Два рассказа - Ким Анатолий Андреевич. Страница 9

Но я полагал, что в моей жизни была М. Т., и одно это уже делало мою жизнь несколько иной, чем у всех.

4

Ясновидящим я стал буквально в один день, тот самый, когда, будучи еще студентом химического института, однажды совершенно нечаянно встретился в огромном магазине, на переходе, со своей Беатриче. Я ее знал еще по Сахалину, учась в средней школе, но она жила в другом городе, приезжала в наш погостить у своей подруги, с которою я учился в одном классе… Я подошел к ней, поздоровался и, не чуя под собой ног, зашагал рядом, спускался по широкой лестнице вместе с нею с какого-то верхнего этажа универмага, мучительно искал повода заговорить о чем-нибудь интересном.

И в эту самую минуту вдруг обрел способность чистого зрения. Я увидел, что эта девушка, женщина, миниатюрная, прелестная, проживет свой век без меня.

Пробыв несколько секунд в глубочайшем трансе, я не заметил того, что М. Т. куда-то незаметно исчезла, затерялась в магазинной толчее. Вполне возможно, что лукавая девушка сбежала от меня, докучливого типа, который еще на Сахалине надоедал ей, а теперь в Москве умудрился найти ее в огромной толпе, — шмыгнула куда-нибудь в сторону… А я был весь в холодном поту, я стоял пошатываясь посреди густого людского потока. Меня толкали, бранили какие-то женщины, с возмущенным видом обходили мою нелепую несчастную фигуру.

Отстраняющую каменную руку судьбы ощутил я на своей груди, и далее мне не было ходу. Я встречусь с нею еще один раз через много лет — на Сахалине.

Передо мною был пыльный, с ободранным асфальтом, невзрачный переулок где-то на окраине Южно-Сахалинска. Серого цвета некрашеные заборы, какой-то жесткий урбанистический пейзаж впереди, черная труба на растяжках — и две женщины, идущие рядом со мной.

Все так и свершилось в точности. Была неказистая улица южносахалинской окраины, на широком перекрестке сухая пыль неслась по асфальту, словно поземка. Две женщины вели меня куда-то, пригласив на чай в дом одной из них.

А только что перед этим я выступал на встрече с рабочими вагоноремонтного завода, которая состоялась прямо в цехе.

Столичная Академия народных целителей и магов, коей членом являлся и я, послала меня на остров Сахалин, чтобы нести в отдаленную провинцию свет новых знаний нетрадиционной медицины и познакомить сахалинцев с практикой белой магии и провести сеансы ясновидения. Но местные власти, еще не достигшие новых уровней мышления, представляли еще все по-старому, мыслили прежними категориями, поэтому и послали меня встретиться с рабочим классом на вагоноремонтный завод. И бедная рыба Simplicitas, вытаращив глаза и широко зевая от скуки, просмотрела один из самых рутинных спектаклей из той жизни. Где без всяких шуток считалось, что работяги верят тому, о чем говорили им их надзиратели-чиновники: вы не рабы, рабы не вы, вы хозяева.

Считалось, что работягам надо давать побольше культурных знаний, но так как чумазые хозяева слишком заняты на работе, времени у них нет — пусть знания сами-де придут к ним. Да прямо в цеха, и лучше всего — в обеденный перерыв, минут на двадцать, на полчаса, что остается у них после приема пищи, — прежде чем рабочие снова по-хозяйски приступят к работе.

Так мы и жили — вынуждены были так жить, — но я уже давно научился выходить за пределы своего бездарного времени и уноситься, как правило, в будущее, где меня уже не окажется. Это я больше любил, чем уходить в прошлое. Но иногда мое чистое око могло обратиться и туда — и там, в далеком прошлом, частенько набредал я на самого себя, который с чувством тоскливого отчаяния в душе занимался какой-нибудь очередной хреновиной с морковиной вроде встречи в цеху с рабочими. Это, значит, для того, чтобы рассказать им о бесконтактном врачевании и о передаче информации вне фактора пространства и времени — о том, чего нет, не будет, никогда не может быть и, главное, не должно быть в их жизни.

