Плохая девочка. 2 в 1 (СИ) - Сокол Елена. Страница 50

– Мне это не подходит. – Постанывает она, подаваясь навстречу. – Кай…

Ее дыхание становится неровным.

– Тебе не хватит сил на войну со мной. – Говорю я.

И целую ее в губы. Отчаянно, жарко.

– Я не хочу воевать. – Пытаясь вырваться, бормочет сводная сестра. – Хочу любить тебя, Кай.

«Не смей так говорить. Не смей».

Мои руки больно впиваются в ее тонкие плечи, скользят вверх, путаются в волосах, сжимают их у корней до боли, заставляя девчонку почти скулить от боли.

– Ты же понимаешь, – хрипло вздыхаю я, – что я не в силах дать тебе того же взамен?

– Почему? – Спрашивает она одними губами, почти беззвучно. И набирает воздуха в легкие. – Почему ты не пришел сегодня?

Мое сердце почти останавливается. Я всегда теряюсь, когда она смотрит на меня вот так – с дикой щенячьей преданностью в глазах, с обожанием, с болью, с лютой ненавистью. Смотрит так, будто знает все мои мысли, будто видит меня насквозь.

– Потому что мне плохо с тобой! – Выдаю я с какой-то оглушающей безнадежностью в голосе. Стискиваю зубы и делаю глубокий вдох. – Клинит меня!

Не знаю, как иначе описать эти чувства. Каждый раз, когда я оказываюсь рядом с Марианой, каждая клеточка моего тела буквально взрывается от боли и напряжения.

– Чего ты боишься? – Спрашивает она, прильнув ко мне, обхватив руками мою шею и заставив посмотреть ей в глаза.

У меня во рту пересыхает. Пульс громыхает в ушах.

– Что ты сделаешь со мной то же, что и мой отец. – Признаюсь я, судорожно вздыхая. – Заставишь поверить, что все всерьез, а потом уйдешь. И не вспомнишь. – Больше у меня не получается дышать. Я пытаюсь сделать вдох, но моя грудь лишь содрогается от бесполезных попыток. Голос сипнет. – Что бы ты ни говорила, я знаю, все эти слова – яд. Они отравляют меня, делают слабым. – Поморщившись, я отхожу от нее на шаг назад. А когда Мариана делает попытку приблизиться, хватаю ее за запястье. – Интересно, твоя мать была такой же? Поэтому Харри бросил семью? Поэтому он нас ненавидел? Это она заставила его забыть?

На этот раз она реагирует по-другому. Я так до конца и не понимаю как именно. Девушка смотрит с вызовом, затем кивает и, молча, выходит из комнаты.

Что это было?

Все наши разговоры за гранью, их трудно понять непосвященным.

Да что уж там, нам и самим порой до конца непонятны обращенные друг к другу слова. Многое остается между строк. Но то, как Мариана реагирует сейчас – это что-то другое. Что-то новое, что мне не под силу разгадать с ходу.

Я отворачиваюсь к окну, достаю из пачки сигарету и подношу к носу. Табак пахнет горечью и тлением. Запах безнадежности. Мое сердце все еще бьется как оголтелое. И мне приходится убеждать себя, что я правильно поступил, оттолкнув ее в очередной раз и напомнив, что мы враги.

– Твой отец тебя любил! – Вдруг раздается за спиной ее голос.

Я оборачиваюсь. Мариана стоит в дверях с картонной коробкой в руках. Она входит, бросает ее на кровать, разворачивается и торопится уйти.

– Что это? – Спрашиваю я.

Девушка останавливается.

– Харри приезжал на твои игры, – роняет она негромко, – он собирал вырезки из газет, заметки о тебе. У него хранились твои детские фотографии.

– Зачем? – Я уставляюсь на эту коробку с недоумением. – Это не может быть правдой… Он же… Он бросил нас.

Мариана оборачивается:

– Он помнил о тебе, Кай.

У меня под кожей начинает жечь с такой силой, будто там закипает лава.

– Вырезки?! – Взрываюсь я. – Да я голодал, пока моя мать беспробудно пила! А где был он?!

Девушка пожимает плечами.

– Харри говорил, что исправно платит алименты.

Ее слова выбивают почву из-под моих ног.

Я кладу ладонь на крышку коробки и ощущаю тошнотворное головокружение. Все было более-менее понятным до моего приезда в этот дом, а теперь запутывается до предела. Я срываю крышку, все еще надеясь, что девчонка что-то путает, но внутри обнаруживаю ворох выцветших газетных вырезок, пахнущих старой бумагой.

