Долг чести - Поселягин Владимир Геннадьевич. Страница 23

Я осмотрел себя. Тело мне досталось на грани дистрофии. Кожа да кости. Жаль конечно, что не обратно в Ивана, но в принципе я доволен. Я сбежал из будущего, согласившись единоразово стать подопытным в экспериментальном переносе, и нахожусь, где нужно. А тут сбегу, тело откормлю и закончу планы. Да, надо узнать, что с Иваном. Как сбегу и займусь этим, а пока отъедаюсь и восстанавливаю физическую форму. А то хожу с трудом, ветром качает. Если бы те двое не помогли, так и не дошел бы до нар.

Тут стали возвращаться от ворот сидельцы, и оказалось, мне тоже плошку принесли. М-да, на зоне и то сытнее. Точно уморить хотят. Да и что тут думать, англичане по созданию концлагерей впереди планеты всей, это ведь они их придумали, немцы просто сплагиатили.

Бурда бурдой, но я жадно выхлебал все, через край, ложки-то не было. Да и не у всех они были, а те, кто ими пользовался, имел деревянные, грубые, самостоятельно вырезанные.

Силы мне нужны, вытерпеть я мог многое. Немного в пот бросило, но в принципе нормально. От пленных вокруг я и узнал, что кормят один раз в день, вот этой плошкой с едва теплой жидкостью на пол-литра, без хлеба. Мол, что есть. Там какие-то овощи были и несколько пятен масла сверху плавало.

Немного отдышавшись, стал расспрашивать тех, кто знал бывшего хозяина этого тела, я должен знать, в кого попал. Тогда позвали двоих доходяг из глубины барака, оказалось, я делил с ними нары. Они обо мне действительно многое знали.

Итак, Андрей Михайлович Вершинин. Когда исполнилось восемнадцать, его призвали, как и многих, так как шла война. Отучился полгода в армейской школе бортстрелков, закончив, получил звание младшего унтер-офицера, попал служить в бомбардировочный полк на Южном фронте. Три месяца воевал, был сбит. Уже два с половиной месяца находился в лагере для военнопленных. Сам лагерь раскинулся в районе Анкары. Да, мы в Турции, сейчас шел тысяча девятьсот пятидесятый год, лето, июль.

М-да, информация заставляет задуматься. То, что я больше не Вершинин, это не обсуждается, сменю данные, жить простым городским пареньком я и не думал. Своих планов море. Кстати, сегодня у Вершинина день рождения был, девятнадцать исполнилось.

Почему он бросился на ограждение, никто внятно объяснить не мог, но с первых дней в плену Андрей сильно сдал, как птица в клетке. Видимо, настал момент, когда сломался, и вот результат. Характеры у людей разные.

Всего в этом лагере две тысячи военнопленных. Охраняют их англичане. Да и то по простой причине, что турок они гонят впереди, зачищая за ними позиции, потери большие, восполняли всеми средствами, включая охраной лагерей. Своих солдат англичане берегли.

Разузнал, как тут бои шли. Измир продержался в окружении, с воды тоже прижали наших, почти две недели, пока гарнизон не капитулировал. Царьград наши защищать не стали, для обороны он мало годился, но бывшие территории Турции турки и англичане почти год отбивали. Потери понесли немалые. Сейчас передовая на Кавказе, в районе Батуми и по горам. С территории Румынии англичане дошли до Одессы и взяли ее, но дальше пока не продвинулись. Немцы и итальянцы на Западном фронте дошли до «УРов», но прорвать их так и не смогли, резервы и бронепанцирные части отбивали все прорывы, даже организовав несколько колец окружений. Три дивизии немцы так потеряли. Вот японцы дали, Владивосток взяли. Сейчас оборона в районе Хабаровска стоит. Потери большие понесли, силы накапливают. У наших только на оборону силы и были, вот и перемалывают противника.

Северного фронта не было, поэтому столица пока под редкими налетами дальней бомбардировочной авиации. Англичане пытались прошлым летом в районе Мурманска десант высадить, да тот так там и остался, в лагерях для военнопленных, часть их флота перетопила российская авиация. Больше такие операции не проводили.

Неприятным сюрпризом для них оказались новейшие противокорабельные планирующие бомбы. Еще бы, два линкора потеряли и еще девять кораблей поддержки, вроде эсминцев и тральщиков, плюс восемь транспортов и легкий авианосец. После этого солдат с севера перекинули, по сути на севере только авиация и работала. Перестановки в штабах, где какой генерал принял командование, кого хвалят, а кого нет, меня не особо интересовали.

