Академия Клейто (СИ) - Тимошина Екатерина. Страница 28

Я не контролировал свое тело и свои действия, во мне было лишь одно желание — пить ее дыхание и почувствовать вкус ее губ. Я вжал ее хрупкое тело в свое и жадно целовал до исступления, до какого-то безумия и неконтролируемого вожделения.

Никогда раньше не страдал такой пылкостью, но сейчас я даже не думал об этом. Весь мой мир сузился до одной маленькой человечки, дрожащей в моих руках.

Глава 27. И я ушла…

Катя

Он целовал меня так страстно и напористо, что я едва могла вздохнуть. Разбитая губа горела, соленый вкус крови наполнял мой рот, но Кайнерис, словно ничего не замечая, все сильнее прижимал меня. А мне было так больно и страшно.

Я попыталась вырваться из его крепких рук, но он, точно скала, был не сдвигаем. По моим щекам уже потекли слезы, а все тело забила нервная дрожь. Я абсолютно не понимала, зачем он это делает? С чего вдруг? И чего хочет добиться?

И когда мой страх достиг апогея, я почувствовала в себе некое тепло, которое из груди потекло к моим рукам, оно словно направляло меня, и я инстинктивно толкнула мужчину, который от этого удара отлетел от меня, упал на землю и пропахал спиной не меньше 10 метров.

Кайнерис растерянно вскочил на ноги и посмотрел на меня. Его губы были в моей крови, в глазах стояло абсолютное непонимание, но я не старалась его понять.

— Никогда больше не прикасайся ко мне! — прорычала я и направилась вон из полигона. Сейчас мне было абсолютно наплевать на нашу нить, я даже не вспомнила о ней. Во мне кипела только одна мысль — уйти от него как можно дальше. И в идеале больше никогда его не видеть.

И я ушла.

Странное дело, но почему-то именно в этот момент наша с ним связь ослабла, позволив мне сбежать из Главного корпуса и уплыть, куда глаза глядят. Я бессмысленно плавала по дальним уголкам академии, пока не набрела на разрушенный храм Посейдона, который так и лежал огромной кучей разбитых стен, балок, колонн и прочего. Только голова золотой статуи гордо возвышалась над всей этой грудой. И как только она уцелела?

И сама не зная почему, я подплыла к ней и села рядом, поджав свой хвост, и горько заплакала, выпуская наружу всю накопившуюся усталость, страх, непонимание и безнадежность. Я чувствовала себя беспомощной и опустошенной. Я стенала и жалела себя, оплакивала свою уничтоженную жизнь и неизвестное будущее.

— Ну-у и чего-о ты реве-ешь? — раздался громогласный голос, такой, словно где-то прогремел гром или ударила молния.

Я от неожиданности подпрыгнула и перестала плакать, быстро смахнув слезы и начиная оглядываться по сторонам. Не заметив никого, решила, что окончательно сошла с ума, и поднялась в воде, намереваясь уплыть куда-нибудь еще.

— Что-о, да-аже поговори-ить со старико-ом не жела-аешь? — еще раз громыхнуло где-то рядом, вынуждая меня дернуться назад, упереться о коралловую глыбу и перемахнуть через нее. Благо в воде упасть практически невозможно, поэтому я не ушиблась. Но испугалась знатно.

— Кт-то зд-десь? — прошептала я, отчаянно хлопая глазами.

— Ну е-если бы вы-ы с Кайне-ерисом мой хра-ам не слома-али, то мне-е бы-ыло бы ле-егче с тобо-ой разгова-аривать.

— П-посейдон? — спросила я, не желая понимать происходящее.

— Ага-а. — громыхнуло в ответ.

Я подняла глаза на золотую статую и подплыла к ее лицу, вглядываясь в золотые глаза, которые сейчас казались живыми.

— Бу-у! — рявкнули золотые губы, а затем задорно рассмеялись, наблюдая за тем, как я в очередной раз от страха перевернулась, совершив кульбит.

— Господи… — прошептала я, потирая руками свои глаза и пытаясь успокоить свое отчаянно бьющееся сердце.

— Он са-амый. — довольно протянула статуя, расплываясь в золотой улыбке. — Так чего-о реве-ешь-то?

— Я? — переспросила я, не понимая, нормально ли разговаривать со статуями в разрушенном храме. Хотя после того, как я отрастила хвост, попала на Атлантиду, обрела фамильяра в виде говорящего осьминога, то почему меня должны смущать говорящие статуи? — Вы же знаете, кто я? Так ведь?

— Зна-аю, Ка-атя.