– Это неправда… – Произношу я, перебирая дрожащими пальцами листы. На дне обнаруживаются мои фотографии. Не все из них детские: на некоторых мне двенадцать и четырнадцать лет. Очевидно, бабушка передавала их отцу. – Почему тогда мать говорила мне..?

– Это уже спрашивай у нее. – Холодно говорит Мариана и выходит из комнаты.

И я остаюсь наедине с этой чертовой коробкой и гнетущей тишиной. Переворачиваю ее и вытряхиваю на постель все вырезки и снимки. Словно вытряхиваю наружу осколки своей прежней жизни.

Там все: небольшие статьи о победах команды Сампо на чемпионате области, заметки о моих успехах и фрагменты школьных статей, вырезанных из стенгазеты и аккуратно вклеенных в картонное основание. Вся моя жизнь без отца с момента его ухода и до последних дней.

Он не забывал обо мне.

И осознание этого рушит мой мир на части.

Мариана

Тело все еще дрожит от пережитых эмоций, щеки пылают от поцелуев и болезненных прикосновений. Каждая клеточка моего тела желает продолжения, но это желание разбивается об упрямство Кая, будто о скалы.

Этот парень ведет себя так, что сводит меня с ума. От его грубости у меня буквально сносит крышу – во всех смыслах: она пугает и притягивает меня одновременно.

Он боится, что, однажды прикоснувшись ко мне, уже не сможет отпустить.

Я – наоборот, меня пугают мысли о том, что близость не удержит его.

Но вместе с тем, мне хочется этого настолько, что я готова рискнуть. И наши отношения, словно качели: нас швыряет то вверх, то вниз, вздымает ввысь до головокружения, а потом ударяет о землю с такой силой, что мы рассыпаемся на части.

Возможно, Кай прав, и у нас никогда не получится ничего настоящего. Возможно, мы обречены…

Я слышу музыку, играющую внизу. Наверное, Рита и Лео опять упражняются в танцах. Они обычно кажутся такими счастливыми, что я отчаянно им завидую: с человеком, который сумел тронуть мое сердце, у меня вряд ли когда-то получится построить что-то нормальное или счастливое.

Кай эмоционально недоразвит.

Его пугает близость, и он никогда не будет принадлежать мне одной. У меня всего два пути: взять то, что он может мне дать, и довольствоваться этими жалкими крохами, или сойти с дороги, по которой мы движемся, чтобы начать новый путь – свой, без него, и надеяться на то, что однажды встречу кого-то, кто вызовет у меня столь же сильные чувства.

Буду ли я уважать себя после того, как соглашусь на его условия? После того, как стану одной из десятков девушек, что в разное время согревали его постель? Смогу ли отпустить его и жить дальше?

В любом случае, ничего другого он не сможет мне предложить, это просто не в его характере, не в его правилах. Глупо ожидать от Кая чего-то такого, о чем мечтает каждая девушка: заботы, романтики, преданности. Ему чужды все эти порывы. И эта правда ранит намного сильнее его грубых слов.

Мне никогда не быть для него единственной.

Так хочу ли я быть «одной из»? Так ли сильно я схожу с ума по Каю?

Иногда кажется, что нет. Но стоит увидеть его, и тело будто вязнет в болоте, а ноги не могут ступить и шагу. Один взгляд, одно прикосновение, один звук его голоса, и мое тело становится безвольным и покорным – готовым на все ради горсточки ласки и пары острых ударов словами-плетьми.

Проходит минут пятнадцать прежде, чем я слышу шаги в коридоре и встаю с кровати. Мое сердце грохочет. Я сцепляю дрожащие руки на животе. Дверь отворяется, и Кай входит в мою комнату.

– Можно? – Произносит он хрипло.

На его лице смесь вины, растерянности и опустошения.

– Обычно ты не спрашиваешь, просто заходишь. – Говорю я.

Парень закрывает дверь и застывает в нерешительности. Почесав шрам на брови, он хмурится.

– Где ты взяла эту коробку?

– В спальне родителей. – Взволнованно отвечаю я.

– Когда ты нашла ее? – Очевидно, эти слова даются ему с трудом.

– Я всегда знала, что она там. – Пожимаю плечами. – Если бы я понимала, что творится внутри тебя, то отдала бы гораздо раньше. Ты же… ты не говорил мне, Кай.