Долг чести - Поселягин Владимир Геннадьевич. Страница 39

– Информация принята. Сообщите ваш позывной. Прием.

– Нет у меня позывного. Я младший унтер-офицер Вершинин. Служил в бомбардировочном полку, бортстрелок. Полгода назад был сбит и оказался в плену. Три месяца назад бежал, болел сильно, скрывался на территории Турции. Научился управлять самолетами, рядом авиашкола была. Меня учили двухмоторной машиной управлять, а я угнал у англичан четырехмоторный «Ланкастер». Сейчас лечу на нем. Экипаж мной уничтожен, в плен взят командир полка, полковник Монтгомери. Он тут на месте штурмана, связанный сидит. Очень сложно управлять четырехмоторной машиной. Лечу на километровой высоте. У меня полетная карта, с тела штурмана снял, судя по нему, те одиннадцать «Ланкастеров» к Царицыну не прямо летят, в районе Донецка поворот на Царицын сделают. Там тоже можно перехватить. Прием.

– Подтвердите, что вы унтер-офицер Вершинин. Прием.

– Подтвердить не могу. Со слов других пленных, я бросился на ограду под напряжением, хотел спровоцировать охрану лагеря, меня почти убил ток. Но откачали. Памяти я лишился, совсем. На руках лишь следы ожогов от проволоки. Все, что ранее было не помню, память – чистый лист, так что кто я и где служил, мне другие пленные сообщили. Участник побега, точнее, я его и устроил, убравшись за пределы лагеря, уничтожив офицера, сержанта и часового на вышке. Потом из пулемета расстрелял другие вышки и патруль, ворота и начал расстреливать казарму с ротой охраны. Наши ушли, вот и я тоже, только недалеко. От голода обессилел сильно. Кочевники подобрали, плох я был, сильное истощение, три месяца выхаживали. Я там в школе и обучился летать. Всегда мечтал, а тут бесплатно, да и инструктор опытный, хотя и турок. А потом решил, что пора возвращаться, уничтожил еще один патруль, пять солдат на внедорожнике…

– Говорит Земля-Один. Прекратите выдачу информации в эфир, – прозвучал другой голос. – «Ланкастер», сообщите свое курс. Прием.

– Двести шестнадцать. Прием.

– Что двести шестнадцать? Прием.

– А что курс? Я что, штурман? Прием.

– Кхм, сообщите направление. Прием.

– Столица. Лечу из Турции напрямую к столице. Топлива как раз хватит. Сейчас в районе Одессы. Подлетаю. Прием.

– «Ланкастер», я Земля-Один, накладываю запрет на полет к столице. Как поняли? Прием.

– Я вас не знаю. Прием.

– «Ланкастер», причины выбора такого курса? Прием.

– Столица, Генштаб, император. У меня тяжелый трофейный бомбардировщик, который я все же надеюсь посадить, и пленный. Я там больше получу, чем у фронта. Прием.

– А как же потеря памяти? Прием.

– Я же не идиот, я память потерял, а не мозги. Прием.

– Принято. «Ланкастер», у вас полная бомбовая загрузка? Прием.

– Вроде да, тяжело идет самолет. Еле поднял со взлетной полосы. Прием.

– Поступил приказ, с бомбовой загрузкой столица не примет. Требуется сбросить. Прием.

– А я знаю, как? Тут рычагов и кнопок хрен знает сколько, я боюсь их тронуть. Взлетел самолет, летит, и слава Богу. Я не знаю, как сбрасывать. Прием.

– Приказ прежний. Держите свой курс. Прием.

– Принято. Надеюсь, полковник очнется, я ему крепко в челюсть двинул, до сих пор без сознания. Может, поможет. Прием.

– Принято. Тишина в эфире.

– Э-э-э, Земля-Один, не уходи. Думаешь, так просто по рации общаться. Это ты там на стуле сидишь с чашкой кофе в руке, а я ползком добрался до кабины штурмана, сейчас вишу вверх ногами и рацией пользуюсь.

– Зачем?! – изумились с той стороны. – Прием.

– Рация у штурмана под сиденьем, по-другому до нее не добраться. А в кресле штурмана еще полковник связанный. У него ботинки ваксой воняют, голову кружит. А самолет сам летит, тут автопилот. Удобно. Да, у меня вопрос, Земля-Один. Я после побега из лагеря случайно освободил четырех русских пленных офицеров, генерала и трех полковников, на турецком аэродроме это было, подарил им «Аиста», и они к нашим улетели. Хочу знать, долетели? Прием.

– Долетели. Повторяюсь: тишина в эфире.

