Гора сокровищ - Ламур Луис. Страница 44

Не отрывая от меня взгляда, он пополз прочь. С него ручьями стекала вода.

Я огляделся, но никого не увидел. Тогда я повернулся и стал спускаться с утеса, направляясь к своему убежищу.

Подойдя к лошадям, я выдернул из земли колышки и смотал веревки. Потом взялся за поводья и уже собирался было вставить ногу в стремя, как вдруг сообразил, что если не сниму мокасины, то ноги у меня скоро промокнут.

Достав сапоги и надев непромокаемый плащ, я сел, чтобы натянуть на ноги сапоги, и тут мой взгляд упал на трещину в скале.

Скала в этом месте имела слоистую структуру, и один из слоев выпал или был вынут, так что образовалось отверстие шириной не больше двух дюймов. Однако присмотревшись, я заметил, что оно глубже, чем показалось мне вначале, и что там что-то лежит.

Я просунул туда руку и нащупал предмет, похожий на книгу. Вытащив ее, я понял, что это второй дневник отца, очень похожий на первый, но только гораздо хуже сохранившийся.

Взбираясь на эту скалу, я, должно быть, наступил на камень, которым было заложено отверстие, чтобы дневник не промок и его не достали животные, и этот камень упал. Вот почему я не видел его раньше.

Это был дневник, и я знал, что это дневник отца. Переложив его в левую руку, я начал было уже засовывать его в карман моей куртки, как вдруг откуда-то сверху раздался голос:

— Это мое!

Я поднял голову и увидел Андре Бастона. Он стоял на скале, направив на меня винтовку.

Глава 25

Бывает, что противника можно убедить в бессмысленности его намерений, но я знал — на Андре никакие аргументы не действуют.

Бастон был настоящим убийцей, и его винтовка была направлена на меня. Я знал многих людей, которые, не задумываясь, убили бы меня и взяли из моих мертвых рук дневник, но Андре был не просто хладнокровным убийцей, он был садистом. Ему нравилось наблюдать мучения людей, понимавших, что пришел их последний час.

Но беда Андре была в том, что он обожал ритуал дуэли, когда сначала бросается вызов, потом встречаются секунданты и обговариваются все детали, и наконец противники расходятся и, сделав нужное число шагов, поворачиваются и почти с вежливостью стреляют друг в друга.

Мне привычнее другой способ выяснения отношений — выхватываешь оружие и стреляешь, без всяких там манерных штучек. Я знал, что у Андре на уме, — у меня было то же самое, только я не собирался стоять и ждать, пока он убьет меня.

Он сказал:

— Это мое! — И наставил на меня винтовку.

Человек, не желающий получить пулю в лоб, должен хранить оружие в таком месте, откуда его можно легко и быстро выхватить. Я знал: стоит мне опустить руку на револьвер, как я тут же буду убит, но мне хотелось сделать ответный выстрел.

Ладно, подумал я, он собирается пристрелить меня, но я прихвачу его с собой, а если он меня не убьет, то уж я-то не промахнусь.

Андре не ожидал, что я осмелюсь стрелять. Моя рука стремительно выхватила револьвер, я поднял его, и он сработал быстро и точно. От выстрела моя рука дернулась, но за секунду до этого винтовка Андре изрыгнула пламя. Я снова нажал на спуск. «Пусть стреляет сколько хочет, ты должен убить его», — сказал я себе, продолжая нажимать на спуск. Андре вдруг привстал на цыпочки, выронил на траву винтовку и упал со скалы прямо к моим ногам.

— Ты! — прохрипел он. В глазах его стояла лютая ненависть. — Ты даже не джентльмен!

— Да, сэр, вы правы, — вежливо ответил я. — Я не джентльмен, но зато я чертовски хорошо стреляю.

И Андре Бастон, знаменитый на весь Новый Орлеан бретер, умер на склоне Камберлендской впадины, а дождь лил прямо в его широко раскрытые глаза и стекал по свежевыбритым щекам.

— Ну вот, отец, — сказал я. — Если этот человек убил тебя, он расплатился по счету. Покойся с миром, где бы ты ни лежал.