— Вот потому я и плачу… Домой хочу. Вы можете меня домой отправить, господин бог? Ой… Или как к вам надо обращаться? Просто бог? Или лучше Посейдон? — нервно затараторила я, в панике осознавая, что говорю с богом. А как разговаривать с богами, меня же никто не учил, вдруг он обидится? Навлечет апокалипсис, великий потоп или что-нибудь похуже.

— Мо-ожно про-осто Посейдо-он, де-еточка. И отпра-авить домо-ой я тебя-я не смогу-у.

— Но как же так? Я не могу здесь остаться. Мне тут совсем не нравится… — чувствуя, как в горле снова тяжелеет ком, прошептала я.

— Почему-у же? Мне каза-аось, что тебе-е понра-авились и Сидне-ериус, и Кайне-ерис. — поинтересовался бог, округляя свои золотые глаза.

— Кай… он… он меня пугает. — ответила я, а в голове так и всплыл весь тот ужас, что произошел на полигоне, как он крепко в меня вцепился, причиняя боль, даже во рту я снова почувствовала привкус крови, а по коже пробежали липкие мурашки.

— О-он не хоте-ел тебя-я оби-идеть, Ка-атя. Он сейча-ас сам си-ильно пережива-ает и не понима-ает, что-о произошло-о. Это все-е из-за ва-ашей свя-язи. — громыхнул еще более пугающим голосом Посейдон.

— Но почему? Разорвите эту связь! Это же вы хоть можете? — бросила я, ощущая, как на место опустошения приходит злость. Этот бог все знает, но помочь отказывается, вынуждая нас слепо следовать его странным замыслам, вовлекая в только ему понятную игру, при этом заставляя других страдать.

— Не могу-у. Не я-я ее на ва-ас наложи-ил, а Ковенти-ина. Э-это она-а хот-ела привяза-ать Кайне-ериса к себе-е. Это она-а хоте-ела наве-еки сде-елать его своии-м рабо-ом и зало-ожником.

— Ковентина? Но как? Зачем? И почему в таком случае с ним оказалась связана я, а не она? И что вообще значит эта связь? — вопросы так и лились из меня, а мысли в голове путались.

— Она-а прокляла-а Кайне-ериса, жела-ая, что-обы ее кровь мани-ила его, что-обы о-он был свя-язан с не-ей. Поэ-этому он и набро-осился на тебя-я, когда ты-ы разби-ила гу-убы. О-он не контроли-ировал себя-я. Э-это все прокля-ятие. Ты-ы ее до-очь, Ка-атя. Твоя-я кро-овь — э-это ее кро-овь. Поэ-этому привя-язка срабо-отала на тебе-е. И тепе-ерь Кайне-ерис в по-олной твое-ей вла-асти.

Посейдон закончил говорить, а у меня словно земля из-под ног ушла. Я не верила своим ушам. Я не хотела в это верить. У меня есть мама! У меня есть папа!

— Этого не может быть! — прорычала я. — У меня есть мама, которая меня родила и вырастила! И это не Ковентина!

— Е-есть, но родила-а тебя Ковентии-на. И ты моя-я вну-учка, Ка-атя. Е-если быть точне-ее, то пра-пра-пра-пра-правнучка.

Посейдон как ни в чем не бывало перечислил все пра-пра-пра, которые для меня звучали как гром среди ясного неба, они больно били по голове, вынуждая меня морщиться и кривиться, а горячим слезам вновь потечь по щекам.

— Не-ет! Ты лжешь! — кричала я и остервенело мотала головой, закрывая свои уши, чтобы до них больше не доносилось слов гнусной лжи. — Лжешь! Лжешь!

— Это пра-авда, Ка-атя.

— Не-ет! — прокричала я настолько громко, насколько это вообще возможно под водой. А затем взмахнула хвостом и поплыла подальше от разрушенного храма.

Я плыла, не разбирая дороги, глотая горькие слезы и отчаянно стараясь забыть все услышанное. Ведь этого просто не может быть! Не может!

— Катя! — услышала я, попадая в крепкие мужские объятия и срываясь в безумной истерике, заливая своими слезами голую и такую горячую грудь.

Глава 28. Прости меня!

Кайнерис

Когда я поднялся на ноги и увидел ее окровавленные губы и взгляд, полный ненависти, я испугался. Я абсолютно не понимал, что на меня нашло, почему я накинулся на нее, почему причинил боль и так сильно напугал. Я словно находился в состоянии аффекта, при котором не возникло даже мысли, что я делаю что-то не так. Это оказалось сильнее меня.