Все, все мы предстаем в видениях рыбы Simplicitas. Но не каждому из нас дано самому увидеть ее. Может быть, не каждый из нас и существует, несмотря даже на наш гражданский паспорт и на твердые трудовые мозоли на руках.

Однако чего ради искать в прошлом встреч со своим внутренним гением?

Simplicitas всегда в настоящем. Я смотрю на рыбу — рыба смотрит на меня. И мы в том самом мире, о котором было сказано: И увидел я новое небо и новую землю: ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

Моря уже нет! На земном шаре перестали быть все моря и океаны — Тихий, Ледовитый, Индийский, Атлантический. На их месте раскинулись цветущие просторы нового глобального континента. Таким образом и создались на обновленной планете огромные жизненные пространства, достаточные для того, чтобы на них могли разместиться все воскрешенные праведники.

Да, места стало много, и вместо океанов водный баланс всей земли обеспечивают многочисленные новообразовавшиеся реки пресной воды, большие и малые, которые замыкаются в общей колоссальной единой водоносной системе планетного организма.

Итак, земля была, вода была — но не было воздуха! Того самого неощутимого безвкусного воздуха, которым дышали мы все, пока жили. А было недоступное для нас, прежних, грешных, какое-то особенное «новое небо». И рыба Simplicitas со скорбью и сожалением смотрела на меня, выступающего перед вагоноремонтными рабочими. Все мы до единого были и лжецами, и любодеями, и, вполне возможно, даже убийцами — а потому и недостойными существовать под новыми небесами. Рабочие сидели на длинных деревянных обшарпанных скамейках и внимательными, недоверчивыми глазами закоренелых грешников взирали на меня, прибывшего из столицы лектора-экстрасенса, одного из многочисленных чародеев конца второго тысячелетия.

5

После того, как я закончил свою нелепую встречу с рабочими, все же попутно излечив двоих из них — одного от цирроза печени и другого от пиелонефрита (о чем работяги и сами не ведали!), — а также изрек пророчество о том, что через год и два месяца Империя распадется и в ней наступит предапокалиптический ужас, а непосредственно на Сахалине произойдет страшное землетрясение, — я направился к выходу сквозь расступившуюся толпу рабочих (их стало гораздо больше: должно быть, пришли те, что уходили обедать в рабочую столовую), и тут меня остановили две женщины, которые отрекомендовались журналистками местного радиовещания. Во время лекции, когда я, должно быть, погрузился в транс, эти две женщины пробрались в первый ряд и затем поставили свои записывающие устройства на широкий стол, сколоченный из некрашеных досок, посреди которого валялись разбросанные фишки домино…

И потом мы шли по пыльным южносахалинским улицам к дому одной из них, куда меня пригласили на чашку чая. Я неожиданно для самого себя принял приглашение, хотя обычно этого не делаю, избегая ненужных утомительных знакомств со своими пациентами, — все, все, кого мне только приходилось узнавать на этом свете, непременно становились моими пациентами. И когда мы пришли на какую-то безликую, неуютную квартирку и там разговаривали, пили чай — ни разу я не вспомнил о том, что когда-то впервые предстало моему ясному видению. Не вспомнил, как рыба предсказала мне, что я встречу М. Т. еще только раз в жизни и эта встреча произойдет через двадцать пять лет на Сахалине.

О, разумеется, это большой срок, за такое время многое изменилось во всем мире, и на Сахалине, и во мне самом, и в моей постаревшей на четверть века Беатриче. Но она так хотела помочь мне! Она старалась вести себя и разговаривать со мною таким образом, чтобы я мог узнать ту своевольную, гордую, прелестную девушку, уверенную в своем высоком предназначении. Эти внезапные умолкания посреди фразы… Резкие перемены темы и уходы в сторону при разговоре… Эта неожиданная чарующая улыбка, обнажавшая не только зубы, но и розовые влажные десны… При этом глаза остаются серьезными, даже как будто хмуроватыми.