Смахнув ладонью воду с седла, я взобрался на своего верного аппалузу и двинулся прочь. Вьючная лошадь покорно следовала за нами. Мы въехали на склон горы и, обогнув еловую рощицу, двинулись вниз. Я кинул последний взгляд на утес, наполовину скрытый от меня облаком.

И только тут до меня дошло, что Андре промахнулся. Я был уверен, что он убьет меня, и хотел только, получив пулю, вернуть ее ему. Однако он промахнулся. Может быть, увидев, что я схватился за револьвер, заторопился, а может быть, запаниковал, как это случается со многими, когда понимают, что в них сейчас будут стрелять, — а надо признаться, это очень неприятное ощущение.

Но, как я уже говорил, если ты берешь в руки оружие, будь готов к тому, что оно обратится против тебя.

Фанни Бастон и ее товарищи разбили свой лагерь на склоне горы, в очень неудачном месте, я бы сказал. Я подъехал прямо к ним. Два человека были мне незнакомы, а Поля и Фанни я узнал сразу. Поль выглядел так, будто его проволокли лицом по забору. Фанни с удивлением уставилась на меня: черты ее лица потеряли всякую мягкость, у рта залегли жесткие складки.

— Идите заберите своего дядю, — сказал я им. — А то он лежит там и мокнет.

Они мне не поверили. Однако дуло моей винтовки глядело прямо на них, так что они не решились схватиться за оружие.

— Будь я на вашем месте, — добавил я, — я бы катился отсюда до самой Бурбон-стрит, а там поставил бы свечки за дядюшку Филипа. Здесь вам больше делать нечего.

Тропа, по которой я спускался вниз, была грязной и сильно петляла. Кое-где ее пересекали потоки воды. Наступил день, а дождь все продолжал лить, и сквозь пелену дождя деревья и трава казались особенно свежими.

Тропа была очень узкой, так что ехать по ней приходилось медленно и осторожно. Мне хотелось только одного — добраться поскорее до Шалако и съесть пару бифштексов и выпить горячего кофе. В такой день лучше сидеть у камина и смотреть в окно, как капли дождя падают на землю.

Всякий раз, когда я наклонялся, чтобы проехать под деревом, несколько капель, причем самых холодных, попадали мне прямо за шиворот.

Вдоль тропы, иногда подступая совсем близко, иногда скрываясь в скалистом ущелье, текла Ла-Плата. Потоки дождевой воды падали со стен каньона и устремлялись в нее. В некоторых местах они были настолько сильными, что размыли тропу.

По ней редко кто ездил — разве только случайный охотник или старатель. В основном этой тропой пользовались юты.

И вдруг я увидел свежий след, как будто кто-то поскользнулся и проехал ногой по тропе. Моя рука нащупала под плащом револьвер.

Кто-то прошел здесь совсем недавно и поспешно скрылся в лесу, росшем вдоль тропы. Сбоку от нее, на склоне, трава была примята сапогом.

Я быстро развернул коня и огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Услыхав топот моего коня, незнакомец скрылся в лесу, однако он не мог уйти далеко — скорее всего, прячется где-то на опушке.

Кого это занесло сюда в такой день? Это явно не индеец — индейцы не носят сапог, а это был след изрядно поношенного сапога большого размера.

Я ждал выстрела из-за деревьев, но все было спокойно. Тогда я повернул коня и поехал по тропе, а когда добрался до ровного участка, пустил аппалузу рысью.

Оказавшись в безопасном месте, я стал искать новые следы. И время от времени они попадались мне, сильно размытые, но, без сомнения, оставленные человеком, который не хотел, чтобы его заметили. Там, где это было возможно, он сходил с тропы и шел рядом. Но в тех местах, где склон, по которому бежала тропа, был слишком крутым или ущелье, тянувшееся вдоль нее, слишком глубоким, ему приходилось идти по ней. Человек делал большие шаги, хотя, возможно, и был не таким высоким, как можно было предположить по ширине его шагов. И еще — он был тяжелым.

Совсем не обязательно, что это толстяк. Может быть, он просто несет на себе тяжелый мешок. Будь следы более четкими, я конечно же смог бы определить, действительно ли незнакомец много весил сам или нес что-то тяжелое, но в данных условиях трудно было судить об этом. А впрочем, он мог быть и толстяком, несущим тяжелый мешок.