Дьявол в руинах (ЛП) - Вольф Триша. Страница 38
— Ну и ладно. Пусть будет по-твоему. — Протягивая свечу, она поддевает ее край, посылая расплавленную струю воска мне на грудь. Я издаю резкий вздох между стиснутыми зубами от легкой боли, что вызывает на ее лице прекрасную коварную улыбку.
О, это будет весело.
Глава 16
Я ЗНАЛ, ЧТО ОНА ДАВНО ЛЮБИТ МЕНЯ, И В НЕДОБРУЮ МИНУТУ ЗАГОВОРИЛ С НЕЙ
Брианна
Бриа ставит свечу на пол рядом с моими раздвинутыми ногами и достает бутылку с водой. Сделав глоток, она смотрит на меня поверх горлышка, выглядя при этом просто дьявольски.
Затем она переступает через мои ноги и усаживается на мои бедра. Я презираю это раздражающее одеяло между нами.
Поднеся ободок бутылки к моим губам, она приказывает.
— Пей. Тебе это понадобится.
Я делаю, как велено, позволяя ей влить воду мне в рот. Отложив бутылку в сторону, она берет свечу и держит ее надо мной, словно угрожая.
— Думаешь, немного игры с воском мне навредит? — Я улыбаюсь, любуясь тем, как решительно сходятся черты ее лица.
Не дрогнув, она капает воском на мою испещренную чернилами грудную клетку, и я слегка вздрагиваю, мышцы напрягаются от жгучего ощущения.
— Нет, я не думаю, что горячий воск — достаточная пытка для такого монстра, как ты, Доминик Эрасто. — Но, не останавливаясь, она продолжает выливать воск на мою грудину, ее глаза пожирают след гладкого воска, стекающего по моей груди и остывающего. — Мне кажется правильным причинить тебе немного боли. Хочешь, чтобы я остановилась?
Я выгибаюсь под ней, заставляя ее сползти вперед по моим бедрам, чтобы она могла хорошо чувствовать мой эрегированный член.
— Тебе кажется, что я хочу, чтобы ты остановился?
Едва заметный румянец, проступивший на ее щеках, пробуждает в ней дьявольского монстра, и я не уверен, как долго еще смогу сдерживаться.
— Понятно. — Сердито сжав рот, она выливает лужицу воска мне на живот.
— Черт, Бриа… — Мышцы живота сжимаются, напрягая те немногие швы, которые остались нетронутыми, чтобы затянуть рану.
Удовлетворенная моей реакцией, она ставит свечу на пол и начинает осматривать мою рану при свете.
— Тебе действительно стоит обратиться к врачу, — говорит она, проводя нежными пальцами по воспаленной коже вокруг разорванных швов.
Я мрачно усмехаюсь.
— Обычно мучитель не слишком заботится о здоровье своего пленника. — Когда ее глаза встречаются с моими, я вопросительно поднимаю брови.
Она убирает волосы с лица.
— Я не садистка, как некоторые, и ты не мой пленник. — Я потянул за кабельные стяжки.
— Моя положение утверждает обратное. — Я провожу по ней взглядом, жадно впиваясь в ее голые бедра. — Ты уже закончила? Потому что я готов зарыться в эту сладкую киску и посмотреть, сколько раз я смогу заставить тебя кончить на мне.
Намек на яростное раздражение сжимает ее челюсть. Она садится прямо.
— С тобой что-то не так. Как ты можешь так говорить…? — Я подаюсь вверх, заставляя ее опуститься вперед. Ее руки скользят по моей груди и твердому восковому покрытию, приближая ее лицо к моему.
— Потому что я знаю то, чего не знаешь ты, ангел. — Ее короткое дыхание обдает мой рот ароматом.
— Все, что я хочу знать, — это где ты хранишь свои деньги, а потом я уйду. Ты больше никогда меня не увидишь.
— И как ты собираешься это сделать? — Она отступает назад, опуская взгляд к моей груди.
— У меня есть способ. — Мне не нравится, как уверенно она это говорит, какая леденящая душу честность звучит в ее тоне. Мои мысли зацикливаются на том, чтобы разделить это утверждение, когда она берет свечу и скользит по моим бедрам, утягивая за собой одеяло.
Она задерживает взгляд на моих глазах еще на секунду, прежде чем опустить глаза на мой твердый член. Он подпрыгивает под ее взглядом, и она поднимает свечу над моим животом.
— Я должна чувствовать себя хуже из-за этого… но ты собираешься рассказать мне то, что мне нужно знать.
Господи Иисусе. Горячий воск капает на мой живот, спускаясь вниз к члену.
