Три побега из Коринфа (ЛП) - Маковецкий Витольд. Страница 24

Оба мужчины, лысый, и тот, плечистый, который, по-видимому, был здесь самым главным, долго разговаривали.  Лысый, видно, в чем-то убеждал, своего собеседника, Тот пожал плечами, очевидно рассерженный и раздраженный.

Внезапно Диоссу показалось, что он услышал как его проводник сказал: — Ты можешь получить за него, по меньшей мере, пятьдесят драхм.

Он подумал, что тот говорит о каком-то товаре. В конце концов, он не был уверен, что он все это хорошо расслышал. Но здоровяк вздрогнул и нетерпеливо парировал:

— Мне не нужен такой заработок.

Затем он повернулся к мальчику.

— Иди, откуда пришел, — сказал он.

Диосс стоял в растерянности, не зная, что делать. Наконец, он вынул из кармана хитона  свое сокровище — драхмы, полученные им от Килона.

— Господин, у меня действительно есть деньги, я заплачу вам.  Кроме того я  буду помогать вам  -    рубить дрова , мыть посуду, зашивать парус, буду делать все …

— Пошел к черту! — повторил моряк, по-видимому, капитан этого корабля

Диосс скрестил руки на груди.

— Что мне теперь делать, — прошептал он, — куда мне идти?  -   Он снова повернулся к капитану корабля: — Господин, я не уйду, я должен спасти свою мать, сестру и брата, они в рабстве, и я должен найти своего друга и их выкупить. Это надо сделать быстро, я не могу ждать. Иначе их продадут, и все будет кончено. О, Боги, помилуйте меня!  Возьмите меня с собой.

— Иди отсюда, дурачок, пока я добрый! Иди в  Марафон или куда захочешь, пока я не сломал тебе шею.

— Но все говорят, что в Марафоне никто не хочет выходить в море. Говорят, что нужно ждать целый месяц, чтобы найти корабль. Все боятся этого Веджануса.

- Кого, дурачок?  -  резко дернулся здоровяк.

— Этого разбойника  Веджануса. Его здесь  все боятся.

Здоровый матрос вдруг расхохотался. Его люди подошли к нему и тоже расхохотались. Они окружили мальчика еще плотнее. Когда Диосс увидел, что еще не все потеряно, он начал снова: — Господин, я на вашем корабле буду полезен, я  умею шить, умею латать, мыть палубу.

Матрос,  некоторое время,  молча, наблюдал за ним.

— Забавный дурак, — сказал он.

— Ну, что тут поделаешь? — засмеялся один из матросов.

Диосс какое-то время молчал, лихорадочно обдумывая, что сказать.

 — Я могу…  я еще могу… играть на флейте, — быстро добавил он. Они снова засмеялись. Даже плечистый капитан  посмеялся от души.

— Ну ладно, — сказал он. — Ты будешь играть для нас в пути, а мы слушать тебя.

— Там, среди добычи, в ящике, лежит старая флейта. Кажется она еще целая. Так, что, давай, парень.  Ты сам этого хотел.  Тут ничего не поделаешь. А ты не боишься этого  разбойника?   

— Веджануса?

— Да, Веджануса.

— Мне немного страшновато, но что поделать. В лесу я тоже боялся…   боялся рыси, ловцов рабов, но мне надо было идти, и сейчас я должен идти.

— Зачем?

— Чтобы спасти свою мать, братика и сестру.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Через час Диосс  был уже в море. Наступили сумерки.

Диоссу показалось странным, что они отправились в море ночью.

Насколько он слышал, моряки всегда высаживались на ночлег на берег. Но ночь была тихой, спокойной. Восходящая луна освещала путь. Легкий ветерок натягивал небольшой парус посередине судна. Весла регулярно хлюпали по воде.

Все было спокойно. Но страх не покидал Диосса. Эти люди были какими-то странными. Они смотрели на него с презрительной улыбкой. Они говорили друг с другом на языке, которого он не понимал. По крайней мере, только  половина из них не была греками. Некоторые из них подходили к нему и спрашивали: откуда он и как сюда попал. Диосс честно  им отвечал.

Они внимательно слушали, как он рассказывал им о его ужасной встрече с охотниками за рабами и о том, как его  собака спасла его в последний момент. Даже капитан, хозяин корабль, хлопнул в ладоши и произнес:

— Да, это явно не простая собакой. Что ты с ней сделал?

— Мне пришлось оставить ее у пастуха, потому что мне сказали, что с ней меня не возьмут на корабль.

— Ба! Это точно. Она бы перекусала нас всех здесь.

Диосс покачал головой.

— О нет, — сказал он, — она нападает только на плохих людей, на хороших, она не будет даже лаять.

Вся толпа разразилась смехом. Им становилось все веселее. Затем один из матросов принес Диоссу флейту.  Флейта была старая, немного поврежденная,   обгоревшая на конце, вероятно, вытащенная из огня во время пожара.  Диосс погладил ее руками.  Он не прикасался к такой губами уже несколько месяцев. Он сыграл парочку нот, это немного сработало. Он начал какую-то песню, остановил ее, наклонился, снова выпрямился и начал снова. Матросы замолчали. Наступила тишина. Песня полилась. Сначала быстро, энергично, потом все более подвижно, грустнее. Когда он закончил, на какое-то время воцарилась тишина.

— Хорошо играет малец, — сказал кто-то. Матросы сидели кругом, по краям корабля, на канатах и мешках.  Диосс снова продолжил играть.

Он вспомнил какую-то грустную, монотонную, пронзительную мелодию, которую  однажды услышал с проплывающего корабля и повторил ее раз, а потом еще. Затем  незаметно перескочил на другую песню и так увлекся, что забыл обо всем.

Внезапно сидевший рядом с ним капитан резко пошевелился.

— Откуда ты знаешь эту песню? — почти сердито спросил он.

Диосс очнулся и, все еще не придя в себя, посмотрел на него.

— Я не знаю, ее играли на каком-то корабле. Я не помню.

— Это этрусская песня. Моя мать пела ее. Здесь ее никто не знает.

— Вы не хотите, чтобы я ее играл?

Моряк  покачал головой.

— Играй, просто играй все, что знаешь!

И Диосс снова заиграл. Еще раз эту мелодию, затем другую.. еще  и еще… . Луна поднялась высоко и осветила поверхность моря своим серебряным светом. Слегка шуршала вода. Ветер медленно гнал корабль.  Гребцы перестали грести веслами по воде. Они тоже слушали.

Диосс, наконец, устал и остановился. Матросы стояли вокруг него, и покачали головами. Они тихо перешептывались, словно  молились.  Их дикие, мрачные лица на мгновение потеряли свое обычное суровое выражение. Постепенно матросы стали медленно расходиться. Одни взялись за весла, другие пошли спать. Уже была поздняя ночь. Только капитан корабля сидел молча и неподвижно. Диосс  преклонил перед ним колени.