К вечеру, собрав нужную информацию, я стал прогуливаться по баракам, всматриваясь в лица пленных, искал знакомых, надеясь найти тех, кто знал обо мне по Измиру. Может, удастся выяснить, что с Иваном? И ведь действительно повезло, нашел того унтер-офицера, что брал меня. Тот лежал, спал, похоже, но когда я сел рядом, коснувшись плеча, открыл глаза. Выглядел не самым худым, тоже тощий, но скорее жилистый. Я уже выяснил, что пленных, кто работал за территорией, сформировав рабочие команды, кормили лучше. А вот кто в лагере оставался, постепенно угасал. Вершинин был из таких. Не нашлось ему места.

– Как меня зовут, не важно, – сказал я. – Если мне расскажешь все, что мне нужно узнать, я вытащу тебя из этого лагеря.

– Это ты сегодня на ограду кинулся? Охрана убавила напряжение, поэтому и не умер, ржали, когда тебя трясло.

– Не важно, – мотнул я головой. – Как насчет сделки?

– С врагом сотрудничать не буду. Слышал я, что они собирают добровольческие батальоны, вперед их пускают, оборону прорывать.

– Нет, тут другое. Побег – и к нашим к передовой. Есть идея, как это сделать.

– Я не один. У меня тут подчиненные и друзья. Побратимы мы.

– Постараюсь освободить весь лагерь. Сегодня ночью будьте готовы.

– Спрашивай, – подумав, дал тот согласие.

– В прошлом году, когда к Измиру подошли турки, твой батальон отбил десант. Вы потом прочесыванием занимаюсь, нашли мальчишку с солидной суммой в руках. Расскажи все, что о нем знаешь, что было дальше.

– Ты слишком хорошо все знаешь, – задумчиво изучая меня, сказал тот. – Солдат моих расспрашивал?

– Тебе это так интересно? Я не прошу рассказать мне секреты, просто опиши все, что знаешь по тому мальчишке. Он столкнулся с тучным турком, вроде как ракетчиком, и его повели к комендатуре. Что было дальше?

– Ничего не было, – пожал тот плечами. – Он умер на полпути к комендатуре. Доктор сказал, что сердце остановилось. Похоронили в общей могиле, куда погибших горожан сносили.

– Вот оно как? – пробормотал я, серьезно загрузившись.

Я был уверен, что Иван остался в живых, руки же шевелились, когда я потерял управление телом. Секунды две у меня было, прежде чем окончательно потерял сознание, но успел это заметить. Получается, это конвульсии были? Да, теперь ясно, что это было именно так.

Встав, молча кивнув унтеру, я покинул барак и, поискав, нашел того пленного, которого я за фельдфебеля принял. Не ошибся, как мне шепнули, тот и был фельдфебелем, из охотничьей команды. То есть разведчик. Он сидел в окружении приближенных. Как я понял, именно он тут является главным, старясь держать пленных в кулаке, именно благодаря ему число самоубийств было крайне мало, единственно, пища плоха.

Кстати, сейчас в лагере не все, часть далеко, работает, две недели назад забрали, часть на грузовиках утром увезли, привезут перед темнотой.

– Отойдем, – велел я тому.

Все, кто сидел рядом с фельдфебелем, удивленно на меня посмотрели. Понять их тоже можно: парень, что сегодня решил самоубийство совершить (грех, многие были верующими, хотя сейчас в армии вера не насаждалась, хочешь – верь, хочешь – нет, но были разные люди), вдруг подходит, с идеальной офицерской выправкой, окинул их всех хмурым взглядом с толикой презрения, с полным копированием поведения офицеров, скомандовал их старшему, фельдфебелю Зиновьеву следовать за ним.

Я не стал дожидаться ответа и, заложив руки за спину (это тяжело, меня шатало, хотя тело я освоил), неторопливо отошел в сторону, к пустырю плаца, ожидая фельдфебеля. Тот так и не встал, с интересом поглядывая на меня со своего места, решив проигнорировать мой приказ. Что ж, это его решение. Подождав пять минут, я вернулся в барак и, толкнув одного доходягу, велел разбудить меня в полночь, после чего лег на нары и почти сразу вырубился. Кстати, воду выдавали, но тоже мало, я попил, подавальщик налил сто граммов мутноватой жидкости. Но надо, выпил.