– О! – раздался мой вопль в эфире. – Я тут в кабине штурмана нашел систему открытия бомболюка и сброс бомб. Земля-Один, я готов к сбросу. Прием.

– «Ланкастер», я Земля-Один. Сброс. Прием.

– Принято. Сброс… Ой, я случайно на Одессу сбросил… Ой, там пожары в порту у бухты и взрывы… Ой, прожектора и зенитки заработали.

– «Ланкастер», я Земля-Один, подтвердите пожары в Одессе. Прием.

– Подтверждаю. Прием.

– Одесса оккупирована врагом, так что вы нанесли удар по нему. Не переживайте. Тишина в эфире. Это в последний раз.

– Принято.

Оставив рацию на той же частоте, только на приеме, я перебрался обратно. Все было подстроено, и разговор, и нужный вброс информации сделан, и сброс бомб на Одессу, я его спланировал сразу после взлета, когда карту с полетным маршрутом изучал. А систему сброса изучил, когда полковника вязал, а не когда с неизвестным общался. На минуту выходил из разговора, подправлял курс чтобы сбросить не на жилые кварталы, а на порт. Удалось, но кривенько, все же я не опытный бомбардир, но порт тоже полыхал.

Десять минут самолет летел сам на километровой высоте, и ничего. За два часа на скорости четыреста двадцать километров я преодолел две трети пути до Киева, когда полковник очнулся. Англичанин потряс головой, застонал, морщась, и начал осматриваться. Наконец, подняв голову, посмотрел на меня. Мне пришлось перегнуться через спину и посмотреть на того. Легкое дежурное совещание помогало нам все видеть, а так он у меня за спиной в кресле сидел. Мы вот уже час как снизились и летели на восьмидесяти метрах от поверхности земли. Это очень опасно, но позволяет скрыться от локаторов. Разве что посты воздушного наблюдения засекут шум этой тяжелой машины. А управлять ею стало действительно легче. Да и сброс груза сказался на экономичности моторов, стали меньше потреблять топлива. Теперь точно долетим, хотя я и раньше в этом не сомневался. Топлива точно хватит, главное, чтобы наши бы не принудили сесть раньше.

Поднявшись метров на триста и включив автопилот, мы к Киеву подлетали, а там свои должны быть истребители-«ночники», я подошел к полковнику и, надев на него шлемофон, а то тот что-то орал, а я не слышал. После этого включил внутреннюю связь, и он хотя бы мог сообщить, что хотел.

– Вы кто?

– Господин полковник, вы русский знаете? – спросил я у него на английском, вернувшись на место пилота и снова опуская машину ближе к земле.

– Нет.

– Фигово, – сказал я уже по-русски, но снова перешел на английский. – Ладно. Я – Иван Сусанин, самый известный русский богатырь, который уничтожал врагов пачками, как тот герой сказки с мухобойкой, семерых убивахом.

– Так вы русский?

– А, понял. Да, русский. Я бежал из лагеря под Анкарой три месяца назад. Вот сейчас к своим возвращаюсь. Кстати, полковник, я болел и не совсем в курсе дел. Сколько пленных удалось вернуть обратно? Наверняка ведь не все до наших прорвались.

– Думаете, я знаю?

– Думаю, да.

– Почти всех, часть погибла при сопротивлении, но сколько-то все же смогли уйти. Несколько катеров захватили, а одна группа даже сторожевик. Не наш, турецкий.

– Это все от недоедания, ослабевших было много. Вот если бы они в порядке были, черта с два бы вы их поймали. А вообще за то, что вы, твари, творили в лагере, я вас резал, режу и буду резать. Знаешь, скольких твоих соотечественников я уничтожил? Много. Давай посчитаем…

– Я не хочу этого слышать, – прервал он меня.

– А придется. Почти три десятка голов наберется, где я собственными руками действовал. И это если не учесть, что я заминировал твой аэродром.

– Заминировал?! – воскликнул полковник в ужасе.

– Да, простейшая работа. Мина на складе топлива, сам сделал, с часовым механизмом, сработала, когда я взлетел, и растяжка из гранаты на складе авиабомб. Тоже все сработало, аэродром твой снесло. А еще экипаж этого бомбардировщика я порезал на тонкие ломтики. Мне кочевники саблю и казачью шашку подарили. Так что разрубил я их и еще двух механиков… Ты чего молчишь, полковник? Челюсть болит? Не боись, бил ногой сильно, но аккуратно, не сломал. Как сказал один киногерой, не бойся Козладоев, бить буду аккуратно, но сильно.