Бездомная - Михаляк Катажина. Страница 13
Порой ко мне возвращалось сознание, и тогда я в изумлении осматривалась вокруг. «Что я здесь делаю?!» – спрашивала я сама себя. Ответ приходил сразу же… И тогда я вскакивала с постели, подбегала к зарешеченной двери, принималась грохотать в нее кулаками – аж кровь брызгала на белые стены, – и выла: «Выпустите меня! Я должна ее найти! Должна найти мою малышку! Выпустите меня!!!»
Резкий звук сирены, мне заламывают за спину руки, делают укол в плечо… вот и все: теперь я снова тиха и спокойна, могу и дальше созерцать больничный потолок.
Спустя много месяцев, в течение которых меня интенсивно фаршировали самыми новейшими препаратами, которые только известны мировой медицине, премилый старый доктор Избицкий констатировал: мол, у пани Кинги улучшения налицо, – и с подбадривающей улыбкой вручил мне справку о выписке и целую пачку рецептов: ведь лекарства от психоза мне следовало принимать и в дальнейшем.
Жаль, что к этим рецептам не прилагались деньги на лекарства: у меня-то не было при себе ни гроша. Из больницы я вышла в том же, в чем меня привезли: в куртке, перепачканной землей, без кошелька, без денег и документов. Джинсы и блузка мне достались от какой-то пациентки – в противном случае куртку мне пришлось бы надеть прямо на ночную рубашку: именно так, в куртке, наброшенной на ночнушку, я много месяцев назад выбежала из дома, прижимая к груди свое самое дорогое сокровище.
Теперь я стояла перед длинным, унылым зданием больницы, которая в последние полгода была моим, хоть и ненавистным, домом, и думала: что дальше?
Медсестра, которая немного симпатизировала мне, дала несколько злотых на автобус. Через полчаса я стояла перед дверью дома, в котором родилась и воспитывалась, с едва тлеющей надеждой, что кто-то все же ждет меня здесь. Но дверь была заперта, окна выбиты. На стене кто-то написал черным аэрозолем: УБИЙЦА!!!
Я поняла, что осталась одна-одинешенька. Родители уехали – но куда? Об этом я не имела ни малейшего понятия. Я не винила их: нелегко жить с такой надписью на стене фасада… Я развернулась и, провожаемая любопытными взглядами из-за штор, отправилась туда, куда с тех пор буду возвращаться из месяца в месяц: в лес. Там от рассвета до заката, целый день, день, который никак не кончался, я искала место, где закопала свою доченьку.
На следующее утро я постучала в дверь дома, в котором жила моя подруга из начальной школы. Должно быть, проведя ночь в лесу, с руками, перепачканными грязью, я выглядела как умалишенная; Иза поспешно сунула мне в ладонь несколько смятых купюр и, попросив, чтобы больше я к ней не приходила, вытолкала за дверь. За эти несколько сотен злотых я ей и впрямь благодарна. Сама-то я себе не дала бы и ломаного гроша. Дорогая Кинга, желаю тебе сдохнуть с голоду; искренне твоя Кинга.
Пообещав перед закрытой дверью, что больше сюда не вернусь, я поехала в Варшаву: ведь и здесь у меня был дом.
Был.
Дверь открыл удивленный парень, который купил нашу квартиру совсем недавно и совершенно случайно.
«Может, вы зайдете, выпьем кофе?» – и похотливый взгляд. Я вошла, надеясь услышать какие-то пояснения: как, когда, почему он оказался в моей квартире, – и тут же жадная лапища схватила меня за зад.
«Убери лапы, извращенец!»
«Да я бы и в перчатках к тебе не прикоснулся, грязнуля!»
«Я к тебе тоже».
После краткого обмена любезностями меня снова вытолкали за дверь, и вот я стою посреди улицы, содрогаясь от шока. Опомнившись, я в полной мере осознала несколько непоколебимых фактов: у меня больше нет дома, нет ни родственников, ни друзей; у меня нет даже смены белья. Ничего у меня нет. Я абсолютно свободна, свободна целиком и полностью.
Отныне единственный мой долг – раз в месяц, в каждый первый четверг, искать своего ребенка.
Ничего больше меня не касается. И чем скорее я сдохну, тем лучше. Никто обо мне не заплачет.
– Кинга, ради бога, подожди! Помедленнее, черт подери! Кинга!!!