Эта игра официально закончена.
Мышцы напрягаются, я стону и рву кабельные стяжки. Сжимаю руками изгиб ее мягких бедер. Шок на мгновение отражается на ее лице, прежде чем я успеваю выбить свечу из ее руки, отправив ту катиться по мрамору.
Скудный свет гаснет в комнате.
— Черт, Ник…
Я приподнимаюсь и сжимаю ее руку за спиной. Следующим движением я прижимаю ее к одеялу. Остывший воск отслаивается от моей груди, когда я прижимаю свое тело к ее.
— Когда твой рот стал таким грязным, — говорю я, хватаясь за подол майки и поднимая его над ее бедром, чтобы между нами ничего не осталось, и опускаюсь между ее бедрами.
Она издает тихий стон, и этот звук вибрирует до самого моего ноющего члена.
— Я хорошо училась у своего брата, — проворчала она в ответ.
— Черт возьми, девочка, я хочу наказать этот рот. — Я покусываю ее нижнюю губу, вызывая крошечный крик, который посылает ее руки ко мне на плечи.
Она впивается ногтями в мясистый стык между моим плечом и шеей.
— Прекрати…
— Нет.
— Отвали…
— Сначала я собираюсь снять тебя.
— Послушай меня…
— Я слушал. Теперь моя очередь. — Я обхватываю ее лицо и смотрю в янтарный огонь ее глаз. — Ты вонзила в меня клинок, потому что считала, что я представляю для тебя угрозу. Я прощу тебе это. — Ее дыхание замирает. Ее взгляд остается немигающим и пристальным. — Я убил Вито, — продолжаю я. — Я не буду извиняться за это. Не тогда, когда я убивал своих людей ради тебя, и я убью любого мужчину, который хотя бы взглянет на тебя, если мне не понравится то, что я увижу в его глазах. — Я провожу большим пальцем по ее щеке, готовясь обнажить свою душу. — Ангиолетта, ты понимаешь, что я убил двух своих самых доверенных людей в ту ночь, когда на тебя напали. Понимаешь ли ты, что это значит в нашем мире? — Она немного колеблется, потом наконец кивает мне в ответ.
— Хорошо. Потому что за это предательство меня должны были предать смерти. Поэтому ты должна понимать, что, когда Лука выдвинул обвинение, что я сделал это исключительно ради тебя, что мои чувства к дочери Кассатто делают меня слабым, я не мог позволить ему или кому-либо еще увидеть мои истинные чувства к тебе. Они бы использовали это, чтобы наказать меня, причинив тебе боль. Нужно было заставить Луку и команду поверить, что у меня есть план покончить с твоей жизнью. Они не должны были знать, что я полюбил тебя, что я пожертвовал всем, чтобы быть рядом с тобой, чтобы защитить тебя, и что если бы дело дошло до этого, я бы сделал это снова и снова.
Исповедь льется из глубины моей запятнанной души — исповедь боли и болезни. Моя безответная, невыносимая любовь к дочери моего врага, ради которой я пал на колени, когда она была дважды запрещена, распаляет мои внутренности, обнажая ее как мою последнюю слабость.
Я ищу ее глаза в темноте, поглощающей нас, отчаянно желая, чтобы хоть одно ее слово освободило меня из этого мучительного ада, в котором я был заперт последние два года.
Ее руки соскальзывают с моих плеч, ладони опускаются на спину и безжалостно ласкают шрамы от побоев, которые я получил.
— Ты заставил меня поверить, что ненавидишь меня, — говорит она, ее голос дрожит, — что я просто глупая, наивная девчонка, раз испытываю к тебе такие чувства. Что ты никогда не посмотришь на меня так… — Она отворачивает голову, и я провожу пальцем по ее челюсти, заставляя ее снова повернуться ко мне лицом.
— Скажи мне правду, сейчас же, — требую я, почти умоляя.
— Черт возьми. — Она быстро моргает, ее вздох проносится по моим губам и разжигает новый голод. — Я должна была зарезать тебя, — говорит она. — Я должна была, потому что знала, что если впущу тебя в себя, то никогда не смогу вытащить тебя… никогда не захочу, чтобы ты вышел. Я бы просто… полностью потеряла себя для тебя, Доминик Эрасто.
Огонь пронзает мою грудь. Кости, сжимающие мое сердце, словно трескаются под мучительным давлением. Эта боль — одновременно и мучение, и облегчение — требует, чтобы я коснулся ее повсюду, поглотил ее, пока не окажусь в ней так же сильно, как она во мне.