так.

Ради каждого из них двоих я готова была встать перед Артевилем, принять удар на себя. Я вглядывалась, вслушивалась, пристально, пытаясь уловить тот момент, когда нужно будет вмешаться — хотя больше всего на свете хотелось зажмуриться и заткнуть уши. И в тот момент, когда Артевиль ударил стеной сплошного, палящего огня — я выскочила вперёд и приняла его на себя, не особо разбираясь, на кого он был направлен. Огонь не сжёг меня, как любого другого из магов или людей, но глаза заслезились, лёгкие словно наполнились песком и пеплом, и я отчаянно закашлялась, слёзы брызнули из глаз, горло, нёбо и дёсны обожгло горячим воздухом.

Вероятно, я всё же оказалась слишком близко к магу. Артевиль резко ухватил меня за крыло, закрыл себя мной — упругий атакующий воздух отскочил от моего тела, точно резиновый мяч. А в следующий миг тонкое металлическое лезвие вжалось в шею. Мерно пульсировал сдавленный им сосуд. Я всё ещё пыталась восстановить сбившееся дыхание и расплывающееся из-за слёз зрение. Мне не было страшно за себя. А вот за них — было.

— Хорошая девочка. Полезная. Очень. А если её правильно обучить, натаскать — станет настоящим сокровищем. Даже действительно интересно, чья из вас двоих больше?

Макилан и Ал стояли молча. Смотрели не на него. На меня. Но не в глаза, а куда-то сквозь.

— Общая? — хмыкнул маг. — Ну, так сейчас есть хороший шанс выяснить это раз и навсегда. Отпущу девчонку за жизнь одного из вас. Решите между собой, кто из вас останется. Давно же хотели, верно? Ты, — Артевиль кивнул Сартвену. — Сдал его королю, как я и хотел. А ты, — в сторону Ала. — Много интересного наговорил в беспамятстве, когда тебя приносили с допросов — просто воющий куль с внутренностями, а туда же, жену вспоминать. Хорошая девочка, юная, сладкая, сумела приручить даже такого, как ты. А ведь когда-то казалось, что из тебя может получиться лучший напарник. Лучший союзник. Если бы не эта девчонка… Тебя я убью вторым. С тобой куда интереснее, чем с этим безмозглым прихлебателем короны. Сколько лет ты ползал за королём, Сартвен? Знаешь, какие интересные слухи о вас ходили? Неужели, правда? Что, не можете договориться между собой? Жаль. Было бы проще.

Огненное кольцо вспыхивает вокруг Макилана — не вплотную, его воздух удерживает пламя на небольшой дистанции, но эта дистанция сокращается — понемногу, по миллиметру… А лезвие упирается чуть сильнее, рука Артевиля зажимает мне рот.

— Но наш пострел везде поспел, и помимо извращенца-короля ты умудрялся укладывать в постель жену лучшего друга, которого — какая удача! — так часто не бывало дома. А потом сдал его своему… Подумай, Ал. Я предлагаю тебе пустить их обоих по ветру. Этого предателя и его хозяина. А девка останется твоей. Мы с тобой вдвоём могли бы отомстить им всем, мы их же кровью умоем и кишки вокруг шеи обмотаем. Что нам терять сейчас? Просто не мешай…

Внезапно я чувствую лёгкую щекотку на шее, в первый момент мне кажется, что маг всё-таки продырявил мне кожу, и это стекающая кровь вызывает такое странное необъяснимое, невыносимое ощущение… пальцами касаюсь кожи — и ощущаю мягкость чуть влажноватых перьев. Паника накрывает с головой… нет, нет, почему сейчас?! Я изворачиваюсь в руках Артевиля, пытаясь взглядом найти Ала — и хотя бы взглядом сказать ему, чтобы не слушал, не соглашался… и вижу, как он засовывает руку за пазуху и извлекает оттуда на свет какую-то ужасную извивающуюся мерзость длиной в руку, узкую, с длинными многочисленными волосатыми лапками, замахивается и швыряет в нашу с Артевилем сторону.

Кажется, мне стало не до лезвия у шеи и не до чего вообще. Тварь приземлилась аккурат на голову держащего меня мага с едва слышным стрёкотом, вцепилась ему в волосы — и я тут же оказалась свободной, рванулась в сторону, жадно вдыхая воздух — перья на шее никуда не делись, но дышать они не мешали, и то хорошо. Тварь Артевиль размазал по стене мгновением позже. Я ткнулась в грудь Алариуса, но он отпихнул меня к Сартвену, огненное кольцо вокруг которого исчезло. Зачем?! Я могла бы помочь ему, я могла бы… Мы встречаемся взглядами, а потом…

Всё происходит очень и очень быстро. Полоса огня, ощетинившаяся горящими иглами, летит в сторону Ала и обхватывает его за шею. Он не успевает среагировать — то ли просто так, то ли от того, что смотрел в этот момент на меня, хватается руками за шею с хрипом, инстинктивно пытаясь его оторвать — и снова этот мерзкий палёный запах горелой кожи. Я бегу к нему тоже хватаюсь за огненный ошейник — меня магический огонь не обжигает, но оторвать его, вплавленного в изборождённую шрамами кожу, не получается. Алариус хрипит, и я вдруг понимаю, что уже ничего не смогу сделать, ничего не успею. Где-то за спиной Сартвен и Артевиль снова схлёстываются друг с другом, но мне до этого дела нет.

— Сделайте что-нибудь, сделайте, ну, пожалуйста, сделай! — я хватаю Алариуса за руку, сжимаю холодные пальцы, пытаясь что-то ему передать… смогла же я помочь тогда Кристине! Ну же, как-то… что-то я должна сделать, не может такого быть, чтобы всё кончилось вот так… я ведь его не вспомнила, но даже так мне отчаянно не хотелось, чтобы этот человек, искалеченный, циничный и странный, умирал.