Раскрасневшаяся и запыхавшаяся Ася догнала Бездомную лишь на втором перекрестке. Та и не замечала, что почти бежит, – так глубоко погрузилась в воспоминания. Лишь услышав свое имя, остановилась точно вкопанная.
Журналистка догнала ее, бросила руку ей на плечо и повисла на ней всем телом. Бурый кот, которого Ася держала под мышкой, укоризненно смотрел на Кингу: ведь именно ее он уже успел признать своей хозяйкой.
– Он… он… – Ася пыталась что-то выдавить из себя, но ей не хватало дыхания. – Он по тебе скучал! – наконец выдохнула она сердито и всучила кота Бездомной.
Кинга инстинктивно обняла животное.
– Он хочет, чтобы у него был дом! И ты! Понимаешь?! – продолжала Ася.
Кинга кивнула. Она не могла проронить ни слова – горло сдавливал спазм.
– Ты вернешься?
В глазах Аси стоял страх. Чего боялась эта довольная жизнью популярная журналистка? Одиночества? Да она же может купить себе хоть пять таких котов. Да и родители ее живы, а пока они живы, есть и надежда на прощение…
– Ты ничего обо мне не знаешь, – тихо проговорила Кинга.
– Мне все равно, – так же тихо отозвалась Ася.
И плечом к плечу – при этом Бездомная несла на руках мурлыкающего кота – они вернулись в квартиру на улице Нарбутта.
К вечеру они уже перерыли пол-Интернета и наконец нашли маленькую дешевую квартирку в нескольких улицах от апартаментов Аси. Аренда стоила триста злотых плюс оплата счетов – ну, столько-то Кинга уж точно должна заработать, убирая чужие квартиры!
По площади это была шестнадцатиметровка, зато с ванной и кухонным уголком, состоящим из холодильника, плиты и раковины. Окно выходило на небольшой садик, который на фотографиях выглядел просто очаровательно. Чего же еще желать Бездомной и ее бурому коту, начиная новую жизнь?
– Слушай, мне нечем заплатить залог, – проговорила Кинга дрожащим от волнения голосом, когда они, оценив все увиденное на фотографиях, позвонили владельцу и условились прийти смотреть квартиру.
– Это я знаю, – пожала плечами Ася. – У тебя вообще ничего нет, кроме кота и твоих лохмотьев. Но… я верю в тебя, Кинга Круль. Ты сильная и умная. Ты целый год жила на улице – и выдержала. И вернуться в приличное общество у тебя тоже должно получиться. Сперва поработаешь без оформления, а потом – кто знает, может, вернешься в свою фирму? Почему бы им не принять тебя?
Кинга искренне рассмеялась.
– Ландшафтный дизайнер с маниакально-депрессивным психозом?
– Врач-специалист констатировал, что ты вылечилась, – упрямо заметила Ася.
– А судебный приговор – два года условно – из моих документов кто вычеркнет? – Вопрос Кинги, заданный невинным тоном, повис в мертвой тишине.
Ася долгим-долгим взглядом смотрела на женщину. Та выдержала взгляд, не моргая. Наконец журналистка испустила вздох отчаяния.
– Удивишь меня еще чем-нибудь? Или пока что у тебя все?
– Ты не спросила, за что меня осудили.
– Думаю, в свое время ты сама мне расскажешь.
– Расскажу.
Они глядели друг на друга – наполовину враждебно, наполовину дружелюбно.
– Раз это всего лишь два года условно, ты не могла натворить ничего ужасного.
– Да, ничего особенного. Я поколотила полицейского. И не только…
Ася искренне рассмеялась, недоверчиво качая головой.
Кинга тоже улыбнулась, но ее улыбка мгновенно растаяла. Как она может вот так шутить над тем, что совершила? Неужели ее сердце уже сплошь изъедено безразличием? Неужели она простила себя? А может, начала забывать? Первый четверг месяца – всего через несколько дней. Пора отправляться в лес около Быдгоща. Быть может, на этот раз она отыщет хотя бы воспоминание о любимой малышке… Ничего более она не желала.
Новая квартира и впрямь отлично подходила для благополучного начала новой жизни, а по сравнению со скамьей на Центральном вокзале или норой под сараем дачника казалась Кинге воплощением роскоши. Коту тоже перемены пришлись весьма по душе. Подняв хвост, он гордо обошел свои новые владения, затем запрыгнул на старый шатающийся диван, который вместе со шкафом, стулом и столиком и составлял всю меблировку махонькой комнатки, и довольно замурлыкал.